Поэтика

В теоретическом постижении искусства Аристотель исходит из определения поэзии как вида подражания (μίμησις). Оно присуще всем людям с детства, а точнее с момента пробуждения самосознания, позволяющего наделять любой налично сущий предмет своими качествами, одушевлять его.

«То, на что нам неприятно смотреть, вызывает удовольствие в виде изображения, например, образы гнуснейших животных, или трупы. Объясняется это тем, что познание – приятнейшее дело не только для философов, но равным образом и для прочих людей, только последние причастны ему в меньшей степени. Созерцая изображенное, они радуются, потому что могут теоретически учиться и рассуждать, что есть что, например: "Вот это такой!"» [Поэтика, I, 4, 1448b]

Превратное представление о подражании как копировании природы не соответствует действительности. Зачем удваивать то, что, по определению ещё Платона, само есть лишь блеклое отображение? Поэт подражает не непосредственно данной природе, но лишь всеобщему в ней.

«Задача поэта – рассказывать не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможным по вероятности или необходимости. Ведь историк и поэт отличаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозой (ведь и Геродота можно переложить в стихи, но сочинение его все равно останется историей, в стихах ли, в прозе ли), – нет, они отличаются тем, что один рассказывает о том, что было, а другой – о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьёзнее истории, ибо она занята всеобщим, история же – единичным» [Поэтика, I, 9, 1451a]

Поэзия по Аристотелю распадается в соответствии с нравом, изображаемого в ней. Поэты, подражающие лучшим нравам, создают трагедии, а худшим – комедии.

«Так как подражающие подражают действующим, которые необходимо бывают либо хорошими, либо плохими, (ведь нрав определён именно так, различаясь по добродетели и порочности), и либо они лучше нас, либо такие же, либо хуже, в соответствии с изображённым, то ясно, что каждое произведение будет иметь те же различия» [Поэтика, I, 6, 1449a]

Рассмотрение трагедии философ начинает с её лаконичного определения.

«Трагедия есть подражание действию значимому и завершенному, имеющему меру, выраженному речью, по-разному украшенной в различных частях, и совершающее посредством сострадания и страха очищение страстей» [Поэтика, I, 6, 1448a]

Действие во всяком драматическом произведении заключается в сюжете (μῦθος), который есть «начало и как бы душа трагедии». В абстрактном виде Аристотель характеризует его как целое, по определению содержащее в себе три момента:

• Начало – то, что не следует по необходимости за чем-то иным.
• Конец, следующий за чем-то иным, а за ним уже ничего не следует.
• Середина, за которой следует что-то, и она следует за чем-то.

«Сюжету, будучи подражанием действию, следует быть единым и целым, а части события должны быть так сложены, чтобы с перестановкой или изъятием одной из частей менялось бы и расстраивалось целое, ибо то, присутствие или отсутствие чего незаметно, не есть часть целого» [Поэтика, I, 8, 1451a]

Для достижения целостности сюжета недостаточно строить повествование вокруг одного героя, так как происходящие с ним события, могут быть совершенно случайными, и поэтому не слагаться в единое действие. Их внутренняя связь в сложных сюжетах достигается с помощью перелома, узнавания и страсти.

«Все это должно возникать из самого характера сюжета так, чтобы он следовал из прежних событий или по необходимости, или по вероятности, ведь есть разница, произошло ли нечто вследствие чего-то либо после чего-то» [Поэтика, I, 10, 1452a]

Перелом (περιπέτεια) есть обращение действия в свою противоположность. Так Эдип у Софокла, стремясь наказать убийцу в результате вынужден приговорить к изгнанию самого себя.

«Необходимо, чтобы хорошо составленный сюжет был скорее прост, чем раздвоен, и перелом в нем происходил бы не от несчастья к счастью, а наоборот, от счастья к несчастью, и не через испорченность, но из-за великого заблуждения [человека] лучшего скорее, чем худшего» [Поэтика, I, 10, 1453a]

Так как любое действие имеет два начала – рассудок и нрав, то знание, в соответствии с которым люди совершают поступки, играет в построении сюжета существенную роль в моменте узнавания (ἀναγνώρισις). Например, Деянира, жена Геракла, желая сохранить любовь своего мужа, отправила ему в дар плащ, смазанный кровью кентавра Несса, убитого отравленными стрелами мужа. Поверив предсмертным словам чудовища, она была искренне убеждена в чудодейственном свойстве этой мази, не зная, что это смертельный яд, а не приворотное зелье.

Узнавание по Аристотелю происходит либо по приметам (шрам на ноге Одиссея, который распознаёт старая служанка), либо по воспоминанию, вызывающему в человеке чувства, характерные лишь для него, либо через силлогизм истинный или ложный.

Сила воплощать свои представления исходит из страсти (πάθος), без которой человек остается парализованным в сфере абстрактного рассудка.

Действия могут совершать знающие и понимающие (так писали древние, так и Еврипид изобразил Медею, убивающую своих детей). Возможно, что свой ужасный поступок они совершают в неведении и лишь потом узнают свою причастность либо, когда кто-нибудь по неведению намеревается совершить непоправимое, но приходит к узнаванию раньше свершения. Иных случаев, кроме этих, не может быть, ибо необходимо или сделать что-то, или нет, зная или не зная.
Из всего этого самое худшее – зная, намереваться, однако не сделать; это отвратительно, но не трагично, так как здесь нет страсти. [Поэтика, I, 14, 1453b]

Пафос в понимании Аристотеля имеет значение страсти не как случайного чувства, но скорее как смысла – всеобщего в человеческих поступках. Такое осмысленное действие в трагедии воплощают характеры (ήθοι).

• Они выражают собой нравственное начало, иначе мы бы не могли сопереживать перелому в их судьбе.
• Все их особенности должны соответствовать всеобщей природе. Например, для женщины не характерно быть мужественной и сильной, так как это несообразно её сущности.
• Чтобы определенным образом взаимодействовать им следует быть не только сообразными, но и подобными друг другу, стремясь к единой цели разными путями.
• Главное же в трагическом характере – последовательность, с которой он воплощает своё нравственное начало, ведь обратное будет скорее комичным, поэтому сомневающимся персонажам Еврипида Аристотель предпочитает убежденных героев Софокла.

Трагедия, построенная с пониманием всех этих деталей становится подлинно поэтическим произведением, при созерцании которого в душе происходит очищение (κάθαρσις) от конечных страстей, перед лицом всеобщей судьбы, торжествующей над всеми стремлениями людей.