Тихон и Цыплёнок
РЕХАВИТ
Глава 4. Поворот
Ранним утром по Москве плыл серый туман. Осень в этом году была относительно ранней. В октябре уже сильно похолодало, то и дело моросил мелкий дождик, порою срывался снег.
В семь утра на бульварах уже было людно. Москвичи – народ занятой и ответственный. Вместе со всеми, стараясь не отличаться от толпы, куда-то торопился мужчина средних лет. Аккуратная клетчатая рубашка была застёгнута на самую последнюю пуговицу, лёгкий коричневый пуловер защищал от неприятного ветра, а спортивная сумка через плечо интересно вписывалась в образ. Украдкой оглянувшись, так, что никто этого не заметил, прохожий подошёл к телефонной будке, сунул монетку для оплаты звонка и принялся набирать номер. Приложив трубку к уху, он сосредоточенно оглядел улицу и прикусил в раздумье уголок рта.
— Алло, Марья Ивановна? – небрежно произнес мужчина, когда на том конце провода раздался щелчок. – Передайте, пожалуйста, Клавочке, что на этой неделе не получилось заехать к Ольге. Спасибо большое.
Мужчина повесил трубку. Во внутреннем кармане жакета лежало письмо, которое камнем давило на сердце.
Павел, именно так звали человека, который только что покинул телефонную будку, был глубоко опечален. Уже более полугода он не был дома: литературный труд занимал всё время, да и тотальная слежка почти не позволяла выезжать из тихого сарептского уголка. А сегодня пришла очередная весточка от семьи. Валерия писала, что младшего сына так и не могут найти. Обошли все городские инстанции, даже заявляли в милицию. Ответ был один: «Не знаем». Правда, от одного должностного лица тихо, на ушко, прозвучало:
— Хотите не попасть в не столь отдаленные места – прекратите панику, молчите. Тихон в надёжном месте. Там из него сделают достойного человека.
На угрозу пожаловаться в Москву ответ тоже был предсказуемый:
— Жалуйтесь хоть в ООН, это ничего не даст!
«Что ж, будем жаловаться! – решительно выдохнул Павел. – Пока у нас от чистой государственности и от Господа Бога есть такое полное право!»
Незаметно растворившись в людской массе, он свернул в неприметную улочку и пересёк небольшой сквер. Здесь было тихо, безлюдно. Смахнув с лавочки опавшие листья, Павел сел. Взгляд скользил по уставшим деревьям, с которых почти слезла побелка и исчезла добрая половина крон. Казалось, под ними – по колено осеннего золота, этой влажной желтой листвы. Туман рассеивался. Стали видны скворечники на ясенях и березах, пушистые хвосты белок на одиноких соснах...
Сейчас Павлу ни о чём не думалось. Только странная щемящая боль пронизывала вены. Это была настоящая отцовская боль, скрытая, но засевшая глубоко в сердце. «Хоть бы выстоял сын... Не сломался... Правда, что тоскливо без родных. Больно и тяжело. И верным остаться сложнее... Но ведь есть Господь! Есть Христос, Который сказал: “Кто потеряет душу свою ради Меня – обретет ее...”»
— Тишка... Будь смел и твёрд! Пусть Бог будет с тобой... Где бы ты ни был! – тихо, но вслух произнес Павел.
— Что случилось? – вдруг совсем рядом послышался знакомый голос.
Отец Тихона поднял голову.
— О, Вася, здравствуй! Ты как здесь? Какими судьбами? – радуясь неожиданной встрече с братом по вере, Павел протянул ему руку. При этом привычно осмотрелся по сторонам.
— Не переживай, хвоста нет, – улыбнулся Василий. Он присел рядом на лавочку. – О чём грустишь? Ещё чуть-чуть и закончим эту партию бесед. Тогда сможем, наконец, с семьями повидаться. Они соскучились, наверное...
— Ох, Вася, не тревожь душу... Тихона моего кесарь упрятал в какой-то детдом. Найти не могут. Во все местные инстанции уже обращались. Отказывают.
Василий сочувственно слушал тихую речь Павлика. Тот продолжал.
— Я за него переживаю. Детей-то всех наставляли, говорили, как поступать в разных случаях, и когда одни останутся, без нас... Но... Вдруг он испугается... И что тогда? Один, без семьи. КГБ знает, на что давить. Тишка никогда крепким не был, уступчивый сильно, мягкий... Боюсь, не выдержит...
— Молиться нужно, – Вася ободряюще похлопал друга по плечу. – Господь всё знает, усмотрит. А вы пробовали жалобы сюда, в Москву, писать?
— Ещё нет. Местные всё говорят, чтобы подождали, разберёмся, дескать. Посылают из одного кабинета в другой. А уже четыре месяца прошло. И никакого результата.
— Им верить нельзя. Время тянут. По всему видно...
Павел кивнул:
— Я бы начал добиваться... Но сейчас невозможно. Мы почти всё закончили. Слишком большой риск.
— Сил тебе, – ответил Василий вставая. – Господь Своих не оставляет. Ладно. Я пойду. Встретимся вечером.
В эти же сутки, в часы перед ночью, в кабинет директора детдома постучала медсестра.
— Ну, как там у вас дела? – не отрывая глаз от бумаг, произнесла Лариса Вадимовна.
Тихону уже три дня было плохо. Лечили теми же средствами, что и Цыплёнка, но результатов пока не было.
— Ковалевский впал в кому, – прозвучал ответ.
Директор резко поднялась:
— Что?
— Тихон не приходит в себя из-за высокой температуры. Ещё утром в сознании был... – повторила женщина.
— Вы ничего не можете сделать? – голос Ларисы Вадимовны стал слегка озадаченным.
— Температура очень высокая. Сорок и один. Лекарства не помогают. Нужно вызвать медицинскую службу, наверное...
— Чтобы они отфутболили нас, как в прошлый раз? – раздражённо сказала директор, принимаясь ходить по кабинету. – Мол, у них статистика, у них то и другое. Не хотели брать этого беспризорника. Санинспекция по ним плакала. Ладно. С Ковалевским так нельзя. Машину вызывайте. Скажите, если что, будут иметь дело с КГБ, ясно?
— Ясно, – удивлённо ответила медсестра и вышла.
Тишка лежал на своем матрасе в беспамятстве. Цыплёнок сидел над ним в немом горе и не знал, чем помочь. Холодные компрессы он старательно менял каждые пять минут. Гладил по рукам, поправлял волосы. Тихон не метался, не стонал, просто лежал неподвижно в одном положении. И только время от времени судорожно вздыхал, будто не хватало воздуха.
Прошло ещё около часа мучительного времени, как во дворе детского учреждения загудел двигатель «скорой помощи». Цыплёнок с удивлением наблюдал, как люди в белых халатах, в жёлтых перчатках и в огромных марлевых масках пришли в изолятор с носилками, завернули друга в странную простыню, подняли и хотели куда-то унести. Испугавшись, что его оставят одного, мальчишка уцепился руками за носилки. Цыплёнка хотели оторвать силой, но он держался такой мёртвой хваткой, что пришлось взять в машину и его…
Не знала Тишкина мама, сидя поздней ночью на крыльце и вглядываясь в темные небеса, что её сына везут в больницу соседнего городка. Некому было об этом ей сказать, но материнское сердце всё равно сжималось, что-то предчувствуя.
«То ли с Павликом что-то или с Сашей... А вдруг с младшим?! – ощутив тревогу в груди, Валерия мысленно взмолилась: – Сохрани их, Господи! Каждого!
Не дай врагу торжествовать!
Лихое ныне наше время...
Не дай, прошу, родным упасть,
Не дай стать жертвой лапы зверя!
Пусть не ликует сатана,
Что погубил детей завета,
Пусть Твоя крепкая стена
Преградой будем им от ветра!
Пусть сила веры даст покой
Измученным в боренье душам!
Прошу, Отец, возьми, сокрой,
Молитвы их в тиши послушай
И дай ответ средь тьмы ночей,
Ответ во благо, не в страданье...
Пусть Твоей милости ручей
Течёт в их сердце и сознанье...»
Почти до рассвета просидела Валерия, слушая тихий плеск речных волн. Тревога не отпускала, но ближе к утру уставшая за день, проведшая бессонную ночь на крыльце, мама уснула. Сил хватило только добраться до небольшого топчанчика под навесом. Там она и забылась в усталом зыбком сне. Проснулась, когда солнце уже встало. Кто-то из детей звал ее.
— Мама, мама, тебя в поссовет вызывают! – торопилась сообщить Людочка. Найдя сонную маму на топчанчике, она испугалась:
— Мамочка, ты что, на улице спала??? Холодно же...
— Доброе утро, девочка моя! – улыбнулась Валерия, наспех собирая рассыпавшиеся по плечам волосы под платок. – Из поссовета зовут, говоришь?
— Да, только что тётя Оля приходила, сказала тебя позвать! – будто извиняясь за то, что не дала маме поспать, девушка нежно взяла ее руку.
— Тогда буди Гену, готовьте завтрак, а Лидочка пусть спит. Я скоро приду! – решительно ответила Валерия и вздохнула.
«Не зря волновалась... Наверное, что-то стряслось...» – пронеслось в мыслях.
До убогого здания поселкового совета идти было недалеко, в конец улицы. Встретили её там как-то странно услужливо.
— Проходите, Валерия Дмитриевна, садитесь... – позаботилась секретарь.
Валерия села, сразу почему-то обратив внимание на большой чёрный телефон.
Чуть позже раздались шаги председателя. Он тоже вежливо улыбнулся, сел за стол и стал набирать какой-то номер.
— Звонили с шестнадцатого детдома, хотели с вами лично побеседовать! – Александр Иванович прижал подбородком трубку к плечу и почти равнодушно слушал гудки. Наконец с той стороны щёлкнуло.
— Доброе утро. Гражданка Ковалевская у нас в кабинете, передать трубку? – как бы доложил председатель.
Сотни вопросов крутились в голове матери: «Неужели я узнаю, где сын?! Почему раньше скрывали? Как он там? Верен или нет? Всё ли в порядке?»
На другом конце телефонной линии Валерия услышала бархатный женский голос со строгими нотками.
— Валерия Дмитриевна?
— Да, я, – теряясь в догадках, произнесла мама Тихона.
— Очень приятно. Я Лариса Вадимовна, директор детского дома. Воспитанник Тихон Ковалевский – ваш сын?
— Да, – ответила Валерия, едва слыша собственный голос.
— Тут такое дело. У нас в учреждении больше половины детей переболели сыпным тифом. Тихон в их числе. Сейчас его состояние тяжёлое. Не могли бы вы подъехать к нам сюда, в городскую больницу?
— А куда нужно? – через несколько секунд раздумий произнесла Ковалевская.
— Адрес больницы вам сообщат в поссовете. До свидания!
Снова раздался щелчок. Трубку повесили.
— Вот адрес... – секретарь протянула Валерии листочек.
Всё казалось странным и нереальным. То невозможно было достучаться и узнать хотя бы каплю информации о ребёнке, а теперь всё – никакой тайны... Сообщают дежурным тоном, что Тиша заболел, что в шестнадцатом детдоме соседней области находился. Как так? Сказали так, будто она, мать, сама отдала сына в государственное учреждение, будто сама отказалась от него?! Просто абсурд. Который, впрочем, очень хорошо открывал подлинное лицо атеистической системы... Сила, коварство и бесстыдная ложь.
— Ехать надо! – решила Валерия.
Детям она сказала, что уезжает, быстро собралась, поехала на автовокзал. Благо, автобусы ходили регулярно. Всю дорогу молилась. Сердце выпрыгивало из груди. «Ох, если бы рядом был Павлик! Поддержал бы, за плечи обнял... Не так было бы страшно и тяжело...»
Приехала только после обеда. Оказалось, главврач больницы уже уведомлён о её приезде.
— Вы мать Ковалевского? – пригласил он Валерию в кабинет.
— Да, я. Сын здесь? Что с ним произошло? – стараясь казаться спокойной, она всё-таки не могла унять дрожь в голосе.
— Вы проходите, присаживайтесь, – неторопливо произнёс мужчина.
— Я хочу знать, каким образом мой ребёнок оказался у вас?
— Не торопитесь, не волнуйтесь, – тон врача был грубоватый, даже резкий. – Ваш сын в данный момент в инфекционном отделении.
— Нам можно увидеться? – Валерия пока ничего не понимала.
— Разумеется, нет. Инфекция опасна. В активной фазе. Ни о каких личных контактах и речи быть не может, – главврач всё говорил таким холодным тоном, что матери Тихона казалось: она не в больнице, а в кабинете властей предержащих.
— Мы вызвали вас сообщить, что у вашего сына тяжёлое течение болезни. Температура на данный момент очень высокая. Он в коме. И всё сейчас зависит от того, насколько долго он пробудет в таком состоянии... Прогноз неоднозначен.
— То есть... мой ребёнок может и умереть? – внутри у Валерии всё похолодело.
— Если температура в ближайшие несколько дней не спадёт, то... мозг просто не выдержит.
Ковалевская едва справилась с нахлынувшими чувствами, отвернулась, пытаясь скрыть слёзы.
— Можно увидеть его... хоть не близко? – спросила она сдавленным голосом.
— Можно, – после длительной паузы, наконец было получено разрешение. – Я вас проведу.
Цыплёнок сидел на табуретке, положив локти на кровать. Он очень долго смотрел на маленькие часы с жёлтым, выцветшим от времени циферблатом, висевшие над дверной перекладиной. Иногда он переводил взгляд на Тихона, который по временам вздрагивал и шумно втягивал носом воздух. Лицо, красное от температуры, было сухим и очень горячим. Глаза оставались закрытыми, и только изредка ресницы подрагивали и снова замирали.
Цыплёнок часто вздыхал и растерянно вытирал рот рукавом своей детдомовской рубашки. Яркие чёрные глаза постоянно искали возможность лишний раз поправить складку на одеяле или поменять только что положенный холодный компресс. Мальчонка, как взрослый, очень серьёзно подходил к делу: тщательно мочил тряпочку ледяной водой из крана и так же старательно выжимал своими тонкими, как палочки, руками, потом проверял на себе – достаточно ли холодно?! Жаль, что никто не наблюдал за преданным ухаживанием Цыплёнка. Каждое движение было настолько трепетным и благодарным, что будь Тишка в сознании, точно бы смущённо улыбнулся. Есть, оказывается, в мире настоящая признательность!
Внезапно скрипнула дверь, маленький «сиделка» поднял голову. В проёме двери появился сначала врач, потом ещё какая-то женщина, бледная и... настолько похожая на Тихона, что Цыплёнок раскрыл от удивления рот. Сомнений в том, что это мама его друга, не было.
Рехавит