Неявная гармония: Уорф, Гераклит и индоевропейцы
С.Ю. Бородай (Институт философии РАН)Все, что вы всегда хотели знать, но боялись спросить: Как сущность языка понимал один из самых оригинальных лингвофилософов Бенджамин Уорф (1897–1941)? Из каких уровней состоит язык и на каких уровнях функционирует? Что такое «контактность» (rapport) и как она связана с «гармонией»? Причем тут античные философы, теософия и индийская метафизика? В чем Уорф пересекается с Гераклитом? Что такое «неявная гармония» у Гераклита и чем она отличается от «явной»? Какие существуют трактовки знаменитого фрагмента Гераклита о гармонии? Как концепция Гераклита связана с индоевропейским представлением о гармонии? Что объединяет все это: Уорфа, Гераклита, индоевропейцев и идею гармонии, и причем здесь метафора «книги мира» (liber naturae)?
Ответы на все эти вопросы были отчасти даны, а отчасти намечены в серии моих весенних постов, которые ниже я объединил в одну заметку. В процессе чтения вы пройдете от понимания языка в американском структурализме через античные трактовки гармонии к индоевропейским представлениям о слаженности мироздания и речи. Пока это лишь набор тематически связанных постов, а не полноценная статья. Возможно, соберу когда-нибудь из этого полноценную статью – впрочем, часть материалов уже публиковалась в моей книге «Язык и познание: введение в пострелятивизм», где целая глава посвящена Бенджамину Уорфу.
Если совсем схематично обрисовать концепцию, то можно сказать следующее: Уорф мыслил сущность языка через заимствованное им из оккультизма понятие «контактности» – неявной связи, особой гармонии элементов, которая логически предшествует самим элементам и как бы «актуализирует» их. Эта контактность функционирует на всех уровнях языка (от фонетического до синтаксического), однако ее глубинная основа укоренена в процедурах моделирования (patterning), отражающих природу высшего ума (санскр. manas-). Через изучение этих процедур мы придем к пониманию этого высшего ума, но для этого нужно задействовать материалы незападных языков, где указанные процедуры отражены в более аутентичном виде – например, материалы языка хопи. В своей лингвофилософии Уорф вдохновлялся не только американским структурализмом, но и западным оккультизмом, и теософией, и индийской метафизикой. В контексте западной линии мысли его нужно считать наследником античных философов, в частности Пифагора (пифагорейцев) и Гераклита. Можно провести параллель между уорфианской «контактностью» и гераклитовской «неявной гармонией», а это отсылает нас к более глубокому истоку – индоевропейским представлениям о «гармонии» и «книге мира». И античное понятие, и индусская метафизика языка, которой вдохновлялся Уорф, являются двумя ветвями развития архаичного индоевропейского представления о сакральности речи (по индоевропейским концепциям см. другую серию постов).
Читаем, изучаем, задаем вопросы…
NUMINOSUM – философия, лингвистика, востоковедение. Подписываемся!
Бенджамин Уорф о сущности языка
Представляют интерес рассуждения Бенджамина Уорфа (1897–1941) о сущности языка:
«Языковая сторона молчаливого мышления, то есть мышления без внешне выраженной речи, имеет такую природу, которая до сих пор мало принималась во внимание. Молчаливое мышление не является скрытым говорением, невнятным бормотанием слов или молчаливыми возбуждениями гортани, как полагают некоторые. Такое объяснение кажется удовлетворительным только сторонникам бытового взгляда, мало понимающим в лингвистике. Эти сторонники бытового взгляда не знают, что само по себе говорение предполагает использование сложной культурной системы, как и не знают они о культурных системах вообще. Смысл, или значение, образуется не из слов или морфем, а из структурированных отношений (patterned relations) между словами или морфемами. Отдельные морфемы, такие как John! («Джон!») или Come! («Приходи!»), сами являются структурами, или формулами, крайне специализированного типа, а не простыми единицами. Слова и морфемы — это моторные реакции, однако факторы связи (factors of linkage) между словами и морфемами, которые создают категории и структуры, где обитает языковое значение, не являются моторными реакциями; они соответствуют нейронным процессам и связям немоторного типа — безмолвным, невидимым и не поддающимся индивидуальному наблюдению. Именно контактность (rapport), установленная между словами, а не бормотание слов, позволяет им вообще работать вместе и давать хоть какой-то семантический результат. Эта контактность составляет подлинную сущность мышления — в той степени, в какой оно является языковым, и в конечном счете, делает бормотание, возбуждения гортани и прочее чем-то семантически излишним. Немоторные процессы, являющиеся сутью дела, по своей природе находятся в состоянии взаимосвязи (state of linkage), соответствующей структуре конкретного языка; активации этих процессов и взаимосвязей любым способом — вместе, без или отдельно от движений гортани, как на переднем плане сознания, так и в том, что было названо "глубинной основой бессознательной мозговой деятельности", — всё это суть операции языкового моделирования (linguistic patterning operations), и они по праву могут быть названы мышлением. Кроме того, анализ молчаливого мышления как моторных вибраций, соответствующих скрытым словам и морфемам, согласуется с действительным анализом мышления не в большей степени, чем анализ языка как фактических слов и морфем согласуется с подлинным анализом языка. Самая грубая и дилетантская грамматика предлагает более эффективный анализ, чем этот; и любая научная грамматика с необходимостью подразумевает глубокое проникновение в отношения»
«Arūpa — это область структур (patterns), которые могут быть “актуализированы" в пространстве и времени с помощью материалов более низких планов, но сами по себе они независимы от пространства и времени. Такие структуры не похожи на значения слов, но они могут быть уподоблены тому, как значения возникают в предложениях. Они не подобны конкретным предложениям, но являются чем-то вроде схем предложений и эскизов структуры предложения. Наши индивидуальные сознательные “разумы” способны понимать такие паттерны лишь ограниченно — с использованием математических или грамматических формул, в которые могут подставляться слова, величины, количества и пр. <...> Чем глубже физик проникает во внутриатомные явления, тем сильнее дискретные физические формы и силы распадаются на отношения и чистое моделирование (patternment). Положение конкретного объекта, например электрона, становится неопределенным, прерывистым; объект появляется и исчезает от одной структурной позиции к другой, подобно фонеме или любому другому структурированному языковому элементу, и о нем можно сказать, что он нигде между этими позициями. Его расположение, которое сначала мыслилось и анализировалось как постоянно меняющееся, при ближайшем рассмотрении оказывается простым чередованием; его “актуализируют” ситуации, а управляет им структура вне рамок измерительной рейки; здесь уже нет трехмерной фигуры, вместо нее — “Arūpa”»
B. Whorf «Language, thought, and reality», P. 66–68, 269 (перевод мой)
В качестве развернутого комментария приведу фрагмент из своей книги «Язык и познание»:
«Уорф мыслит язык как последовательность уровней, каждый со своей структурой. Он уподобляет язык рисунку на стене: вблизи мы видим изящный кружевной узор, который служит основой для четкого изображения в виде маленьких цветов; более широкая перспектива позволяет увидеть, что эти цветы складываются в орнамент из завитков, а из них образуются буквы, которые формируют слова, из слов же составлены столбцы, классифицирующие определенные элементы и т. д.; в итоге, по словам Уорфа, мы обнаруживаем, что эта стена в действительности является «великой книгой мудрости» (Whorf 1956: 248). Так же и язык имеет несколько взаимосвязанных планов: на «низшем» уровне языковые феномены являются акустическими, далее идет физиолого-фонетический уровень, затем — фонемный план, после него — морфофонемный, далее — морфологический, затем — синтаксический, и наконец, малоизученный план, «значимость которого, будучи однажды полностью понята, поразит нас» (Ibid.: 249)…
Основное внимание (Уорфа) сосредоточено на упомянутом выше уровне, который, как он утверждает, еще мало изучен, но способен поразить лингвистов, — надо полагать, на этом уровне и укоренена сущность языка как контактности и конфигурации структур. Для его объяснения Уорф обращается к теософическим представлениям о «ментальном плане», или «манасическом плане» (от санскр. manas ‘ум, разум’), что вызвано убежденностью в изоморфности языка и мироздания. Этот план, как отмечает Уорф, разделяется на «формальный подплан» (санскр. rūpa) и «бесформенный подплан» (санскр. arūpa). Первому подплану в языке соответствуют лексика и сегментация (санскр. nāma и rūpa), которые являются лишь внешними гранями языка, а второму подплану — комбинаторная схема. Обозначение второго подплана как «бесформенного» подразумевает, что на нем нет сегментации вроде той, что возникает при референции с помощью лексики, однако отсюда не следует, что он лишен формы или организации…
(Высший ум) проявляет себя через язык, так что «ребенок одинаково легко способен выучить любой язык — от китайского с его отдельно модулируемыми и акцентируемыми односложными словами до языка индейцев нутка с острова Ванкувер, для которого характерно частое использование целых слов-предложений» (Ibid.: 258). Согласно Уорфу, эта языковая компетенция является великим доказательством «братства человечества». Ее изучение позволяет нам преодолеть ограничения локальных культур, национальностей и расовых особенностей и обнаружить, что «несмотря на сильное разнообразие языковых систем, их порядок, гармоничность и красота, а также их детали и проницательные описания реальности являются свидетельством равенства людей» (Ibid.: 263). По мнению Уорфа, этот факт не зависит от стадии материального развития, уровня развития этики, степени цивилизованности и пр…
Таким образом, Уорф понимает язык как сложный феномен, включающий в себя множество взаимозависимых уровней, однако сущностью этого феномена является контактность, структурность, принцип порождения связности; лексические элементы получают полноценную значимость, будучи включены в структуру, и нередко структура доминирует над референцией, привнося смысл, отчасти чуждый лексеме. При поверхностном взгляде на такую модель имеется соблазн применить к ней метафору формы и содержания: языковая структура — это форма, которая упорядочивает дискретные смыслы, связанные с отдельными лексемами. Однако эта метафора, по-видимому, препятствует адекватному пониманию модели. Согласно Уорфу, отдельные лексемы (или морфемы) неопределённы и не имеют четко выраженной локализации в структуре; скорее, их нужно мыслить как наличествующие в структуре в потенциальном состоянии и актуализируемые в конкретных ситуациях. При этом сама актуализация имеет динамичный и процессуальный (а не формально-статичный) характер».
(С.Ю. Бородай «Язык и познание: введение в пострелятивизм», С. 80–85)
Этнолингвистический проект Уорфа
Предлагаю вашему вниманию большой фрагмент из малоизвестной статьи Б. Уорфа "Америндская модель вселенной" (1936). Этот фрагмент был переведен мной специально для моей книги "Язык и познание: введение в пострелятивизм", где он и опубликован. Надо сказать, что над переводом пришлось поломать голову. Уорф использует довольно сложные формы английского языка, а также непростую грамматическую терминологию для передачи оттенков значений соответствующих форм в языке хопи. Однако этот фрагмент хорош тем, что дает более полное представление о том, как Уорф видел свой проект этнолингвистики, в рамках которого он и развивал более частные идеи вроде той же лингвистической относительности. Честно говоря, даже не будучи специалистом по хопи, сложно согласиться со многими соображениями Уорфа, прежде всего - с самой попыткой реконструкции "модели вселенной" на основе фактов языка. В то же время нельзя согласиться и с его критиками, которые упрощают его мысль. Истина лежит где-то посередине, и я об этом подробно пишу в соответствующей главе. Нужно при этом отметить, что, несмотря на известный "романтический дух" подобных описаний, они интересны как пример реализации профессионального этнолингвистического подхода - такого вы обычно не встретите в трудах этнологов и антропологов, не имеющих специального лингвистического образования и не чутких к языковым деталям. Предложенный Уорфом взгляд если и не уникален, то, по крайней мере, крайне редок (другим хорошим случаем является современный когнитивно-антропологический проект С. Левинсона и его коллег). Самим своим примером Уорф в каком-то смысле указал путь для будущего "универсального антрополога", стремящегося максимально "вжиться" в чужую культуру, в том числе переняв ее "языковое мышление", а затем перевести это на язык западной науки. Нужен большой талант, чтобы развивать эту линию мысли. Отчасти поэтому она, похоже, не получила должного развития. Итак, привожу выдержку из книги:
«Уорф начинает статью с тезиса о том, что в языке хопи нет общего понятия времени как потока событий: в нем отсутствуют слова, грамматические формы, конструкции и выражения, которые напрямую бы отсылали к тому, что мы называем «временем», а также «прошлым», «настоящим» и «будущим»; кроме того, в нем отсутствует прямая отсылка к «пространству» как к чему-то отдельному от «темпорального» измерения.
Тем не менее язык хопи способен адекватно описывать реальность, и в этом нет ничего удивительного, ведь «если можно обращаться к бесчисленному множеству геометрий, отличных от евклидовой, которые дают одинаково совершенное объяснение пространственных конфигураций, то вполне возможно иметь такие описания вселенной, которые, будучи обоснованными, не содержат привычного для нас различения времени и пространства» (Ibid.: 58). Примером подобного математического описания является теория относительности в физике, а примером лингвистического описания — язык хопи, о чем свидетельствует его имплицитная метафизика. Оставшаяся часть статьи посвящена реконструкции имплицитной метафизики и более общих культурных представлений хопи. Уорф утверждает, что в мировоззрении индейцев противопоставляются два космических начала: проявленное и непроявленное, или объективное и субъективное14; они обнаруживаются во всей природе, в том числе в самом человеке. Американский лингвист также рассматривает особенности грамматики хопи и важность понимания имплицитной метафизики для уяснения грамматических нюансов, в частности противопоставления специфических глагольных форм, которые он именует «экспективом» и «инцептивом». Затем он анализирует ключевое понятие индейской метафизики — tunátya ‘надежда, чаяние’ и показывает, почему в рамках этой метафизики бессмысленно говорить об «одновременности» событий. Рассуждение Уорфа примечательно тем, что он пытается представить интегральный взгляд на картину мира индейцев хопи, активно обращаясь при этом к фактам языка. Мы не нашли ничего лучше, как привести этот большой и крайне интересный в этнолингвистическом плане фрагмент полностью...»
(читать фрагмент полностью: https://telegra.ph/Amerindskaya-model-vselennoj-04-25)
«Контактность» (rapport) как центральная идея Уорфа
В чем главная мысль лингвофилософии Уорфа? Как где-то пишет Хайдеггер, каждый крупный мыслитель всю жизнь продумывает лишь одну мысль – свою главную мысль. Просто продумывать ее можно по-разному, с разных позиций, и облекать результат можно в разные языковые формы. В каком-то плане вся жизнь крупного мыслителя – это и есть такое постоянное обличение того, что им продумывается, которое не может достигнуть конца. Так вот, главная мысль Уорфа – это не «лингвистическая относительность». Этот термин он действительно употребляет несколько раз, но нигде не говорит об этом как о «гипотезе», которую нужно доказывать. Если коротко, для него лингвистическая относительность – это наблюдаемое на уровне языкового мышления разнообразие концептуализаций.
Отношение языкового мышления к другим аспектам мышления и к человеческому познанию в целом – это отдельная большая тема. Где-то Уорф устанавливает более-менее прямую связь, где-то – лишь косвенную и отдаленную. Эти важные психолингвистические детали он подробно не продумывал. А вот, что он действительно продумывал – и для чего ему было необходимо сопоставление разных языковых концептуализаций – это та самая «контактность» (rapport), принцип связности, который характеризует бесформенный подплан ментального плана, или arupa.
Публикация поздней статьи «Язык, сознание и реальность» в теософском журнале – это не случайность. Судя по наиболее актуальным исследованиям, Уорф был теософом. Вообще он всю жизнь увлекался оккультизмом, а в какой то момент стал увлекаться теософией. Его любимый лингвист – Антуан Фабр д’Оливе – французский оккультист и каббалист XIX века, автор книги «Восстановленный древнееврейский язык». Хотя в поздний период Уорф пишет о нем несколько критически, все же он считал его прозрения в области языка гениальными. Месмерический термин rapport (который я перевожу как «контактность», но можно также «сонастроенность») тоже используется Уорфом не случайно. В другом месте он также называет это «комбинаторной схемой» – еще один оккультный термин, восходящий к традиции Раймунда Луллия. Все это – выражения того «надформального» принципа, который исходит от плана «arupa» и обеспечивает эмпирическую связность в языке, математике, физике – вообще в мироздании. Обратите внимание: это не просто «структура» (хотя что такое структура – отдельный вопрос) и не просто «форма», не что-то вообще мыслимое и представимое; скорее, это то, что позволяет мышлению – как связыванию – вообще сбываться. Казалось бы, почему нечто вообще может быть связано с чем-то другим? Мы всегда видим объекты, но не видим связь. Связи, гармонии, лада – как будто нет. Уорф утверждает противоположное: как раз «элементов» нет; их нет самих по себе, но их нет и вне «целого», а целое – это стихия связности как условие возможности целостности. И вот оказывается, что эту глубинную укорененность материального в нематериальном и бесформенном хорошо понимают как раз незападные народы – ее концептуализируют в философском виде индийские мудрецы, а народ хопи выражает ее даже в имплицитной метафизике своего языка (в противоположность ему, индоевропейские языки склонны к «объективации»). С одной стороны, Уорф выявляет принцип «arupa» в Языке как универсальном феномене, а с другой – он хочет показать, что какие-то языки выявляют его более полным образом и лучше подходят для описания структуры реальности. Такой получается у него интересный синтез, где и лингвистика, и этнография, и теософия, и французский оккультизм, и естественная наука, и даже предчувствие эпистемологического прорыва, путь к которому способны указать нам незападные языки. Очень самобытный мыслитель!
Оказывается, на русский язык не так давно была переведена его статья «Язык, сознание и реальность». Я перевод не читал, т.к. не знал о его существовании. Сейчас бегло просмотрел – вроде бы нормальный. В дополнение к своему обзору прикладываю эту статью.
Не знаю, до конца ли это понятно. Сформулирую немного иначе. Уорф говорит не об эмпирической связности. Точнее, и о ней тоже: нам кажется, что в опыте она есть, хотя, если хорошо подумать, то ее там не оказывается, т.е. это «ничто» опыта, сам опыт как опыт не был бы возможен без нее, поэтому она не «в» опыте (ср. с трансцендентальным единством апперцепции как принципом связности опыта у Канта). В любом случае акцент не на (квази-)эмпирическом аспекте связности, а на условии возможности связности как таковой. Arupa – это и есть условие возможности материального и любого рода «конкретного» бытия, как в его «элементарном», так и в «структурном» модусе. Собственно, это и есть Логос – «слово-собирание», в перспективе которого «все есть одно». Та самая «неявная гармония», о которой Гераклит говорит, что она лучше «явной»: άρμονίη αφανής φανερής κρείττων (фр. 54 DK). Греческое слово harmonia связано, например, с глаголом harmozo, который используется Гомером, когда он описывает, как Одиссей «скрепляет», «прилаживает» бревна, чтобы сколотить плот. Для греческого уха «гармония» – это «лад», «слаженность», «настроенность» (в том числе в музыкальном смысле). Лебедев так и переводит фразу Гераклита: «Незримый лад (гармония) превосходнее зримого». Arupa – это именно «незримый» лад (хотя лучше сказать – «неявный», «непроявленный» лад, т.е. αφανής). Суть идеи Уорфа: открывая неявный лад в языке, мы приближаемся к пониманию неявного лада, который правит мирозданием, т. е. к пониманию Логоса.
Античная идея гармонии
В двух предыдущих постах речь шла о принципе arupa у Уорфа, и я провел параллель между этим принципом и античным понятием гармонии, в частности "неявной гармонией" Гераклита (на самом деле, в упоминавшейся статье сам же Уорф ссылается на пифагорейцев, к которым учение о гармонии, по-видимому, и восходит). И вот я вспомнил, что еще в 2011-2012 гг. я делал разные конспекты по происхождению античного философского дискурса. Идея был в том, чтобы потом сделать аналогичные конспекты по древнеиндийскому дискурсу и попытаться все это как-то осмыслить / рассмотреть в компаративной перспективе. Это, конечно, амбициозный проект, на который нужно потратить всю жизнь (Лосев не дал бы соврать), а то и несколько жизней. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он не состоялся. Однако в итоге я довольно много разного материала насобирал. И там есть небольшой раздел про гармонию и аритмос (число). Оба слова, возможно, происходят от одного корня (хотя сейчас мне это уже не кажется очевидным), поэтому я разбирал их вместе. В общем, опубликовал без изменений как заметку. Если какие-то вещи заинтересуют, готов разъяснить и дать ссылки на источники (шрифты, кстати, там не везде адекватно отображаются).
«Индоевропейский корень *h2er- «соединять, пригонять, ладить» оказался чрезвычайно плодовитым у греков и индоариев, именно от него были образованы важные космологические, онтологические и эстетические понятия. В греческом языке к таким понятиям относятся, прежде всего, αρμονία «гармония, ладность» и αριθμός «число» (сюда же примыкает, судя по всему, и αρετή «добродетель, мужество, красота»). На латинский язык αρμονία переводится как coaptatio «взаимное приспособление, согласование», competentia «сочетание, симметрия, соразмерность», concentus «единогласие, единство, стройность»; если в греческом варианте мы имеем делом с аутентичным индоевропейским корнем, то в латинских переводах смысловая нагрузка лежит на превербе co-, указывающем на соединение, схождение вместе. Греческое αριθμός закономерно передается на латинский с помощью numerus «элемент, число, соразмерность, ритм, согласие»; обращает на себя внимание наличие типичных семантических пластов («соразмерность, согласие») в лат. numerus, которые (в противоположность греческому понятию) не отражены здесь в форме слова. Это позволяет поставить более общий вопрос о семантической связи «гармонии» и «числа» на стихийно-языковом уровне – связи, которая ярчайшим образом эксплицировалась в пифагорейской традиции, что еще будет рассмотрено. Также хотелось бы обратить внимание на славянские переводы данных понятий и их мотивировки. Корень *h2er- сам по себе крайне интересен, так что ему тоже будет уделено внимание. Наконец, эволюцию αρμονία и αριθμός в рамках античности мы рассмотрим с акцентом на архаических представлениях – подробно останавливаться на классике и эллинизме мы не будем».
Полная версия:
А. В. Лебедев о «неявной гармонии» Гераклита
А.В. Лебедев о гераклитовском фрагменте «Неявная гармония лучше (~ крепче) явной» (fr. 54 DK):
«Греческое слово κρείττων содержит две важные коннотации, которые трудно передать одним русским словом: 1) «сильнее, крепче» и 2) «лучше, превосходнее». Первая коннотация подчеркивает физическую прочность, нерасторжимость гармонии, вторая — оценочная, указывает на общее превосходство, в том числе эстетическое (в передаче Аристотеля «прекраснейшая гармония», καλλίστη αρμονία). По толкованию, восходящему к Аристотелю (см. фр. 34-35 ниже), под «зримой» или «явной» гармонией подразумевается гармония сходного, под «незримой» или «неявной» — гармония различного и противоположного… Принцип «подобное к подобному» (известный в литературе как similia similibus) лежал в основе не только традиционного греческого понимания дружбы, но и принимался греческими философами природы в качестве космогонического механизма: при возникновении космоса из первоначальной хаотической смеси «подобное устремляется к подобному» (Анаксимандр, Анаксагор, Эмпедокл, атомисты). Гераклит возражает и поэтам, и философам, но содержание фрагмента этим не исчерпывается.
Гераклит, очевидно, не был первым философом, который ввел в метафизику и космологию термин «гармония». Есть серьезные основания предполагать, что он заимствовал его у пифагорейцев (хотя источники информации Гераклита остаются неясными), в космологии которых это было ключевое понятие. Как и термин космос (также, вероятно, западного — италийского происхождения), это не аксиологически нейтральный, чисто научный термин. Это термин ценностный, содержащий метафизические, этические, эстетические коннотации. Кроме того, это термин телеологически нагруженный: и Гераклит, и пифагорейцы согласны в том, что мир не возник из стихийного вихря в океане материи (как у милетцев), но построен по мудрому божественному плану. Заметим, что и у пифагорейцев, как и у Гераклита, космическая гармония понималась не отвлеченно, а в контексте «мудрости Аполлона», как дельфийское откровение. Гераклит, однако, перенимая пифагорейский термин, подвергает его радикальной реинтерпретации в метафизическом плане. Чисто внешне учение о «тайной гармонии» космоса, постижение которой доступно не всем, а только богу и избранным, напоминает «гармонию сфер» или космическую музыку Пифагора, которую мог слышать только он сам. Но на этом сходство кончается. Гераклит отвергает числовую интерпретацию гармонии, числа его вообще мало интересуют — за исключением хронологического, динамического числа жизненных и космических циклов, которое неразрывно связано с понятием судьбы. Мы полагаем, что оба фрагмента о гармонии космоса («палинтропной» и «незримой») содержат полемику против дуализма пифагорейцев...
Творения пифагорейской Гармонии, по Гераклиту, «слабые» и недолговечные: то, что искусственно создано из различных начал неизбежно распадется. На самом деле, по Гераклиту, противоположности не субстанциальны: они отчасти субъективны (доксичны — как представления о добре и зле, или удовольствия), отчасти представляют собой аспекты единого первоначала — например «вспыхивания и угасания» мирового огня, воспринимаемые людьми как смена дня и ночи, зимы и лета и т. д. Пифагорейцы ошиблись, разделив и субстанциализировав добро и зло, соотнеся их с пределом и беспредельным. Объективно («по природе») есть только одно, в котором все противоположности совпадают и перестают различаться. Это и есть уровень «незримой гармонии», то есть согласия единого с самим собой. Незримая гармония «превосходит» зримую, то есть гармонию пары (двоицы) противоположностей. В полемике Гераклита обнаруживается рефлекс учения о Едином и Неопределенной Двоице, которое в платоновской Академии 4 века приписывалось Пифагору. В этом учении только терминология была новой, а сама метафизическая схема восходит к архаической эпохе»
======
А.В. Лебедев «Логос Гераклита: реконструкция мысли и слова»
Ч. Кан о «неявной гармонии» Гераклита
От Б. Уорфа мы постепенно перешли к Гераклиту. Но на самом деле, мы никуда не уходили, ведь речь идет о все том же принципе «контактности» (Уорф), или «неявной гармонии» (Гераклит), который обеспечивает зримую гармонию в языке и мироздании (они, в свою очередь, изоморфны – старая индоевропейская метафора). Лучшее историко-философское исследование о Гераклите – это уже упоминавшаяся книга А.В. Лебедева «Логос Гераклита». Но еще задолго до
Лебедева была отличная работа – среди груды англоязычного филологического хлама, интерпретирующего досократиков как «протоученых», т.е. в позитивистском ключе; я имею в виду работу Ч. Кана «Искусство и мысль Гераклита» (1979). Кан спорит с позитивистским прочтением Гераклита и предлагает его «структурное» прочтение, с акцентированием его зависимости от пифагорейцев (пусть и зачастую «негативной»). И гераклитовскую «неявную гармонию» Кан прочитывает в пифагорейском ключе (Лебедев, напротив, предлагает видеть здесь полемику с пифагорейцами!). Итак, резюмирую основные соображения Кана по фрагменту 54 DK: άρμονίη αφανής φανερής κρείττων «Неявная гармония лучше явной».
1) Кан переводит фрагмент так: «The hidden attunement is better than the obvious one». Это уже интересно, ведь он не использует английское слово harmony, вместо него – attunement «настройка, согласование, соединение» (все эти смыслы есть и в греческой «гармонии», о чем я писал тут). Далее важные стилистические наблюдения: фрагмент построен так, что три слова являются эпитетами гармонии – «неявная», «явная» и «лучшая»; оппозиции находятся в центре предложения «неявная» / «явная», т.е. как будто намеренно нейтрализуют друг друга (главная идея Гераклита: противоположности суть одно).
2) В предложении отсутствует глагол бытия. Тут нужно отметить, что в языке Гераклита глагол бытия, греч. einai, неизменно связывается с высшим принципом – Логосом, Войной и пр., тем самым намеренно подчеркивается «верифицирующая» функция einai – «быть поистине». Кстати, Кан известен как автор монографии по греческому глаголу бытия и его использованию в философской лексике. Очень важное исследование, которое почему-то у нас редко обсуждается. Немного писал о нем тут.
3) Согласно Кану, за внешним и понятным смыслом у Гераклита всегда имеются дополнительные смысловые пласты. Здесь предлагается видеть важный смысловой пласт, связанный с музыкой: «Неявное (~ не слышимое явным образом) созвучие приятнее явного (~ слышимого)» ; имеется в виду тема «слушания Логоса», т.е. «симфонии мироздания» – известная индоевропейская поэтическая метафора (ср., кстати, у Тютчева: «Они не видят и не слышат, / Живут в сем мире, как впотьмах»).
4) Сравнительный эпитет kreitton «лучше, крепче», похоже, также является аллюзией (по созвучию) к kratein «господствовать», которое характеризует «божественное» в другом фрагменте.
5) Другая метафора (тоже исконно индоевропейская!), которая тут, вероятно, подразумевается – это метафора плотничества. «Гармония» может означать и «соединение» в смысле, например, сколачивания досок при создании плота. В этом плане «неявное соединение (~ сделанное невидимым плотником, “творцом”) лучше явного (~ сделанного человеком)», т.е. божественное искусство лучше человеческого.
6) Важная особенность интерпретации Кана состоит в том, что он (в отличие от Лебедева) считает этот фрагмент пифагорейским и по форме, и по духу («гармония» небесных сфер).
Если дать общую характеристику, то с большинством наблюдений и Лебедева, и Кана я согласен, и они, в общем-то, дополняют друг друга. Что же касается основного расхождения, то я на стороне Лебедева: этот фрагмент выглядит именно как полемика с пифагорейцами. Вот такой энигматичный Гераклит, «темный». Четыре слова – и море смыслов и коннотаций.
Читать также об индоевропейских представлениях о гармонии: https://telegra.ph/Ideya-garmonii-i-poryadka-u-indoevropejcev-05-07