Тихон и Цыплёнок

РЕХАВИТ

Глава 7. Начало ноября

«Господи, помоги!» – прошептал Тишка в отчаянии. Настойчивый стук в дверь только мешал сосредоточиться. «Иисус, я хочу домой! Если это в Твоей воле... помоги! Пожалуйста!»

От напряжения на глазах выступили слёзы. Неужели ничего не получится? Неужели опять детдом?! Опять угрозы и насмешки?! Тихон зажмурился. Собрав силы, он снова попытался выбраться. Получилось. Как-то плавно и будто во сне Ковалевский подтянулся, изловчился и спрыгнул на улицу. Мгновенно ощутил осеннюю неприветливость. В лицо ударило ветром, снежная крошка попала в глаза. Не теряя времени, Тишка бросился бежать. Сам не понял, как махнул через забор и оказался на улице.

Вдруг остановился. Огляделся – почти безлюдно. Снежинки таяли в больших лужах на обочине, мокрые листья усыпали края тротуаров... Небо, местами серое, местами совсем тёмное, будто обняло холодную землю, сердито хмурясь.

Несмотря на неласковую погоду, сердце Тихона радостно билось под влажным свитером. И даже протекавшие ботинки не портили настроения. Свобода! Он больше не во власти этих казённых стен! Ни детдом, ни больница его больше не держат!

Года три-четыре назад Ковалевский был в этом городе с мамой у одной бабушки, Лидии Степановны. Её адрес мальчик смутно помнил. Чудом он узнал этот прибольничный сквер: мимо него они когда-то ходили на трамвайную остановку. Пути поворачивали напротив больницы, значит, надо было идти вверх по улице...

Чем дальше Тишка шёл, тем яснее он восстанавливал в памяти дорогу. Вот и большой памятник солдатам Великой Отечественной войны. Один из бойцов ранен, и товарищ поддерживает его за плечи...

Словно привкус, оставшийся после чего-то горького, Ковалевский вдруг остро почувствовал отсутствие Цыплёнка. Уже привык как-то за это время к его молчаливо-преданному участию. Где он? Как он? Что же будет теперь с ним?

Тихон продрог. Чтобы не было так холодно, он скрестил руки и прижал их к себе. Уши замерзли. Ноги тоже. Ещё чуть-чуть! Ветер слегка подталкивал в спину, будто подгонял. Вспомнить бы точный номер дома и улицу...

«Где-то здесь надо повернуть…» – неожиданно пришло в голову. Тишка повиновался внутреннему голосу.

Параллельная улица уходила в пригород. Домики здесь жались друг к дружке, смотря в мир одинаковыми синими или зелёными ставнями. Заборы были похожи, дворы, палисадники тоже... Ковалевский помнил, что перед синим штакетником тёти Лиды росла большая вишня, а на воротах был обломан крайний кованый кружок.

«Хоть бы не сразу обнаружили, что я убежал... – дрожа от холода, думал Тихон. – А то ещё милицию вызовут и искать начнут...»

Как назло, послышалось гудение мотора. Тишка инстинктивно юркнул в живую изгородь. Поцарапал ветками лицо и руки. Хорошо, хоть спрятаться было где! Скоро на горизонте появились красные «Жигули». За рулём сидел сухонький дедок в клетчатой рубашке и с газетой на руле. Он время от времени поглядывал на дорогу и задумчиво читал содержимое статьи. Не заметив кочку, незадачливый водитель уткнулся носом в картинку-лозунг «Слава КПСС!», поправил очки, прочистил горло и оглянулся по сторонам.

Ковалевский вздохнул с облегчением. Это не милиция! Подождав, пока «Жигули» уедут, мальчик снова побрел вдоль улицы. Силы быстро кончались... Ботинки не только были насквозь мокрые, но ещё и натерли ноги до волдырей. Наконец, будто знакомый палисадник...

Сердце сильно забилось: «Этот дом или не этот? Бабушка Лида там ещё живет? А вдруг умерла? Или уехала?»

Поборов нерешительность, Тихон подошёл к калитке. Бросил взгляд на ворота: кружок поломан! Залаяла собака. Тишка вздрогнул, но постучал. В щель внизу просунулась рыжая лохматая морда. Тявкнула. Тишка едва улыбнулся. А собачка-то знакомая...

— Жучка... Жучка! – в горле было больно от холода.

Дворняжка снова тявкнула, на этот раз как-то недоуменно.

— Ты помнишь меня, Жучка? – прошептал Ковалевский.

— Хто там? Хто прийшов? – наконец послышался голос хозяйки.

Тишка на мгновение замер. Он не собрался сразу, что ответить...

— Хто там? – мальчик вздрогнул, увидев хозяйку.

В голове пронеслось: «Она, не она?»

— Откройте, пожалуйста... – совсем тихо произнёс неожиданный гость.

Пожилая женщина неторопливо открыла калитку, немного прищурилась, оглядывая Тихона с ног до головы: мокрые волосы, лицо и руки в свежих царапинах, без куртки, в одном свитере...

— Що, що? Ничось не слышу! Ты хто такый?

— Вы же бабушка Лида... Лидия Степановна? – уже громче спросил Тишка.

— Ну, я, – мальчику показалось, что хозяйка сердится.

— Я – Тишка, Павлика с Лерой сын. Я из... детдома сбежал... – дуя на руки, выпалил Ковалевский.

Тётя Лида мгновенно изменилась в лице.

— А ну проходь! Швыдко! Щоб не бачыв тэбе нихто!¹

Тихон быстро зашёл во двор, тётя Лида замкнула калитку.

— Проходь, проходь. У сусидив очи в викнах. Шкандыбай до хаты! Вон, ливи двэри!²

Строгий тон мальчика испугал – он, торопясь, бросился к дверям. В сенях остановился.

— Да швыдче в кимна́ту! Губы сы́ни! Змерз, як цуцык!³ – и здесь его нагнал властный голос бабушки Лиды.

Дальше всё закрутилось быстро. Хозяйка нагрела воду и отправила беглеца в импровизированную ванную за шторочкой. Дала мальчику переодеться в великоватые для него рубашку и брюки своего сына, который давно оставил родительский дом. Потом – одеяло и русская печка. Пока Тишка устраивался на лежанке, бабушка Лида принесла ему тарелку горячего борща со сметаной.

— Йиж, онуче! – сказала она уже совсем ласково. – Йиж, мылэнький! Голодный якый. Да, онуче?⁴

Тихон кивнул. В тепле его совсем разморило. Руки плохо слушались. Ложка в них дрожала.

— Я за тэбэ помолюся. Ты зовсим слабэнькый! – и, не дожидаясь согласия, хозяйка стала просить благословения на пищу. – Любый Господы! Спасыби Тоби за цю йижу! Дай хлопчику пидкрыпытыся, щоб вин швыдко одужав, щоб з матинкою зустрився. Аминь⁵.

— А вы... вы что, всё знаете? – ошеломлённо спросил Тишка.

— Ты йиж, йиж! Я що, нэ бачу, що ты лэдь на ногах трымаешься! А обличе якэ блиднэ! Йиж!⁶

Сначала мальчик принялся кушать с аппетитом, но сельскую порцию явно не осилил. Стал ковыряться ложкой.

— Колы ж ты в мэнэ так одужаешь? Так, як ты йисы, – ни-ко-лы! – возмутилась бабушка Лида, но забрала тарелку. – А це що таке? Що за красни пухыри? Ты що, мозоли соби находы́в? Щас, почекай, голку прынэсу.⁷

От зоркого глаза хозяйки ничего не укрылось. Через несколько минут она вернулась с большой швейной иголкой и баночкой йода.

— А ну, пьяты спускай! Щас тоби зроблю цю... як её... дызэнфэкцию!⁸

Тишке ничего не оставалось, как послушаться. Скривился, но перетерпел, пока бабушка проколола волдыри раскалённой иголкой, а потом обильно смазала ранки йодом.

— Може, тоби ще вси подряпыны йодом замалювать?⁹

— Не надо, они маленькие, – робко возразил Тихон, проведя рукой по лицу.

Царапины там и вправду были несерьёзные.

— Горазд. Спы тоди! Спы...¹⁰

Второй раз повторять не пришлось. Тишка просто выключался от усталости. По всему телу разливалась приятная истома. «Как хорошо, что бабушка Лида верующая, наша...» – рассеянно подумал мальчик, забываясь во сне.

Проснулся он уже в сумерках. Хозяйка пела на кухне, видать, не помня про гостя. А может, и не забыла... Посчитала, что пение ему никак не помешает.

«Цэй свит чужий тут мэни зробывся.

О Божэ, Ты зи мною будь;

Бо слабнуть сылы, и я втомывся,

А щэ далэк, далэк мий путь...»

Знакомые слова, мелодия... Тихону показалось, что этот псалом написали специально для него...

«Ты знаеш, Божэ, мое бажання,

Молытву чуеш Ты мою...»

Тоска по дому снова взяла за живое. Тишка больше не мог спать. Он чуть отодвинул маленькую занавеску, которая закрывала его лежанку от света, и стал смотреть за тем, что делает хозяйка.

Лидия Степановна не была такой старой, какой показалась ему на первый взгляд. Ей было лет шестьдесят пять. Волосы, тронутые редкой сединой, она собрала под цветастый платок, вышитый позолоченными нитками. А вот халат был тёмный, с большими черно-фиолетовыми цветами. По скрипучему полу бабушка Лида ходила в старых войлочных тапках. Сейчас она перебирала на столе гречку и негромко пела.

Тихон вздохнул. Каким здесь было всё родным... верующим... На отдельном столике лежала большая Библия, накрытая чистым полотенцем. А на стене висел листочек с нарисованным Законом Божьим. Заповеди были написаны таким мелким шрифтом, что слова можно разглядеть только что в лупу...

А вот в пространстве между двумя окнами и картина, которая, наверно, была почти в каждом доме. Мост через речку, двое детей и могучий ангел с распростёртыми крыльями.

Тишке невольно подумалось, что такой ангел сопровождал и его... Он удивлялся, как вообще смог сбежать. Сил же совсем не было. Да и найти нужный дом... Это вообще чудо, что вспомнил дорогу, по которой всего несколько раз ходил ещё девятилетним! Верно обетование, что ангел Господень понесёт и не даст преткнуться о камень...

— О, прокынувся! – бабушка Лида перестала петь и улыбнулась. – Ну як ты, онуче? Легше стало?¹¹

— Да... – ответил Тихон, чуть вздрогнув от неожиданности.

— Йисты хош?¹²

Тишка улыбнулся и покачал головой.

— Можно я вам лучше помогу?

— Ой, малэ́че, малэче, – рассмеялась хозяйка. – Ти хоч сэбэ в дзе́ркало бачыв? Якась палычка дзвинка́! Ну йды, йды... Грэчку переробыш. Колы хош.¹³

Тихон решительно спрыгнул с печки. Правда, голова закружилась, пришлось немного переждать. Первым делом подошёл к Библии, осторожно откинул полотенечко, благоговейно провёл рукой по обложке.

— Ось! Почытай краще! А я послухаю... – засуетилась Лидия Степановна. Она освободила часть стола. – Ось... Клады́ сюды хустынку. А зверху Божэ Слово. Ось так. Тэпэр стилэць поручь ставь. Ось так. Чытай, хлопче...¹⁴

— А что читать? – Тишка задумчиво листал странички.

— Та що на душу ляже...¹⁵

Тихон остановился на псалмах Давида. Глубоко вздохнул и начал читать открывшуюся главу:

— Господь есть часть наследия моего и чаши моей. Ты держишь жребий мой. Межи мои прошли по прекрасным местам, и наследие моё приятно для меня. Благословлю Господа, вразумившего меня; даже и ночью учит меня внутренность моя. Всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную меня; не поколеблюсь. От того возрадовалось сердце моё и возвеселился язык мой; даже и плоть моя успокоится в уповании, ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление, Ты укажешь мне путь жизни: полнота радостей пред лицем Твоим, блаженство в деснице Твоей вовек...

Хозяйка оставила перебирать крупу и, подперев ладонью подбородок, заслушалась. Её гость читал хоть тихо и медленно, но так проникновенно! Даже слёзы навернулись. Близко Господь, рядом...

Наверное, только искренне верующие люди понимают и знают, что Господь близок ко всем, кто на Него надеется. Даже если они далеко друг от друга, даже если... они не вместе. Христос был близко и в далеком Хабаровском крае к старшему брату Тихона, Ковалевскому Александру.

Здесь, на берегу Амура, в ноябре уже лютовала зима. Воинская часть, расположенная за пределами города, была со всех сторон окружена снежными заносами. Влажный, пронизывающий ветер дерзкими порывами срывал с крыши казармы черепицу. На душе у Саши тоже было неспокойно. Весточек от родных не было уже несколько месяцев, а на письмо, которое он написал уже отсюда, из Хабаровска, ответа тоже не пришло. Неужели что-то случилось?

— Ковалевский! Тебя ротный вызывает! – на ходу выкрикнул Бегунков Женька, уже хорошо знакомый Саше солдат.

После того как Ковалевского перевели из Владивостока сюда, времени прошло уже порядком.

— Вызывали, товарищ старший сержант? – Александр по привычке вытянулся в струнку.

— Вызывал, – небрежно ответил ротный. – Тебе... Один, два, три... Пять конвертов. Можешь быть свободен.

— Есть, товарищ... Спасибо! – Саша от волнения не договорил.

Он торопливо взял в руки все пять дорогих писем и бросился на улицу. Казалось, погода изменилась. Так всё расцвело. Или на улице, или в душе...

В казарме Ковалевский разложил на кровати серо-желтые конверты. Поглаживая рукой бумагу, как родную, он принялся читать адреса. Два письма были из дома, одно – от тёти, четвёртое – из Москвы. Пятое – адрес отправителя не указан. Саша решил открывать по датам. Первое, самое раннее, датировалось концом августа. Мелкий мамин почерк нельзя было ни с чем спутать. Она писала, что Тихона так и не нашли...

Но это было в августе. Дочитав короткое письмо, торопливо распечатал второе, от тёти, которое было написано пятнадцатого сентября. Всего несколько строк. Просто узнавала о делах и здоровье. Третье писала Людочка уже в начале октября.

«Саш, ты как? – начиналось длинное, в четыре с половиной тетрадных страницы письмо. – Мы сейчас дома одни. Мама уехала к Тишке... Говорят, он был в детском доме и сильно заболел... Мама теперь с ним».

— Заболел... – прошептал Ковалевский вслух.

«У нас ещё не холодно... Виноград даже висит, правда, паутиной зарос. Нету Тишки, нашего любителя этого сорта. Папу тоже давно не видели. Наверное, с тех пор, как ты уехал... Хотя нет, мы потом встречались. А у вас там погода какая? Гена всё спрашивает тебя про корабли. Какой там этот Владивосток? Ты всё время обещаешь рассказать, а только два слова напишешь и всё... Ну, расскажи, какие там волны бывают. Большие, наверное... Больше, чем на Чёрном море, да?

Мама говорит, что Тише очень плохо... Я даже не успела спросить, что с ним случилось. А вдруг побили? В детдомах же бьют, да?

Саша, нам так скучно без тебя. Гена совсем разленился без твоей твёрдой руки. Ему отца не хватает. Раньше хоть ты помогал... Лидочка тебе привет передает. Прямо сейчас сидит рядом со мной и палочку жуёт. Воображает, что леденец там или петушок сахарный. Кстати, ты когда приедешь, привезёшь нам подарки? Я бы тоже не против съесть сахарного петушка. Ладно, шучу.

Я даже не знаю, когда приедет мама... Она нам мало что сказала. Надеюсь, вернётся уже с Тишкой... Ты помолись за нас, ладно? Мы молимся за тебя постоянно, три раза в день. Тебе ещё полгода служить или меньше?..»

Александр так увлекся чтением, что не заметил, как к нему подсел Мишка, один из так называемых «ду́хов». После того как Ковалевский защитил его от издевательств «дедов», парнишка привязался к своему новому покровителю и старался часто быть рядом.

— Ого, сколько писем! – увидев, что Саша поднял глаза, громко удивился Кравчук. – Это все тебе?

— Конечно, мне, – попытался улыбнуться Саша.

— Везёт тебе, – вздохнул Мишка. – Ещё чуть-чуть – и домой поедешь...

— Ага... Если бы четыре месяца было чуть-чуть, – ответил Ковалевский. – Чем больше читаю, тем невыносимей ждать.

— А что пишут? – Мишка от любопытства даже шею немного вытянул, пытаясь заглянуть в строчки.

— Военная тайна, – строгим голосом произнёс Ковалевский.

Глаза Кравчука мгновенно посерьёзнели.

— Это что, правда?

— Отчасти, да, – улыбнулся Саша. Он вздохнул и посмотрел на Мишку. – Миш, но вот скажи, хотел бы ты лёгкой жизни?

— Как? – удивился Кравчук.

— Ну чтобы всё хорошо было, по маслу, как говорят... Всегда солнце светило, всегда приятно было...

— Да кто ж этого не хочет? – громко рассмеялся Мишка.

— Ну, допустим, так случилось бы... Допустим, с этого дня у тебя или, например, у меня не было бы совсем никаких проблем. И так до конца жизни.

— Ну?.. – Кравчук явно не понимал, к чему клонит Саша.

— Ну скажи, ты научился бы чему-то?

— Наверное, – пожал плечами Миша.

— А я тебе скажу, что нет. Учиться, бороться, жить нам помогают только проблемы. В некоторые минуты нам хочется спокойствия, хочется, чтобы всё было хорошо. Но так не бывает. Всё равно проблемы были, есть и будут. Боль была, есть и будет. И без этого никуда.

— Я не понимаю... Ты зачем вообще мне это говоришь? – медленно произнёс Кравчук.

— Просто думаю вот... Тебе решил рассказать. Чтобы мысли в порядок привести. Себе доказать, что ли. Кстати, и знаешь, что заставляет нас всё-таки идти вперёд?

— Что?

— Осознание того, что кто-то уже прошёл этот путь... Что кто-то уже всё пережил, всё понял... Тогда чем я или ты лучше других? Если им было больно, то будет и нам. Если они переживали разлуку, то и мы... Если они теряли кого-то из близких, то потеряем и мы. Рано или поздно. Глупо бояться того, что всё равно будет...

— Ты... Ты такой... Такой... серьёзный сегодня, – чуть рассмеялся Кравчук. Вид задумчивого Ковалевского выбил его из колеи. – Не проще ли жить не напрягаясь?

— Нет, Мих, ты не понимаешь... – вздохнул Саша. – Легко не напрягаться, когда тебя кто-то поддерживает, правда?

Кравчук молчал.

— И легко ныть, когда вдруг остаёшься один. Правда?

— Правда, – опустил голову Мишка.

— Но я не об этом, – Ковалевский вдруг улыбнулся. – Так вот, первым, Кто всё это прошёл, был Бог. Так что нет причин расстраиваться и волноваться.

Было ясно, что Саша сказал это больше себе, чем Кравчуку. Тот пожал плечами, усмехнулся, встал и ушёл. А Ковалевский принялся снова читать...

Перевод украинских фраз:

¹А ну проходи! Быстро! Чтобы тебя никто не видел!

²Проходи, проходи. У соседей глаза в окнах. Беги до дома. Вон, левая дверь.

³Да быстрей заходи! Губы синие! Замёрз, как щенок.

⁴Ешь, внучек. Ешь, миленький! Голодный такой. Да, внучек?

⁵Я за тебя помолюсь. Ты совсем слабенький. Дорогой Господь! Спасибо тебе за эту пищу! Дай мальчику подкрепиться, чтобы он быстрее выздоровел, чтобы с мамой встретился... Аминь.

⁶Ты ешь, ешь! Я что, не вижу, что ты едва на ногах держишься! А личико какое бледное! Ешь!

⁷Когда ты у меня так выздоровеешь? Так, как ты ешь, – никогда! А это что такое? Что за волдыри? Ты что, мозоли себе находил? Сейчас, подожди, иголку принесу.

⁸А ну, ноги спускай! Сейчас сделаю тебе эту... как её... дезинфекцию!

⁹Может, тебе все царапины йодом помазать?

¹⁰Хорошо. Тогда спи! Спи...

¹¹О, проснулся! Ну как ты, внучек? Легче стало?

¹²Кушать хочешь?

¹³Ой, ребёнок, ребёнок. Ты хоть себя в зеркало видел? Какая-то палочка тоненькая! Ну иди, иди... Гречку переберёшь. Если хочешь.

¹⁴О! Почитай лучше! А я послушаю... Вот. Клади сюда полотенчико. А сверху Божье Слово. Вот так. Читай, мальчик...

¹⁵Да что на душу ляжет...