Америндская модель вселенной

Статья «Америндская модель вселенной» (1936) не была опубликована при жизни Уорфа. После его смерти рукопись статьи оказалась у Трейджера, под редакцией которого она была напечатана в 1950 г. в «Международном журнале американской лингвистики», а затем перепечатана в сборнике работ Уорфа [Whorf 1956: 57–64]. В этой статье впервые в более или менее системном виде формулируются его релятивистские идеи и дается сравнительный анализ мировоззрения SAE и хопи. Она важна как для понимания эволюции творчества американского лингвиста, так и для лучшего уяснения того, как он представлял себе мыслительный мир хопи.

Уорф начинает статью с тезиса о том, что в языке хопи нет общего понятия времени как потока событий: в нем отсутствуют слова, грамматические формы, конструкции и выражения, которые напрямую бы отсылали к тому, что мы называем «временем», а также «прошлым», «настоящим» и «будущим»; кроме того, в нем отсутствует прямая отсылка к «пространству» как к чему-то отдельному от «темпорального» измерения. Тем не менее язык хопи способен адекватно описывать реальность, и в этом нет ничего удивительного, ведь «если можно обращаться к бесчисленному множеству геометрий, отличных от евклидовой, которые дают одинаково совершенное объяснение пространственных конфигураций, то вполне возможно иметь такие описания вселенной, которые, будучи обоснованными, не содержат привычного для нас различения времени и пространства» [Ibid.: 58]. Примером подобного математического описания является теория относительности в физике, а примером лингвистического описания — язык хопи, о чем свидетельствует его имплицитная метафизика.

Оставшаяся часть статьи посвящена реконструкции имплицитной метафизики и более общих культурных представлений хопи. Уорф утверждает, что в мировоззрении индейцев противопоставляются два космических начала: проявленное и непроявленное, или объективное и субъективное14; они обнаруживаются во всей природе, в том числе в самом человеке. Американский лингвист также рассматривает особенности грамматики хопи и важность понимания имплицитной метафизики для уяснения грамматических нюансов, в частности противопоставления специфических глагольных форм, которые он именует «экспективом» и «инцептивом». Затем он анализирует ключевое понятие индейской метафизики — tunátya ‘надежда, чаяние’ и показывает, почему в рамках этой метафизики бессмысленно говорить об «одновременности» событий. Рассуждение Уорфа примечательно тем, что он пытается представить интегральный взгляд на картину мира индейцев хопи, активно обращаясь при этом к фактам языка. Мы не нашли ничего лучше, как привести этот большой и крайне интересный в этнолингвистическом плане фрагмент полностью:

Метафизика хопи налагает на вселенную две великие космические формы, которые можно приблизительно обозначить как ПРОЯВЛЕННОЕ и ПРОЯВЛЯЮЩЕЕ (НЕПРОЯВЛЕННОЕ), или ОБЪЕКТИВНОЕ и СУБЪЕКТИВНОЕ. Объективное (или проявленное) охватывает все, что доступно чувствам сейчас или было доступно раньше, — историческую физическую вселенную, притом здесь нет попытки различить настоящее и прошлое, но вполне определенно исключается то, что мы называем будущим. Субъективное (или проявляющее) охватывает все, что мы именуем будущим, но не только это; оно также включает неразличимым образом то, что мы называем ментальным — все, что появляется и существует в разуме, или, как сказал бы индеец хопи, в сердце, притом не только в сердце человека, но и в сердцах животных, растений и вообще вещей, а за пределами внешних форм и видов — в сердце природы; как следствие, оно включает и то, что появляется и существует в самом сердце вселенной (эта идея предчувствовалась некоторыми антропологами, но едва ли когда-либо в явном виде выражалась самими индейцами хопи — настолько сильный религиозный и мистический трепет она вызывает). Субъективная сфера (субъективной она является с нашей точки зрения, но для индейцев хопи она в высшей степени реальна и ассоциирована с жизнью, волей и могуществом) охватывает не только наше БУДУЩЕЕ, значительную часть которого хопи рассматривают как в той или иной мере предопределенную (хотя и не в буквальном виде), но и ментальность, интеллект и эмоции; сущностью и типичной формой последних является устремленность к важному желанию (рациональному по природе) — к проявлению, которое во многом противится и задерживается, но в той или иной форме неизбежно. Это — область ожидания, желания и целеустремленности, обновления жизни, действенных причин, мышления, которая ментально эксплицирует себя из внутренней сферы (СЕРДЦА) в проявление. Она находится в динамичном состоянии, но не в состоянии движения; она не приближается к нам из будущего, но УЖЕ С НАМИ в жизненной и ментальной форме, а ее динамизм выражается в области результирующего возникновения (eventuating) и проявления, то есть развертывания из субъективного без движения и по степеням вплоть до результата, который объективен. В переводе на английский язык индеец хопи сказал бы, что эти сущности, находящиеся в процессе причинения, «придут» («will come») или что сами индейцы хопи «придут» к ним, но на их языке нет глаголов, которые соответствовали бы нашим «приходить» и «идти» и которые означали бы простое и абстрактное движение — чисто кинематическое понятие. Слова, передаваемые в данном случае как «приходить», указывают на процесс результирующего возникновения, не называя его движением; их можно перевести как ‘проявляет себя здесь в виде результата’ (pewʼi), ‘возникает в виде результата из этого’ (angqö) или ‘прибывший’ (pitu, pl. öki); эти слова означают конечную манифестацию, актуальное прибытие в определенный пункт, но не предшествующее движение. 

Эта область «субъективного», или процесса проявления, будучи отлична от «объективного», или результата этого универсального процесса, также включает (на своей границе, которая все же относится к ней) аспект существования, который мы связываем с настоящим временем. Речь идет о том, что начинает получать проявленность, то есть начинает становиться сделанным — как во фразах «идти спать» или «начинать писать» — но еще не в стадии действия. Это можно выразить (обычно так и происходит) с помощью той же глагольной формы (я называю ее эксп ективо м), которая используется в отношении нашего будущего времени, а также для кодирования желания, стремления, намерения и др. Эта крайняя граница субъективного пересекает данную сферу и включает часть нашего настоящего времени, то есть момент начинания, однако бóльшая часть нашего настоящего времени в модели хопи относится к области объективного, так что оно не отлично от нашего прошедшего. Здесь также имеется глагольная форма, которую я именую инцептиво м — она указывает на эту границу возникающего проявления обратным образом, то есть как на относящуюся к объективному; как на границу, на которой достигается объективность; она используется для обозначения начинания или старта, и в большинстве случаев трудно обнаружить разницу в переводе между ней и сходной формой экспектива. Но в ряде ключевых мест значимое и фундаментальное различие заметно. Инцептив, указывающий на объективную и результирующую сторону, не подобен экспективу, указывающему на субъективную и каузальную сторону; он предполагает окончание действия причинения в тот момент, когда утверждается начало проявления. Если глагол содержит суффикс, соответствующий в какой-то степени нашему пассиву, но в действительности означающий, что причинение касается субъекта для достижения определенного результата (как в случае с «едой, которая начинает съедаться»), тогда добавление суффикса инцептива, относящегося к основному действию, дает значение прекращения каузации. Основное действие находится в начинательном состоянии, следовательно любое причинение, лежащее вне его, прекращается; причинение, явно кодируемое каузальным суффиксом, подобно тому, что мы назвали бы прошедшим, а глагол одновременно содержит и это, и начинание и декаузацию финального состояния (состояния частичной или полной съеденности). Перевод будет следующим: ‘Оно перестает становиться съеденным’. Без знания имплицитной метафизики хопи было бы нельзя понять, как один и тот же суффикс может указывать и на начинание, и на окончание. 

Если бы мы хотели приблизить нашу метафизическую терминологию к терминологии хопи, то нам следовало бы определить субъективную область как область НАДЕЖДЫ или ЧАЯНИЯ. В каждом языке имеются термины, которые в какой-то момент начали достигать вселенского масштаба референции; в них закреплены постулаты несформулированной философии, которые выражают мысль людей, культуру, цивилизацию и даже эпоху. Таковы наши слова «пространство», «время», «прошлое», «настоящее», «будущее». В языке хопи таким термином является слово tunátya, которое чаще всего переводится как ‘надежда’, но которое также означает ‘нахождение в процессе чаяния’, ‘надеяться’, ‘то, на что надеются’, ‘думать о чем-то с надеждой’ и т. д. Большинство метафизических слов в хопи — это глаголы, а не существительные, как в европейских языках. Глагол tunátya в своей идее надежды содержит что-то от наших представлений о «мысли», «желании» и «причине», которые иногда могут использоваться для его перевода. В этом слове действительно закреплена философия хопи, касающаяся вселенной и ее великого дуализма объективного и субъективного; это слово используется для обозначения СУБЪЕКТИВНОГО. Оно указывает на субъективный, непроявленный, жизненный и каузальный аспект вселенной и на побуждающую активность к порождению и проявлению, которой она охвачена, — на действие ЧАЯНИЯ; то есть на ментально-каузальную активность, которая всегда довлеет над проявленной сферой и отражается в ней. При ознакомлении с обществом хопи становится понятно, что индейцы видят выражение этой порождающей активности в цветении растений, формировании облаков и их конденсации в дождь, в тщательном планировании совместных действий в сельскохозяйственной сфере и архитектуре, а также во всем человеческом чаянии, планировании, усердии и размышлении; наиболее же всего она сосредотачивается в молитве — в постоянной мольбе сообщества хопи, которая сопровождается их совместными экзотерическими ритуалами и тайными эзотерическими ритуалами, проводимыми в подземных кивах; эта молитва переводит коллективную мысль и волю индейцев хопи из субъективного плана в объективный. Форма инцептива от tunátya — tunátva — обозначает не «начинать надеяться», а «осуществляться; быть чаемым». Почему ее значение именно таково, должно быть понятно из сказанного ранее. Инцептив указывает на первое появление объективного, но базовое значение tunátya — это субъективная активность, или сила; следовательно, инцептив выражает конечный пункт такой активности. Можно сказать, что tunátya[va] «осуществление» — это понятие, с помощью которого хопи кодируют объективное, противопоставленное субъективному, притом два термина производны от одного глагольного корня и различаются лишь словоизменительными нюансами, подобно тому как две космические формы являются аспектами одной реальности. 

Если теперь перейти к понятию пространства, то можно сказать, что субъективное — это ментальная реальность, в которой нет пространства в объективном смысле, однако она, по-видимому, символическим образом связана с вертикальным измерением и его полюсами — зенитом и надиром, а также с «сердцем» вещей, которое аналогично нашему слову «внутренний», используемому метафорически. Ее соответствие каждой точке в объективном мире подобно вертикальной и жизненной ос и, которая аналогична тому, что мы называем источником будущего (the wellspring of the future). Но для индейцев хопи нет временнóго будущего; в субъективном состоянии нет ничего, что соответствовало бы последовательностям и рядам, объединенным протяженностями и сменяющимися физическими конфигурациями, которые мы находим в объективном состоянии. Из каждой субъективной оси (ее можно представить как более или менее вертикальную и подобную оси роста у растения) во всех физических направлениях развертывается объективная область, хотя эти направления обычно символизируются горизонтальным планом и его четырьмя сторонами. Объективное — это великая космическая форма протяжения; оно охватывает все протяженные аспекты существования, в том числе интервалы и расстояния, последовательности и числа. Его ДИСТАНЦИЯ включает то, что мы называем временем в смысле темпорального отношения между событиями, которые уже произошли. Индейцы хопи воспринимают время и движение в объективной сфере в чисто операционном значении — как связанные со сложностью и значимостью операций, объединяющих события — так что элемент времени не отделен от определенного пространственного элемента, когда он вступает в операции. Два события в прошлом случились долгое «время» обособленно (в хопи отсутствует слово, которое можно было бы считать эквивалентом нашего слова «время»), когда многие периодичные физические движения произошли между ними таким образом, чтобы преодолеть значительную дистанцию или объединить величину физического обзора другими путями. В рамках метафизики хопи не возникает вопроса о том, существуют ли вещи в далекой деревне в тот же момент, что и вещи в родной деревне, поскольку она довольно прагматична в данном плане и утверждает, что какие-либо «события» в далекой деревне могут быть сопоставлены с событиями в родной деревне лишь по величине, которая включает в себя и временные, и пространственные формы. События, происходящие вдали от наблюдателя, могут быть узнаны объективно только при условии, что они являются «прошедшими» (то есть помещенными в сферу объективного) или еще более удаленными, более «прошлыми» (то есть лучше выведенными из субъективной сферы). Ввиду того что язык хопи предпочитает глаголы (в отличие от нашего языка, предпочитающего существительные), суждения о вещах в нем постоянно обращаются в суждения о событиях. Происходящее в далекой деревне, если оно актуально (объективно), а не гипотетично (субъективно), может быть известно «здесь» лишь позже. Если оно не происходит «в данном месте», то оно не происходит и «в это время»; оно происходит в «том» месте и в «то» время. Осуществление «здесь» и осуществление «там» объективны, что в целом соответствует нашему прошлому, но осуществление «там» более удаленно в объективном плане, а в нашей системе отсчета это означает, что оно дальше в прошлом, чем осуществление «здесь» (то есть пространственно как бы дальше от нас). 

Когда объективная сфера, выражая свое характерное качество протяжения, простирается от наблюдателя к той беспредельной удаленности, которая и вдали в пространстве и далеко в прошлом во времени, возникает точка, в которой протяжение перестает быть познаваемым детально и теряется в огромной дистанции и в которой субъективное, медленно продвигаясь за внешними ситуациями, как бы сливается с объективным; в результате на этом невообразимом расстоянии от наблюдателя (от всех наблюдателей) возникает всеохватывающий конец и начало вещей, о котором можно было бы сказать, что само существование поглощает здесь и объективное, и субъективное. Это — бездна древности, время и место, о котором рассказывается в мифах и которое познается только субъективно и ментально; индейцы хопи осознают и даже выражают в своей грамматике, что вещи, о которых рассказывается в мифах и повествованиях, не имеют ту же степень реальности и актуальности, что и современные вещи, обладающие практической значимостью. Что же касается расстояний, на которые удалены небеса и звезды, то о них известно и выражается только дедуктивное и предположительное (следовательно, в каком-то смысле субъективное), достигаемое, скорее, через внутреннюю вертикальную ось и зенит, чем через объективные расстояния и объективные процессы видения и перемещения. Так что смутному прошлому мифов соответствует дистанция на земле (а не на небесах), которая достигается субъективно как миф по вертикальной оси действительности к надиру; следовательно, по отношению к нынешней поверхности на земле она помещается внизу. Однако это не означает, что нижняя страна исконных мифов является дырой или пропастью, как мы могли бы подумать. Она находится Palátkwapi ‘У красных гор’; эта страна подобна нашей земле, но по отношению к ней земля является удаленным небом, и сходным образом небеса, связанные с нашей землей, полны мифических героев, которые находят над собой другую область, похожую на землю». 

С.Ю. Бородай «Язык и познание: введение в пострелятивизм» (С. 140–145)