Война архонтов с ацефалами. Часть 2

Война архонтов с ацефалами. Часть 2

@AnarchyPlus

Это вторая часть текста о том, как анархисты проиграли неолитическую революцию. Первая часть здесь.

Коротко в прошлой серии:
Сегодня считается, что ранние человеческие сообщества были эгалитарными. Однако, в неолите произошел переход к иерархическим формам организации. Мы рассказали, что повлиять на это могло множество факторов, и что эти факторы находятся в сложном взаимодействии. Можно представлять их, как сеть. Насилие и добровольность, социальные институты и условия среды здесь взаимно дополняют друг друга, а их совместное развитие можно назвать социальной эволюцией. Как же добиться появления устойчивых анархических систем в этом поле игры?

Результаты — окончание

Прежде мы приведем фрагмент из текста статьи "An evolutionary model explaining the Neolithic transition from egalitarianism to leadership and despotism", который не вместился в прошлую часть, а затем обсудим выводы, которые можно сделать из этой модели, дополнения к ней и стратегии анархистского движения в свете описанного эволюционно-сетевого подхода.

Когда культурная эволюция ведет к деспотизму

Деспотизм в рамках приводимой модели понимается, как отчуждение лидером высокой доли произведенных излишков. Что определяет, какую долю излишков заберет лидер?

С одной стороны, существует давление отбора (напомним, что модель можно толковать и в биологическом и в культурном смысле), которое заставляет лидера брать больше ресурсов, поскольку это увеличивает его плодовитость (уравнение 2.5) и следовательно, большее число потомства по сравнению с другими сторонниками иерархии на участке (уравнение 2.1). Больше того, когда лидер следующего поколения выбирается случайным образом из сторонников иерархии, это увеличивает шанс что один из наследников текущего лидера станет следующим лидером. Если потомок лидера становится следующим лидером, это увеличит репродуктивную долю рода изначального лидера еще сильнее.

С другой стороны, лидер испытывает на себе противоположное давление, которое требует от него брать меньше ресурсов. Излишки ресурсов увеличивают емкость среды и позволяют группе расшириться, что может дать лидеру больше последователей. Кроме того, последователи способны выбирать лидера, покидая участок и переходя на другой участок, если количество излишков, которые забирает лидер, превышает определенный порог (который определяется признаком d у последователей). Следовательно, если лидер берет слишком много ресурсов, он теряет последователей. А это приведет к тому, что меньше избытка будет произведено на следующем ходу, и так далее. В конечном счете, ацефалы могут обогнать сторонников иерархии в конкуренции.

Таким образом, доля излишков, которую забирает лидер — это результат компромисса между двумя противоположно направленными давлениями отбора. Баланс зависит от цены рассеивания — насколько легко индивиды могут покинуть одного лидера, чтобы следовать за другим. Если цена рассеивания низка, тогда лидеры значительно ограничены в способности монополизировать произведенные излишки. Ведь в таком случае у последователей развивается низкое значение терпимости признака d и они с готовностью рассеиваются, едва лидер берет большую долю ресурсов (график 1a). В результате, лидер учится делиться большей частью избытков, чтобы последователи его не покинули. Но когда цена рассеивания увеличивается, последователи приобретают большую терпимость d к отчуждению лидером ресурсов, чтобы избежать больших затрат на рассеивание (график 1c). В результате, стратегия лидеров коэволюционирует чтобы забирать больше излишков ради собственного воспроизводства.

Так в экосистемах, где цена рассеивания оказывается выше, эволюция ведет к появлению более деспотичных групп. Больше того, последователи иерархии добровольно терпят усиление деспотизма, в том смысле что индивиды, которые позволяют лидеру забирать больше ресурсов прежде чем начинают рассеиваться, превзойдут в конкуренции и ацефалов и тех сторонников иерархии, которые рассеиваются с большей готовностью. Схема 3 изображает коэволюцию способности последователей к рассеиванию и стратегии лидера на полном диапазоне цен рассеивания.

Схема 3. По мере того как цена рассеивания увеличивается, последователи становятся более терпимы к деспотическому поведению лидера (а). Это в свою очередь означает, что они получают меньший рост емкости среды, так как лидер может использовать большую долю излишков ради собственного репродуктивного успеха, а не репродуктивного успеха последователей (b). Результаты показывают средние значения за 3 х 10 в шестой степени поколений стохастической симуляции. Параметры: β_k = 100, β_r = 20, g_A = 0.15.

Выводы

Победа иерархии

Итак, приведенная модель предсказывает, что изначальный эгалитаризм эволюционирует в деспотические формы организации при следующих условиях:

1) Лидеры дают преимущество в координации и тем самым позволяют сообществу производить большую долю излишков. Что ведет к демографической экспансии их групп, и подрывает жизнеспособность ниш ацефалов в тех же участках.

2) Высокая цена рассеивания ограничивает доступные последователям лидера опции, затрудняя смену участков.

Эмпирические данные (некоторые примеры приведены выше) указывают, что эти условия с большой вероятностью могли присутствовать в неолите.

Появление лидеров, способных накапливать излишки ресурсов с общественного одобрения, могло затем привести к появлению институтов принуждения. Когда у лидера появляются излишки, он может подкупить других членов группы, чтобы сформировать коалицию надсмотрщиков (сравни с Calmettes and Weiss 2017; Seabright 2013).

Кроме того, институты принуждения сами по себе могли оказаться эволюционно эффективны по сравнению с «бесструктурными» обществами. В работе Powers and Lehmann 2013 приводится эволюционная модель, которая показывает, как институты принуждения могут распространиться благодаря тому что дают преимущества в решении проблемы общественных благ и производстве ресурсов. Конечно, это можно отнести и к «эгалитарным» системам коррекции или принуждения, но коэволюция иерархии и принуждения могла привести к появлению централизованного принуждения. Точнее говоря, лидер мог обеспечить не только лучшую координацию в производстве, но и лучшее решение проблемы безбилетника, что дало бы группе больше преимуществ в выживании.

Победа анархии

Когда лидер не предоставляет группе значительного преимущества в производстве излишка, ацефалы побеждают в конкуренции.

Таким образом, ключевым для победы той или другой формы организации будет соотношение между значениями параметров g_A и g_H.

Можно толковать этот параметр в широком смысле как способность данной формы организации решать проблемы общего блага и задачи по координации в существующих условиях и для данного размера группы. Здесь мы снова упираемся в такие области как проблема давления масштаба (scalar stress) и трагедия общин (см. также public good games, free raiders).

Параметры g_A и g_H можно назвать «ценой анархии» и «ценой иерархии». Если «анархические» социальные технологии относительно более эффективны для решения проблем координации, «цена анархии» оказывается ниже чем «цена иерархии», и социальная эволюция сдвигается в пользу анархических способов организации. Предположим, что условие победы в реальной жизни (одно из условий!) — найти конкурентно более эффективные способы решения задач по координации для горизонтальных форм организации.

Как относительное преимущество той или другой формы организации в производстве излишков влияет на частоту появления индивидов с предпочтением иерархии. Средние значения за 3×10 в шестой степени поколений в симуляции. При низких значениях «цены анархии» g_A (лидер не дает сильного преимущества над ацефалами в производстве избытка), «анархисты» побеждают. Любопытная деталь: даже если преимущество иерархии незначительно, частота появления иерархически настроенных индивидов все равно вырастает до половины случаев и выше, когда цена рассеивания достаточно низкая.

Война

Seabright (2013) приводит альтернативное объяснение того, как институты принуждения могли возникнуть в прежде эгалитарном обществе. Такое жесткое расслоение могло появиться не внутри эгалитарной группы, а между группами: в результате военного конфликта, победители делали побежденных рабами. Собственные эгалитарные механизмы сдерживания в группе победителей при этом могли сохраняться. Seabright описывает это как «коэволюцию внутригруппового альтруизма с межгрупповой враждебностью».

Действительно, первые свидетельства о системных военных конфликтах относят к эпохе неолита. Вспоминается и безгосударственный греческий полис, где эгалитарные формы организации для граждан дополнялись рабовладением.

Впрочем, объяснение через демографическую модель и объяснение через конфликт не исключают друг друга. Вполне возможно что более реалистичная модель перехода просто включала бы в себя большее число факторов эволюции. Интересный взгляд на коэволюцию баланса военных сил и возникающей иерархии приводится в модели анархического порядка Хиршляйфера.

Модель Хиршляйфера также рассматривает эволюцию групп в попытках увеличить производство ресурсов, но здесь «мирное производство» дополняет «военное предпринимательство» (или шире — любой конфликт с захватом чужой ресурсной базы), которое подразумевает свои убытки и свои прибыли. Мирные отношения между независимыми субъектами будут устойчивы, если убытки от военных конфликтов выше чем прибыли для любой стороны. Тогда на данном масштабе будет существовать анархия (для данного случая, смотри определение анархии отсюда).

Если переносить это на описанную выше эволюционную модель, следовало бы также рассматривать два способа производства излишков — военный и мирный, и решающим моментом было бы отношение цены мирного и военного производства.

Такой подход можно содержательно истолковать в отношении неолитического перехода. Оседлость и сельское хозяйство позволили сообществам накапливать излишки ресурсов, а это значит, что стоимость трофеев для внешнего захватчика выросла — это могло снизить устойчивость системы к военным конфликтам. Рост размера групп, кризис экосистемы и меньшая стабильность новых способов производства увеличили давление конкуренции внутри и между группами: несмотря на то что общая доля производимых ресурсов была больше, новые формы производства требовали больше труда, и чаще мог случиться неурожай или голод (сравни с приложением S2 к статье Powers).

Военные конфликты усиливают давление масштаба на организационную структуру. Требования к обмену информацией возрастают, а штрафы за неэффективность становятся критическими в самый короткий срок. Увеличение размера военных групп может показывать те же закономерности, что и мирных: когда ацефалы неспособны эффективно решать задачи координации для больших сообществ, анархия проигрывает.

Можно предположить, что в таких условиях, крупномасштабные конфликты неблагоприятны для анархии, и увеличивают устойчивость иерархии как организационного принципа. Это перекликается с теорией конфликта Зиммеля: жестокие условия и опасный враг усиливают центробежные тенденции в группе. Также можно вспомнить работу Geddes (2013), которая показывает, как большее количество насилия при политическом транзите коррелирует с большей автократичностью следующего режима.

Эволюционная оптика

Итак, переход к иерархии может произойти в результате социальной эволюции. Важно заметить следующее. Эволюционный подход — не синоним реформизма.

Будет ошибочно противопоставлять эволюцию и революцию, добровольные и принудительные аспекты перехода. Революция это лишь быстрая фаза эволюции, а распыленное давление внешних условий, заставляющее людей выбирать оптимальные для выживания и экономии сил формы организации, дополняется организованным принуждением. Повторим еще и еще раз: транзит к новой форме организации — результат сложного взаимодействия многих факторов.

Можно противопоставить такому подходу склонность воспринимать разные факторы влияния изолированно, или же видеть победы и поражения анархии как отдельные события, вместо того чтобы думать о частоте событий в распределении случаев.

Многообразие форм, но общее содержание эволюции

Эволюционный подход хорош тем что он способен включать в себя все прочие объяснения: война, торговая конкуренция, общественное принуждение могут рассматриваться как приобретенные в процессе адаптации черты систем, соревнование которых было частью общего процесса эволюции.

Иерархия выиграла как технология в многоуровневом соревновении, и экономическом и насильственном.

И способы сократить информационную нагрузку, и способы повысить военную эффективность можно в конечном счете толковать как соревнование всего двух организационных признаков: «цены анархии» и «цены иерархии».

Пока значения этих признаков отличаются не в нашу пользу, иерархия будет скорее побеждать в культурной или экономической конкуренции, а победа в военной конкуренции только накладывается на общий эволюционный процесс как его органическая составная часть. Можно назвать это частным случаем победы в коммуникационной конкуренции.

Революции лишь разрешают сложившиеся дисбалансы новым равновесием. Невозможно победить в революции, не победив в эволюции.

Саморегуляция институтов и устойчивость

Социальные институты можно рассматривать, как один из механизмов самоусиления или саморегуляции этой системы.

Цикл: внешние условия определяют эффективные способы организации — люди выбирают эффективные способы организации или проигрывают — созданные людьми институты наказывают отклоняющихся и меняют условия среды так чтобы увеличить свою устойчивость.

Одно только изменение социальных институтов способно перевести общество к альтернативному порядку, но такие порядки не выживут в длительной перспективе, если они не устойчивы.

Изменение социальных институтов будет иметь решающее значение, когда условия среды подводят систему к нескольким возможным разветвлениям дальнейшего развития, когда несколько альтернативных равновесий могут существовать одновременно. Тогда незначительный толчок может перевести систему в новое состояние. И напротив, сохранение социальных систем саморегуляции может спасти прежнюю систему в опасное для нее время.

Институты принуждения — это контур самоусиления социального порядка, вытекающий из определенных располагающих к такому порядку условий.

Три стратегии

Следовательно, глобальный анархистский проект должен учитывать три типа стратегий:

  • Попытки переключиться на альтернативные социальные равновесия. Реформы, революции, восстания, создание новых сообществ. Мы не знаем заранее, какие равновесия будут устойчивы и когда. Периодические эксперименты проверяют возможность перехода.
  • Социальное предпринимательство. Попытки расширить устойчивость альтернативного равновесия, создавая новые и более эффективные в данных условиях среды сервисы и социальные технологии. В случае успеха, новый порядок окажется устойчивым при большем диапазоне условий среды, и это поднимет шанс на успех для стратегий первого рода. В частности, необходимо найти эффективные горизонтальные решения проблемы координации в больших группах, проблемы общественного блага.
  • Попытки изменить условия среды. Наиболее затратная и на первый взгляд неосуществимая задача, с которой однако справляется человечество в целом и в масштабах истории.

Два вывода для актуальных течений анархизма

1) Превращения накопления и насилия: к критике анархо-капитализма.

Взгляд «правых» анархистов на баланс сил и добровольные торговые иерархии может быть ограниченным. К сожалению, «добровольное накопление», по-видимому, предшествует появлению институтов принуждения. Накопление капитала первая стадия, после которой последует «фазовый переход», и «добровольные иерархии» превратятся в тиранию. При определенных условиях, корпорации станут новыми государствами, при некоторых из них жестокими деспотиями.

Разные виды неравенства взаимно конвертируются и коэволюционируют.

С другой стороны, характер политической системы определяется не названиями вроде «государства» или «корпорации», и не отвлеченными характеристиками вроде «территориального контроля» или «транснациональности», а параметрами, которые обычно прямо не ассоциируют с иерархией, принуждением и тиранией: информационным давлением, масштабом группы, ценой рассеивания, емкостью экосистемы, положительными обратными связями в накоплении влияния, асимметриями в балансе возможностей.

Анархо-капиталисты могут быть правы в том, какую роль они придают насилию. Однако важным здесь будет не «ненападение», а «незавоевание», вне зависимости от идеологической правоты сторон. «Принцип ненасилия» анкапов позволяет захват чужих ресурсов при определенных условиях. Однако здесь, как и в марксистской теории отчуждения труда, важно будет избежать возникающих ПОС концентрации власти в одних руках. Таким образом, анкапы и неавторитарные социалисты рассматривают один и тот же тип проблем в разных областях и с разных точек зрения.

2) Плюсы панархизма

Панархизм оправдан, как способ увеличить свободу в обществе. Снижение «вязкости» политических режимов само по себе мешает деспотии. Хотя в случае, когда иерархия имеет незначительное преимущество, меньшая вязкость может увеличить способность иерархии к распространению.

Анком и анкап не больше чем набор детских ошибок. Когда-то нам нужны были эти идеи, чтобы смотреть на мир по-новому, чтобы двигаться дальше от примитивной социальной критики, но теперь они устарели. Понятие власти и понятие свободы сегодня требуют нового взгляда. Перепутанная сеть взаимодействующих факторов вот что определяет наше прошлое и наше будущее.

Канал: @AnarchyPlus.

Report Page