Тихон и Цыплёнок
РЕХАВИТ
Глава 5. Мамина настойка
А Тихон и не знал, что рядом мама... Ох, как он эти последние месяцы мечтал увидеть её! Как он бредил о ней, о доме во снах... Теперь же мама была здесь, но он этого даже не чувствовал...
Тишку с мамой с самого его рождения соединяла особая ниточка привязанности. Остальные дети, хотя и любили, но как-то не так преданно... А для Тихона мама была всем! Как только начинался сезон одуванчиков, все стаканы и вазочки были заполнены жёлтыми комочками, которые с таким удовольствием собирал для неё ещё малыш Тишка. В своем усердии он не замечал, что иногда отрывал цветам только головки или изрядно мял стебелёчки. Любые цветочки, любая красивая травинка или камушек, которые попадались на глаза, – всё неизменно принадлежало маме.
Подрастая, Тихон, конечно, перестал приносить «букеты» из головок одуванчиков, зато всегда находил возможность выразить маме свою любовь. Работа по дому казалась драгоценным подарком, если делалась для любимой мамочки. А в день рождения мамы Тишка всегда был затейником необычных и ценных сюрпризов...
Так уж сложилось, что отца дети видели не часто. Именно в период взросления Тихона папы чаще всего не было дома: сначала он отсидел три года на зоне общего режима, а потом продолжил трудиться в подполье. Старшие сыновья ещё помнили времена, когда проводили с папой большую часть времени, как что-то мастерили с ним, чинили что-нибудь в гараже...
А вот Тишка часто возился с какой-нибудь поделкой один. Гена уже потерял к этому интерес, а у Саши было полно всяких забот, так как в отсутствии отца очень многое ложилось на его плечи...
Если бы Валерию не удержали, она бы, не задумываясь, бросилась к сыну. Её сердце рвалось и стонало при виде своего больного ребенка. Тихон почти не шевелился, только время от времени судорожно вздыхал. В висках матери молотом стучало: «Тиф, тиф, тиф...»
Главврач ещё немного позволил побыть ей в палате, но потом стал торопить к выходу.
Наблюдавший за всем Цыплёнок так и сидел с открытым ртом. Он едва понимал, что происходило... Когда дверь закрылась, «сиделка» вдруг вспомнил, что давно не менял холодный компресс. Осторожно он убрал почти сухую тряпочку со лба Тихона и пошёл к умывальнику. Холодной воды было в избытке. Но от сильного жара она помогала мало... Цыплёнок зажмурился, выжимая лоскуток ткани, – постарался вложить в это обычное действие все свои немногие силы. Он очень хотел помочь, очень хотел, чтобы Тишка открыл глаза, очень хотел, чтобы на лице его мамы была улыбка, а не слёзы. Но что мог маленький детдомовский мальчишка?!
Каким-то чудом его ещё не выгнали из палаты, даже дали матрас, чтобы спал в углу. Время от времени приходившие врачи удивлялись, что худющий ребенок с чёрным ежиком волос так преданно ухаживает за больным. Кто-то уже решил, что это младший брат Тихона... Цыплёнку было всё равно, что о нём говорят. Он душой воплощал принцип, выраженный когда-то поэтом Николаем Рубцовым в стихах, по сути, христианский принцип:
«За всё добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...»
Это был ответ на то спонтанное Тишкино решение помочь. Это было ещё одно подтверждение золотого правила: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними...»
И хотя далеко не все доброжелательно отвечали на самое сердечное добро, но и на это тоже есть Божье определение, совет: «Любите врагов ваших...»
Медленно наступал вечер. Окна отбрасывали желтоватые блики на улицу. Зажглись фонари. Тихий стук разбудил дремавшего на стуле Цыплёнка. Он удивился: врачи никогда не стучали...
Мальчик на цыпочках подошел к двери. Ручка замка дернулась. На пороге стояла мама Тихона. В руках она держала маленький темный пузырёчек с каким-то лекарством.
— Возьми... Пожалуйста, – тётя протянула Цыплёнку бутылочку.
Ребёнок нерешительно взял.
— Будешь давать примерно через каждые полчаса по чайной ложке... Запомнил?
Цыплёнок кивнул. Он ещё толком ничего не понял, но отказать Тишкиной маме не мог.
— Только врачам не показывай, – Валерия вздохнула и немного продвинулась вперёд, чтобы ещё раз посмотреть на сына.
Скрип двери в коридоре заставил её вздрогнуть. Она вдруг вытащила из сумки завёрнутый в бумагу пирожок. Этот запах невозможно было спутать ни с чем.
Цыплёнок тут же стал показывать, что Тишка кушать не может. Он подносил руку ко рту, мотал головой и кивал на лежащего Тихона.
— Я знаю, – торопливо улыбнулась тётя. – Это тебе...
Цыплёнок мгновенно расцвел. Мальчик показал жестами, что обнимает Тишкину маму и благодарит.
На глазах Валерии появились слёзы. Сдерживая чувства, она махнула рукой и поспешила выйти. Цыплёнок побежал к тумбочке, прижимая к груди пирожок и настойку.
Он тут же нашел ложку и даже высунул от напряжения язык, когда капал в неё лекарство. Потом осторожно приподнял Тихону голову и потихоньку влил в рот настойку. Тишка глотнул, скривился, неосознанно двинул рукой.
Где-то рядом хлопнула дверь. Цыплёнок торопливо спрятал бутылёк под подушку и покосился на часы. Через минуту зашёл дежурный врач. Он молча оглядел палату, потом положил руку на пульс больного, потом поочерёдно приподнял веки – посмотрел зрачки... Так ничего и не сказав, доктор вышел, оставив Цыплёнка в догадках: Тишке стало лучше или хуже?
Уличный фонарь светил прямо в окно, поэтому по всей палате рассыпались светлые блики и причудливые тени. Часы над дверью были хорошо видны. Цыплёнок не умел определять по ним время, но с интересом наблюдал за движением стрелок. Как только, по его мнению, проходило полчаса, мальчик искал ложку и давал Тихону лекарство. К утру настойка кончилась, а Цыпленок заснул в своей обычной позе: сидя на стуле и положив голову на Тишкину кровать.
Рассвет Валерия встречала на коленях. Эта неделя казалась ей самой тяжёлой в жизни... Муж находился в сарепте, старший сын – в армии, Тихон – в больнице, остальные дети – одни дома, и сердце болело за каждого... Вера колебалась. Почему столько боли? Почему столько переживаний?!
Невольно на память пришёл правдивый, но такой неприятный для плоти стих: «Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие небесное...» Многими... Так вот почему всё навалилось! «Кому много дано, с того много и взыщется...» Сильным людям – сильные испытания...
Чтобы развеять тоску, Валерия пошла на кухню. Она находилась в квартире сестры по вере. Решив сделать хозяйке приятное, мама Тихона взяла в руки тряпочку и порошок и принялась наводить чистоту. У Леночки была тяжёлая работа и маленький ребенок, и она не всегда успевала начищать до блеска утварь. Первое время Валерия работала молча, но потом вспомнилась одна из знакомых мелодий, и тихая песня полилась из души, песня матери:
Боже, радости, печали
Все мои в Тебе...
Дай, чтоб дети устояли
В будущей борьбе.
О надежды, о сомненья!
Участь вечная моя,
Участь вечная моя!
Помоги, Скала живая,
Ношу несть любя,
Чтоб без боли и стыда я
Встретила Тебя.
Ведь от этого зависит
Участь вечная моя,
Участь вечная моя!
Тихо скрипнула дверь. Так как руки Валерии были в мыльной пене, она не могла вытереть слёзы, ручьями текущие по лицу. Обернувшись, увидела Лену, хозяйку. Та стояла в дверях и... тоже плакала.
— Не переживай, Лерочка... – Лена подошла, вытирая глаза. – Это действительно участь наша, материнская... Детей для Бога воспитать... А иногда и... Иногда и плакать, что безбожный мир их не щадит... Но Господь воздаст! И тебе, милая моя! Поправится Тишка, Саша из армии вернется... Всё хорошо будет!
Валерия не могла успокоиться, ее плечи вздрагивали:
— Ох, дорогая... Это уже всё, это до конца... Наверное, умирать буду, а о детях сердце болеть будет... Молишься... а всё равно трудно принять...
— Знаю, Лерочка... – вздохнула Лена. – А вот представляешь... Как раньше матери детей на арены Колизея отпускали... и сами шли...
Валерия вздрогнула.
— Одно утешает, что ради Господа... – прошептала она.
— Тётя Дина ещё принесла настойку... – сообщила хозяйка.
— Спасибо... – мама Тихона подошла к раковине и вымыла руки, потом взяла бутылочку и прижала к груди. – Дай Бог, чтобы помогло...
— Поможет, – Лена обняла Валерию за плечи. – Никакое лекарство не имеет такой силы, как молитва матери...
Цыплёнок проснулся. На улице было уже светло, и мягкий солнечный луч падал сквозь серый тюль на лицо Тихона. Лоб его был в испарине, а рот слегка приоткрыт. «Сиделка» встрепенулся: больной явно хотел пить... Цыплёнок схватил маленькую ложечку, налил в стакан воды и принялся поить Тишку. Ковалевский жадно глотал. На минуту зашла медсестра, поставила ему градусник, а потом вдруг раздался знакомый стук. Цыплёнок бросился к двери.
— Я на секунду. Возьми, – торопливо прошептала Валерия, как в тот раз протягивая лекарство. – Как давать – знаешь...
Мальчик кивнул.
— Как... он? – мама Тихона оглянулась, так как послышался какой-то шум.
Цыплёнок вздохнул и пожал плечами.
— Значит, пока так же... – грустно сказала Валерия.
Она нехотя отошла от двери и исчезла в проёме лестничной клетки.
Через две минуты медсестра забрала градусник. Бросив взгляд на цифры, она подняла брови и торопливо вышла. Скоро заглянул врач. Он положил руку на лоб Тишки, проверил пульс...
— Продолжайте терапию... Следите, чтобы здесь всё обрабатывали! – буркнул он и, вымыв, руки, направился к выходу.
Тут до Цыпленка дошло: Тихону действительно лучше! К вечеру температура снизилась до тридцати семи и девяти, а ночью упала до тридцати семи градусов ровно. Вместо красноты на щеках Ковалевского стала проявляться бледность. В четыре часа утра он открыл глаза.
Фонарь всё так же неизменно светил в окно, разрисовывая стены странными мутными фигурами. Потолок заплывал туманом. Повернув голову, Тишка едва не потерял сознание от вспыхнувших искр: перед глазами всё завертелось, но потом успокоилось... Руки, ноги были как не свои. И вообще казалось, что он летит между небом и землей в невесомости. Первое чувство – холод. Тихону хотелось укрыться теплее, но не было сил хоть кого-то позвать. Вдруг в углу зашуршало. Тишка вздрогнул. Затем перед ним вырос сонный Цыплёнок с восторженно-вопросительным взглядом. Если бы он мог говорить, то, наверное, засыпал бы Тихона расспросами о самочувствии. Но он мог только слегка погладить друга по голове.
— Х-холодно, – прошептал Тишка, через силу выдавив из себя просьбу.
Цыплёнок принялся укрывать Тихона одеялом, а потом ещё принес свое. Наконец стало теплее. Через мгновение Ковалевский уже забылся в туманном сне.
Утро и день прошли в напряжении. Тишка хоть и открывал глаза, но как-то вяло и грустно. Его мама всё не приходила, а Цыплёнок ждал её как на иголках: она должна узнать, что сыну лучше! Вечером медсестра угостила мальчика печёным яблоком, но он съел только половину, надеясь, что Тихон захочет покушать остальное. Не ел ведь давно! Долгожданный стук заставил Цыпленка подскочить. Первым делом он стал тормошить Тишку, а потом бросился к двери.
По активной жестикуляции и таинственным «м-м» Валерия поняла, что ребёнок хочет ей что-то сказать. Цыпленок манил пальцем, а потом, показав рукой на Тишку, закрыл глаза и тут же широко открыл.
— Он пришёл в себя? – удивлённо прошептала мама Тихона.
Цыплёнок радостно закивал. Потом он положил одну руку на лоб, а другой активно показывал вниз.
— Температура упала?!
По восторгу в глазах ребёнка Валерия всё поняла. Забыв о всех предосторожностях, она подошла близко, почти к самой кровати.
— Тишка, сынок... – позвала она вполголоса.
У Тихона задрожали веки. Он открыл глаза, которые тут же вспыхнули будто огнём.
— Ма-ма... – одними губами произнёс мальчик.
Валерия только хотела наклониться к сыну, как чья-то маленькая рука схватила её за локоть. Цыплёнок отчаянно показывал, что обнимать и трогать Тишку нельзя.
— Нельзя... – будто удивилась мама Тихона.
Она посмотрела на сына, который не спускал с нее глаз. Вдруг раздались шаги. Скрипнула дверь. Валерия даже не попыталась отойти или скрыться. Она молча встретилась взглядом с главврачом. Кажется, один Тишка ничего не понимал. У Цыплёнка в горле всё пересохло...
— Пройдёмте со мной, – металлическим голосом произнёс мужчина.
— Почему вы не сказали, что сыну лучше? – ответила на это Валерия. – Я должна была знать.
— Здесь не место для разговоров, – сухо отрезал главврач. – Я вам всё объясню в моём кабинете.
Тишка попытался приподняться, но не смог. Мама улыбнулась ему и прошептала:
— Пусть Бог будет с тобой!
Врач чуть ли не силой вывел её из палаты.
Тихон отчаянно схватился за руку Цыплёнка. Он хотел спросить: «Куда уходит мама?» – но был слишком возбуждён. Губы беззвучно шевелились.
Цыплёнок сначала растерялся, но потом вдруг крепко обнял друга за шею, как будто говоря этим: «Не бойся, Тишка, я с тобой... Всё будет хорошо!»
Рехавит