Тихон и Цыплёнок
РЕХАВИТ
Глава 2. Наказание
Каждый раз, когда случалась очередная несправедливость или на душе было невозможно тоскливо, Тихон вспоминал родных. Он не видел их целое лето, и даже больше. Как-то непредвиденно, жестоко оторвали его от любимой семьи, увезли в чужой город, ещё и сторожили, как в тюрьме.
С самого начала Тишка ощутил на себе всю испорченность и бессердечность детдомовских детей. Помнится, в те первые дни его даже били. Просто так. За то, что новенький. Потом как-то успокоились. Смеялись, но больше не трогали.
«Наверное, по маминым молитвам, – думал Ковалевский, отрешённо глядя мимо белых оконных планок. – Мама точно молится...»
Так и виделось Тишке, как мама стоит на коленях в их с папой комнате и, низко опустив голову, молит Господа о нём... Волосы собраны в пышный пучок на затылке, а спереди аккуратно заправлены под платок. Подол синего платья в розовый цветочек, со скромными рюшами, лежит на ковре. А там, на стеночке, маленькая картина, нарисованная цветными карандашами: мостик через глубокую речку, двое деток, ангел-хранитель с распростертыми белыми крыльями. Знакомая с детства история, знакомые до боли слова: «И ангелам Своим заповедает охранять тебя на всех путях твоих...»
От этой мысли стало легче и теплее. «Правда, Иисус рядом...» – почти вслух проговорил Тихон. Он стал представлять, как Господь заходит в их класс. Никто Его не замечает. Даже учитель, который всегда зорким глазом оглядывает подопечных. Иисус молча проходит между рядами. Вот у Егора Костельникова падает карандаш. Он даже не догадывается, что это от тихого ветра. И у Тани Зенцовой волосы шевелятся. Она навряд ли понимает от чего. Наконец Христос останавливается рядом с партой его, Ковалевского, и нежно кладет руку ему на плечо...
Тишка вздрогнул, встрепенулся. Из открытого окна немного сквозило: ветер шевелил не только волосы, но и странички книг. А карандаш Егора просто лежал на самом краю, поэтому и упал...
«Эх, – вздохнул Тихон. – Всё-таки чудесно было бы...»
Прозвенел скупой детдомовский звонок. Все бросились разбегаться, а Тишка ещё сидел.
— Чем же ты на уроке занимался, Ковалевский? – прямо над ним прозвучал ехидный голос Леонида Петровича.
— Решал, – на автомате ответил мальчик, но тут же опустил глаза: в тетради, кроме сегодняшнего числа и надписи «Классная работа», ничего не было.
Учитель усмехнулся. Тихон собрал книги в сумку под пристальным взглядом Леонида Петровича. Вышел в коридор. Это был четвёртый этаж, и стены плавно переходили в высокие своды потолка...
Старое, ещё дореволюционное, здание было таким большим, что в правом его крыле спокойно располагалась небольшая общеобразовательная школа для воспитанников детдома. Строгие учителя были просто необходимы для обездоленных детей, которые, кроме жалости, требовали и сурового воспитания.
Лариса Вадимовна, конечно, понимала, что основная причина распущенности в поведении некоторых – исключительно в отсутствии крепкого отцовского плеча и заботливых рук матери. Это восполнить ничем было нельзя. Ни дисциплиной, ни казённой лаской, ни справедливой рукой.
Может, и считалось это заведение образцовым и правильным, только попадали сюда, бывало, совсем юные птички из христианских семей, единственная вина которых состояла в том, что родители отделяли их от общества в целях сохранения нравственной и духовной чистоты, что воспитывали их не по «Моральному кодексу строителя коммунизма», а по Слову Божьему...
Не все воспитатели были одержимы идеей уничтожить религиозное сознание таких детей, но задание есть задание. Перевоспитывать таковых единиц общества – вот какой была главная задача советских педагогов. И это всячески поощрялось органами власти, милицией и, безусловно, КГБ.
После уроков детдомовцы шумной гурьбой ринулись в столовую. Тихон медленно шел самым последним по уже пустым коридорам. Торопиться ему было некуда. На обед обычно подавали мясной суп или толчёную картошку с рыбной котлетой.
«Может, у тёти Дуси Герасимовны и останется лишний кусочек хлеба...» – Тишка решил, что зайдёт после всех.
Сделав ещё несколько шагов, Ковалевский остановился возле большого прямоугольного окна. Он прислонился лбом к стеклу и от нечего делать стал рассматривать, как ветер теребил жёлтые листья берез. В солнечном свете они переливались разными оттенками цветов: от бледно-жёлтого до ярко-оранжевого.
«Дома тоже, наверное, пахнет осенью...» – Тихон вздохнул. Сами собой мысли улетели далеко, за триста километров от чужого города. Там, на окраине поселка городского типа, возле речки, стоит их большой уютный дом. По железной решётке вьется вверх виноград. Тёмные ягоды, налитые сладким соком, висят почти над окнами. Иногда Тишка умудрялся, не выходя из своей комнаты, достать гроздь: он открывал окно, залезал на подоконник и дотягивался рукой до ближайшей ветки. Насыщенный вкус «молдованки» ни с чем спутать нельзя...
Здесь же, в своей комнате, Тихон писал письма старшему брату, Саше, который уже второй год служил во Владивостоке. Тишка как бы видел стол из светлой лакированной вишни, с ящичками, пахнущими деревом; ценные фотографии и открытки за стеклом на столешнице; пахнущие свежей бумагой и чернилами, отпечатанные на машинке молитвенные чтения, которые трепетно хранились в пряталке под полом и читались по ночам…
Все эти воспоминания заставляли странно щемить сердце и щипать уголки глаз.
С папой Павликом Тишка не встречался уже больше полугода: отец был либо в разъездах, либо в сарепте... А дома его заменял второй сын, Гена, который был младше Саши года на полтора и тоже собирался в армию. Шестнадцатилетняя Люда старалась быть правой рукой мамы Валерии. Пятилетняя Лидочка – солнышко в семье. Вспомнилось Тишке, как он однажды принёс младшей сестрёнке с огорода большого пятнистого кузнечика... Лидуся не только не испугалась, но так заразительно смеялась и хлопала в ладоши, когда насекомое совершало головокружительные прыжки по кровати и ковру, что и самому Тихону стало невозможно смешно.
— Эй, чего нос к окну прилепил? – Ковалевский услышал задорный голос технички и звук железной ручки, падающей на ведро. – Иди к Дуське, она там тебе поснедать оставила. Только, чур, склянки помыть поможешь!
— Конечно, тёть Вер, помою... – Тихон бросил ещё один далёкий взгляд на улицу и улыбнулся: – Спасибо большое!
К радости голодного Тишкиного желудка, кухарка оставила ему почти целую тарелку толчёной картошки без подливы и котлет. Два кусочка белого хлеба дополняли едва тёплое лакомство. А большего Ковалевскому и не надо было. Он поставил тарелку на стол, сложил руки и тихонько помолился, наклонив голову. Потом принялся за еду.
— На тебе ещё чаёк, сладенький! – тётя Дуся поставила перед Тихоном железную кружку с горячим напитком.
Потом она вдруг перешла на заговорщицкий шёпот:
— Тишенька, у меня дома иконка есть, святого Николая Угодника, кажись. Тебе не надо? А то я принесу. А то молишься стенке пустой... А?
Ковалевский едва удержался от улыбки.
— Тёть Дусь, я иконам не молюсь, я Богу настоящему молюсь... Пусть Угодник этот кому-то другому угождает. Это же деревяшка просто.
— Да-а-а? – удивилась кухарка. – Ты ещё в этом разбираешься! Ну малец, ну умный-то! А я и не думала, что это деревяшка! Правда же, деревяшка!
Пока Герасимовна шумно удивлялась Тишкиным суждениям, мальчик быстро съел положенное, залпом выпил чай и принялся за мытьё посуды.
Не всегда ему так везло с едой. Тихон нередко голодал, особенно, когда был в изоляторе. Тогда он не мог приходить в столовую, а воспитатель приносила исключительно мясные блюда, один кусочек хлеба и прохладный чай. Бывало, так хотелось кушать, что во сне снились мамины пирожки с капустой и сочный виноград во дворе...
После обеда Тишка пошёл в общую комнату. Он старался пробраться на своё место незамеченным – бесшумно, на цыпочках, проскользнул мимо игравших в какую-то чехарду ребят и залез под одеяло на своей кровати. Наконец можно было немного погрустить, пряча слёзы в подушку. Послезавтра снова суббота. Лариса Вадимовна потребовала «исправиться» до этого времени, а потом пообещала принять более строгие меры.
«Интересно, что они ещё придумают? – глубоко вздохнул Ковалевский. – Вот бы сбежать! И хотя бы пешком, но домой добраться... Почему Господь не отвечает на молитвы? Я каждый день умоляю Его о возможности побега, но пока... ничего не получается!»
Только сейчас Тихон почувствовал, что не выспался. Клонило в сон. Всего через несколько минут, он и сам не заметил, всё закружилось и унеслось далеко. Шум потонул в темноте.
В это время возле изолятора была суматоха. Никто из учительского состава не мог скрыть какого-то волнения. Но на вопросы детей внятно не отвечали.
Лариса Вадимовна мерила шагами свой кабинет. Оказалось, у найденного вчера милицией «Цыплёнка» сыпной тиф. После обеда у него резко поднялась температура под сорок, и он стал бредить. Всех контактировавших с больным необходимо было отправить на карантин. А это три воспитателя, главная кухарка, главная техничка, медсестра и сама директор детского дома.
На срочном педсовете Лариса Вадимовна, соблюдая безопасную дистанцию, объявила свое решение:
— Для нас сейчас главное – это позаботиться о том, чтобы никто из детей не заболел. У многих ребят слабый иммунитет, и заражение тифом для них может быть смертельным. Поэтому мы постараемся такого не допустить. Но так как все контактировавшие с больным ребёнком уже общались с другими детьми и некоторыми другими педагогами, предлагаю: всех, кто на данный момент находится на территории детского дома, посадить на карантин длительностью в одну неделю. Если никто не заболеет, то дальше будем продолжать работу в обычном режиме.
— Это значит, что мы пока не вернёмся домой? – то ли возмутилась, то ли удивилась одна из воспитательниц.
— Да, Марья Потаповна, в течение недели. Особенно вы, которая больше всех контактировали с больным. Все согласны с таким решением?
Педсовет согласился. Уроки отменили. Детей обязали лишний раз не выходить из общих комнат, в подсобных помещениях поставили кровати, и взрослые спали там.
Прошло несколько дней. Состояние Цыплёнка оставалось прежним. Никто не хотел ухаживать за ним добросовестно. Даже медсестра, которая приходила время от времени измерять температуру и дать лекарства, старалась делать это быстро и с минимальными для себя рисками. Стоны метавшегося в кровати ребенка игнорировались ради благосостояния других воспитанников детдома.
Наступила суббота. Тихон надеялся, ввиду сложившейся обстановки, улучить момент и сбежать, но – не получалось. Он не совсем понимал, кто и как заболел, однако радовался, что его пока не трогают.
Вдруг на пороге общей комнаты появилась старшая воспитательница, Ирина Евгеньевна. Как гром с ясного неба, прозвучало:
— Ковалевский, тебя вызывает директор! – не проявляя никаких эмоций, сообщила она.
Тишка бросил взгляд на окно и пошёл к выходу.
— Что опять натворил, профессор математики? – выкрикнул ему вслед кто-то из сверстников.
— А, суббота же! – ответил вместо Тихона другой. – Наш профессор ведь не только в математике силен, но ещё и в богословии степень имеет!
Тишка старался пропустить мимо ушей взрыв смеха, за всем этим последовавший. Больше всего его волновало, каким же образом его будут перевоспитывать в этот раз? А может... отпустят домой?.. Хотя это была слабая надежда...
Переступив порог кабинета Ларисы Вадимовны, Ковалевский приготовился к шквалу обвинений. Ведь мясо в столовой он так и не ел, сегодня не вышел со всеми делать уборку в коридоре. Значит, воспитанию не поддавался.
— Ну что, Тихон Ковалевский? – директор устремила на него вопросительный взгляд сквозь стёкла очков. – Исправляемся?
— Нет, Лариса Вадимовна, – ответил Тишка спокойно.
— А ты помнишь наш последний разговор? – чуть напрягая голос, спросила самая главная женщина в этом детском доме.
— Помню, – так же невозмутимо произнес Тихон.
— Ты знаешь, что у меня нет другого выхода, как наказать тебя! – тон директора быстро превратился в стальной.
— Знаю, – внутри Ковалевский дрожал: его больше всего пугал голос Ларисы Вадимовны. Он не боялся наказания, но не мог выносить, когда с ним разговаривали в подобной манере.
Директриса явно не ожидала, что воспитанник старшей группы будет настолько спокоен.
— Ваша вера гипнотизирует вас! – закричала она в исступлении. – Вы издеваетесь над нашими законами! Вы попираете наши устои! Вы элементы, которые препятствуют нашему обществу идти в светлое коммунистическое будущее!
Вот тут Тихон не удержался:
— Система атеизма скоро будет ослаблена, – произнёс он громко и твёрдо. – Мышца фараона будет поражена! Никакого светлого будущего! Вместо вас будет править другой царь, который позволит каждому верить в Бога!
Лариса Вадимовна сначала не нашла слов.
— Ковалевский, – произнесла она зловещим шёпотом. – Не думай, что тебе это сойдёт с рук. Немедленно отправляйся в изолятор. Там нуждаются в твоём присутствии!
Последняя фраза прозвучала особенно иронично. Тишка ожидал более серьёзного наказания, но, услышав приказ директора, молча повиновался. Он даже не догадывался, что это может означать...
Рехавит