Отец, Который Построил Дом. Глава II
Проект "Уютная Россия"Вступление
I. Дед. Долгая дорога домой
II. Отец. Бетонная изба
Ливчак-дед, Иосиф Николаевич, всю жизнь мечтал вернуться домой, понимая это, очевидно, как физическое воссоединение с малой родиной. В полном смысле слова обрести дом было суждено его сыну Федору — но уже совсем в другом месте.
Однако от этого дом не перестал быть домом.
Будущий архитектор Федор Осипович Ливчак родился 20 (8) июля 1878 года в городе Вильно, Россия.
Отучился за казенный счет в Петербургском институте гражданских инженеров на архитектурно-строительном факультете и транзитом через Смоленск, где отрабатывал государственные вложения в его обучение, в 1906 году очутился в Симбирске. Туда он приехал уже вместо со своей “Пенелопой”. Жена — Мария Васильевна, в девичестве Гартц, уроженка Петербурга, красавица.
Она родила ему пятерых детей — Надежду, Веру, Бориса, Глеба и Иосифа — и спасла их всех после его смерти.
Главным событием в Симбирске за лет 150 после памятного визита Стеньки Разина стали пожары августа 1864 года, уничтожившие три четверти города. Местные жители грешили на поджоги со стороны поляков, которые якобы пытались таким образом мстить за подавление польского бунта 1863-1864 гг. (пару человек даже повесили за поджог, но виновных так и не нашли).
Как бы то ни было, борьба с пожарами на долгие годы стала одним из важнейших устремлений местной гражданской общины. Не в последнюю очередь этим было обусловлено масштабное каменное строительство начала XX века, создавшее облик исторического центра города, каким мы его видим сейчас — и каким его никогда не видел, например, Ленин.
В этой связи прежде всего важны имена двух архитекторов — Федора Ливчака и Августа Шодэ. Биография второго не менее интересна и показательна, чем биография первого.
Август Августович — уроженец Одессы и французский подданный (даже вроде бы отслужил во французской армии). Архитектурное образование он тоже получал во Франции. Переехал с семьей в Симбирск в 1897 году. Половина зданий в стиле ар-нуво в городе построена по его проектам. Среди них — знаковый дом-памятник Ивану Гончарову. Франция времен La Belle Époque и крупнейший торговый город — Одесса — дали в лице Шодэ яркий отблеск на улицы Симбирска. На берегах Волги этот черноморский француз действовал как агент мировой цивилизации. Ливчак же был ее национальным уточнением.
В Симбирске Ливчак, будучи архитектором при городской управе, строит целый ряд общественных зданий и занимается частной практикой. Город до сих пор украшают многочисленные дома, построенные по его проектам. Например, “Ласточкино гнездо над Волгой” — сейчас это здание филармонии.
Кинотеатр “Ампир”, выполненный в стиле модерн (сейчас называется “Художественный”), и так далее.
В определенный момент Ливчак открывает для себя бетон — а бетон открывает для него захватывающие возможности. Ливчак активно продвигает строительство из этого материала и делает это весьма успешно. Его начинания оказываются поддержаны в городе: с 1910 года Ливчак вступает в должность заведующего строительным отделом Симбирской губернской земской управы. Он инициирует строительство цементного завода, строит собственный бетонный завод, открывает земскую лабораторию для испытания строительных материалов. Пишет научные труды по теме, организует конференции. С началом войны выигрывает конкурс на поставку бетонных блоков для строящегося на том берегу Волги патронного завода.
Но главная бетонная мечта Ливчака, много путешествующего по деревням по работе, была связана с крестьянским жильем.
Идеальная история предпринимательского успеха — улучшить мир и за счет этого разбогатеть. Федор Ливчак пытался сделать именно так. Инженер, сын инженера, он не просто строил дома — он работал над процессом рационализации строительства. Ливчак разработал специальный строительный блок — пустотелый бетонный камень и простую технологию его производства и укладки. Его сын Борис в своих мемуарах красиво называет этот блок “отцовским камнем”. В переводе на наши деньги это что-то вроде шлакоблока — смесь песка, гравия, воды и цемента.
Бетонит, как называл материал Ливчак, должен был решить извечную проблему русских деревень и городов — опустошительные пожары. Федор Осипович предлагал русским строить вместо деревянных изб — бетонные.
“Бетонный камень, по мнению отца, был доступнее мужику, чем кирпич. Кирпич требует обжига в высокотемпературной печи, а стало быть, покупки и доставки к крестьянскому двору. Бетонный пустотелый камень по отцовской технологии требует немудрящего станка (железная коробка с разборными стенками), думаю, по тогдашним ценам рублей в 9-15, всегда под руками имеющегося песка и воды, плюс покупного, конечно, цемента, составляющего лишь 15% объема бетонной смеси. Изготовление камня у себя на подворье, под открытым небом, одним работником, вооруженным лопатой, более отвечает натурально-хозяйственным навыкам российского крестьянина. Кладка из него много экономичнее, нежели кирпичная, ибо один бетонный камень по объему заменяет 6-8 кирпичей. Словом, для зажиточного крестьянина все это доступно”,
— Борис Федорович Ливчак, сын архитектора. “Мой талисман”.
Вот как выглядел его камень:
Станок для производства своего камня Ливчак также разработал сам. Очевидно, для того, чтобы убедиться в простоте действия своего изобретения, Ливчак заказал уменьшенную копию станка для своих сыновей (старшему на тот момент не исполнилось и десяти лет) и смотрел, как те самостоятельно строят бетонный домик для кроликов.
Идея для стартапа выглядела более чем перспективной. Стремительный рост экономики поздней империи и благосостояния народа открывал гигантские возможности. Оставалось только увлечь идеей целевую аудиторию — убедить крестьян, что бетонная изба — это во всех отношениях прекрасно, в том числе с эстетической точки зрения.
Как архитектор Ливчак работал в основном в рамках модерна, хотя и в разных его изводах, но всегда — в узнаваемой, слегка сдержанной манере человека с безупречным вкусом. В неорусском стиле он строит на позднем этапе своего творчества, начиная с проектов для отделений крестьянского поземельного банка. Здания этой кредитной организации по ливчаковским проектам расположены в разных городах России. Симбирское проект (1911 год) наиболее характерен, в его идее
Так объяснял проект сам Ливчак.
Здание банка считается самым значительным творением Ливчака в Ульяновске.
Эта сказочная архитектура была отражением больших исторических процессов. Крестьянский поземельный банк играл ключевую роль в аграрных реформах Петра Столыпина. Главной их целью было превращение крестьянских хозяйств в полноценную частную собственность. Крестьянин должен был стать полноправным господином на своей земле.
Всего за несколько лет после начала реформы уже давали свои плоды - благосостояние народа стремительно росло. Своя земля, свой дом — богатый и крепкий. Например, из бетона.
Идеальный вариант бетонной избы Ливчак построил для себя и своей семьи. Так он хотел, помимо прочего, сделать рекламу своего материала и станка. Но случайно создал почти совершенный русский дом.
Вилла с жар-птицами
Самым красивым, самым стильным и самым уютным творением Ливчака был его собственный дом, строительство которого было завершено в великий и страшный 1914 год.
Это был год смерти Иосифа-деда, о котором мы уже говорили, и год рождения Иосифа-внука, о котором скажем позже.
Экстерьеры дома, как и всей ливчаковской архитектуры, отнюдь не сражают наповал.
На первый взгляд компактный, но на самом деле большой особняк не сразу позволяет обнаружить свои скрытые возможности и пространства. Спокойное достоинство здания как бы приглашает остановиться и рассмотреть его — и уже в процессе близкого знакомства оно раскрывается, как книга сказок, затягивая наблюдателя с головой. Дом как бы награждает терпеливого созерцателя, пуская его в некое четвертое измерение.
Даже для неорусского стиля он выглядит особенно. В отличие от шехтелевских теремков, здание имеет в анамнезе не северные древнерусские храмы, а крестьянскую избу.
Вернее, оно представляет собой нечто среднее между русской избой и средиземноморской виллой.
Вот как пишет о доме Ливчака местный краевед Борис Аржанцев:
«В наружных стенах наряду с основным массивом бетонных блоков, имеющих гладкую поверхность и создающих нейтральный фон, цокольную нижнюю часть и углы оформляют блоки с рустованной поверхностью, имитирующей «рваные» грани естественного камня. Такое сочетание создает своеобразный контраст…
В плоскости наружных стен введены отдельные отформованные бетонные плиты с рельефными изображениями. Это и эмблема в виде детской богородской игрушки с фигурами медведя и работника, как бы символизирующая вечный союз сил природы и человека,
и царевна-лебедь с золотой рыбкой под навесом карниза…
Над цоколем, в подоконной части на плитах-вкладышах оформлена жар-птица с сияющими лучами солнца на хвостовом оперении.
В оформление фасада включены и мозаичные цветные панно с изображением глухарей в лесной чаще.
С целью максимального выявления пластики бетона… изделия из дерева хотя и получили соответствующую обработку, но их звучание в облике здания несколько приглушено.
Все это необычайно оживляет внешний вид здания и вместе со свободной планировкой комнат…, умеренным введением цветных стекол и лепных украшений придает ему черты
Дом был разделен на жилые помещения и мастерскую. Та часть, где на фасаде располагалось окно в форме арки, была отведена под мастерскую Федора Осиповича. Открытая терраса в «итальянском» стиле раскрывала пространство дома вверх и вширь. Как пишет Маргарита Назаренко, различные видовые площадки и беседки были традиционной фишкой симбирской архитектуры. С ливчаковской террасы можно было полюбоваться на разбитый в начале ХХ века Колючий садик, а далее — на монастырь.
Что можно сказать о доме Ливчака? Во-первых, что он русский. Во-вторых, что он симбирский. И то, и другое качества — узнаваемы. Но раньше таких домов не существовало — ни в Симбирске, ни в России, нигде. То есть, Ливчак отчасти придумал (или — уточнил) то, что является национальным, и то, что является местным. И то, что является домом.
О чем говорит этот дом? Во-первых, о том, что идентичность — это то, что ты выбираешь сам. Но ее нельзя выбрать как что-то готовое и окончательное, — выбрав, ты начинаешь участвовать в ее создании.
Во-вторых, этот дом говорит: посмотрите, какой симпатичной может быть такая идентичность!
Почему бы вам не выбрать именно ее?
Дом, в котором лошадь пьет кофе
Чем отличается изба от многоквартирного дома? Избу можно любить, а квартиру? Наверно, тоже можно, но уже не так. Разница между избой и квартирой как между лошадью и автомобилем. Машина удобнее и быстрее, но ты никогда не сможешь испытывать к ней такую же привязанность, какую мог бы испытывать хозяин к своей лошади, живому существу.
Дом Ливчака — удобный, богатый, современный, но это все еще изба. Глядя на здание, в котором уже угадывается тяжелая поступь бетонного будущего, трудно себе представить, что быт его жителей оставался вполне деревенским.
(Не очень ясно, относятся ли приведенные ниже эпизоды воспоминаний к бетонному дому или соседнему деревянному, в котором семья жила прежде, чем был построен новый. Но это не так уж важно — главное, что мемуары красочно передают быт семьи, который с переездом в новый дом, видимо, не сильно изменился).
Сын архитектора, Борис Ливчак, вспоминает, как во дворе дома жили многочисленные животные. Например, лошадь, которая любила пить кофе по утрам.
“Конюшня находилась против окна нашей столовой. Кучер Петрович по утрам выпускал Маньку, разнузданную, во двор. Завтракая, мы наблюдали в окно за поведением любимой всеми лошади. Она ложилась на спину и, всячески изгибаясь, терлась о землю, забавно дрыгая при этом ногами. После разминки, встав и отряхнувшись, степенно шагала к открытому окну столовой. Мама наливала на блюдце кофе и подавала его Маньке, смаковавшей, как нам казалось, это угощение.
Манька очень дружила с мамой. Зимой, обычно ближе к вечеру, Петрович закладывал Маньку и передавал вожжи маме. Она садилась в сани с медвежьим пологом для ног, и Манька трогалась.
Маршрут — по Покровской до центральной (Гончаровской) улицы, по ней — туда и обратно и — домой. Вернувшись, Манька получала заслуженный кусок сахара, а мама, молодая, разрумянившаяся на морозе, возвращалась к своим обязанностям хозяйки большого дома”.
— Борис Федорович Ливчак, “Мой талисман”
Кроме обязательных кошки с собакой в доме были куры, кролики, даже корова.
“Корова — в большом (60-тысячном) губернском городе! Стадо, вечерами возвращавшееся по мощеным улицам (Гончаровская к тому времени была асфальтирована) с тучных пригородных лугов. Такова почти сельская идиллия тогдашнего провинциального Симбирска.
Наша любовь к смиренной Буренке не шла в сравнение с восхищением Манькой. Другое дело — ее ежегодный приплод, появлявшийся в конце января — начале февраля, — в самую стужу. Новорожденного переносили в кухню, где ему отводился покрытый соломой угол. Сюда собиралась вся семья, каждому надо было погладить шерстку с запечатленным на ней зализом материнского языка. Его трогательно подкашивавшиеся ножки поднимали тельце, и доверчивая мордочка осматривала светящиеся глаза детей и взрослых”.
— Борис Федорович Ливчак. “Мой талисман”.
“Вставал отец раньше всех в доме. Чай он пил в садике. И с этого момента начиналось его общение с животными. В первую очередь с курами, индюшками, взлетавшими к нему на плечи, и с ним вместе поедавшими хлеб и т.д.”
— Надежда Ливчак.
Но больше всего отец любил кошку по кличке Кунька (от “куница”).
“При приеме проектов на конкурсе арбитры (жюри) до своего решения не должны знать, кто автор. Премия присуждается девизу, который расшифровывается после. Отец в годы 1903—1917 украсил своими постройками многие города России. Вслед за столыпинской реформой в стране возник Крестьянский поземельный банк. Для его отделений строились в губернских городах роскошные здания. По отцовским проектам они построены в Симбирске, Тамбове, Курске, Кишиневе, Нижнем Новгороде и Оренбурге, преимущественно в русском стиле. (Кошка — в правом верхнем углу чертежа, то спящая, то в драке — спина дугой, хвост трубой, шерсть дыбом).”
— Борис Федорович Ливчак. “Мой талисман”.
***
В девяти комнатах дома всегда было многолюдно. Помимо большой семьи и немногочисленной прислуги в доме Ливчаков часто находились родственники, приезжавшие из других городов, просто знакомые, деловые партнеры, работники и проч. В доме всегда было много детей — кроме своих здесь обретались дети родственников, также поселившихся в Симбирске.
Что касается собственных отпрысков, то любимицей отца была старшая дочь — Надежда, которую родители привезли сюда еще из Смоленска. Она живо интересовалась отцовскими делами и мечтала стать художницей. Ее мечта сбудется, но прежде ей придется пройти через ад.
Старшего сына, Бориса, отец часто брал с собой в рабочие поездки по губернии, видимо, предполагая в нем наследника своего дела. Сложится иначе: мальчик станет историком и оставит наиболее исторически полные воспоминания о детстве.
А наиболее живые, эмоциональные запишет его сестра, Надежда.
Муж с женой "жили дружно, но людьми были разными". Мария Васильевна, по воспоминанию дочери, была “была человеком веселым, оптимистичным, участвовала в любительских спектаклях и пользовалась большим успехом”.
“Конечно же, в годы первой мировой в доме говорили о войне. Но Ливчаку хотелось, чтобы его красавица-жена продолжала блистать на балах, устраивала в новом доме пышные приемы”,
- пишет “Симбирский курьер”, добавляя, что за это архитектору пеняли в городском обществе. Возможно, именно оптимизм и жизнелюбие Марии Васильевны и не позволят семье сгинуть в пропасти, в которую катился весь мир. Друг друга супруги Ливчаки в конце, можно сказать, бросят, каждый по-своему. Но об этом позже.
В облике своего дома Ливчаку удалось соединить уют сказочной избушки (это, видимо, для детей), и великолепие виллы (очевидно, для возлюбленной жены).
***
Идея Ливчака изменить облик нашей страны с помощью бетона бередит воображение. Кто знает, как могла бы выглядеть Русь, не случись того, что случилось? Бетон, конечно, пришел и без Ливчака. Но когда еще сохранялась высокая традиция строительства частного жилья — у народа не стало возможностей строить себе гигантские каменные избы как по экономическим, так и по политическим причинам. Когда, спустя десятилетия, появились возможности, уже ничего не осталось от традиции, поэтому за редким исключением
Да, не будь колхозного социализма, в крестьянское строительство пришел бы какой-нибудь модернизм — и несосланные “кулаки”, разбогатев и получив образование, лет через -дцать строили бы себе деревенские виллы Савой или что-нибудь в этом духе, почему нет? Но продолжалось бы, несомненно, и развитие национальной традиции — с новыми возможностями, с новыми материалами. Это могло бы вырасти во что-то большее, нежели просто национальная экзотика — в нечто, что, чем черт не шутит, принималось бы за образец во всем мире. Как сделала мировым образцом национальный частный быт ИКЕА: если посмотреть на интерьеры музеефицированных крестьянских усадеб скандинавов, найдется не так уж много отличий от современного каталога главного мирового производителя мебели.
Кстати, о мебели. Федор Ливчак был талантливым дизайнером и проектировал мебель в том числе. Из внутреннего наполнения его усадьбы почти ничего не сохранилось, кроме разве что модерновой лестницы. Зато ливчаковские интерьеры удалось сберечь в здании крестьянского банка (ныне — главный корпус Ульяновского госуниверситета). Говорят, это единственный сохранившийся в России интерьер в неорусском стиле. Мебель там тоже есть, она похожа на абрамцевские образцы:
Дом Ливчака так и остался символом нереализованной мечты о национальном семейном счастье, об идеальном уюте в национальном его понимании.
***
И вот этот свой идеальный дом архитектор Ливчак продал.
Потому что решил уезжать в Америку, куда его очень звали. Правда, почему-то не уехал, а покупателям дома заплатил неустойку.
“[Отец] спросил у меня, а как бы ты сделала. Я ему сказала, что я бы от своего дома, построенного из своего камня, никуда не уехала бы. Вот как получилось. А потом и дом, и камень вверх тормашками, и отец вверх тормашками”,
— вспоминает Надежда Федоровна.
Но больше всего шокирует, учитывая все эти нежные детские воспоминания и наши собственные впечатления от пряничного домика с жар-птицами, тот факт, что семья совершенно не жалела об утрате бетонного гнездышка!
— Надежда Ливчак.
То есть, люди построили самый уютный на свете дом — и легко отказались от него, потому что посчитали, что есть что-то более важное. Потому что посчитали личный уют чем-то... мелочным?
Разумеется, у Ливчаков не было выбора — с их согласия или без оного, дом бы у них отобрали. Но они же могли бы хотя бы расстроиться по этому поводу?!
Погрустим же вместо них мы.
***
Ливчаки — была в этих передовых людях какая-то хтоническая жуть.
Дед не случайно выпускал журнал под названием “Пугало” и иной раз подписывался этим прозвищем.
Отец тоже был мастер нагнать страху. Большой поклонник Гоголя, он читал детям “Вия” или талантливо рассказывал страшилки собственного сочинения. Инженерное мастерство применялось для создания спецэффектов: огонь в камине вспыхивал в самый драматичный момент.
Однажды он отвел семилетнюю Наденьку в лес, по дороге рассказывая жуткую историю:
“Он мне образно раскрывал каждое дерево, каждый поворот, каждый камень. С постепенным нарастанием страха. Зайдя довольно далеко, отец закричал, бросился из леса, и оставил меня одну. Вот какой был, а ведь я была его любимый детеныш”.
Эти специфические выходки были все-таки редкостью, но страх — это чувство, которое постоянно сопровождает отношения дочери и отца: только она боится не его, а за него. Девочка любила папу до такой степени, что не справлялась со своими чувствами:
“С раннего детства я знала, что у отца опасное хроническое сердечное заболевание. И все свое детство я провела под страхом лишиться отца. Когда я возвращалась из школы, я боялась входить в дом до того, как увижу в окно отца, и узнаю, в каком он состоянии”.
...К 1914-му году Федор Осипович прекрасно обустроил свою жизнь, так все хорошо придумал и продумал, что предотвратить запрограммированный успех могла только какая-нибудь вселенская катастрофа. И она, разумеется, произошла. Случилась мировая война и все, что было после нее.
Когда мир рушится, активная деятельность — это единственный шанс спастись. И если даже происходящее не оставляет шансов на физическое спасение тебя самого и всего, что тебе дорого, то можно попытаться спасти по крайней мере собственное душевное равновесие. Ливчаку, сыну Ливчака, не надо было это объяснять. Во время войны он постоянно пытался что-то усовершенствовать: столкнувшись с нехваткой железа, создавал станок для производства бетонного камня из дерева; придумывал бетонный фугас; строил госпитали для раненых.
После октября 1917 года Ливчак по инерции продолжил служить в уже советских структурах. Однако, когда летом 1918 года город заняли силы Каппеля, Ливчак начал работать в интересах белых, пытаясь с помощью стальной обшивки превратить грузовики в бронированные гантраки (безуспешно).
Войска Комуча удерживали Симбирск недолго. Буквально накануне окончательного прихода в город Красной армии (каковой случился 12 сентября 1918 года) Ливчаки успели перебраться за Волгу. Отправив семью обратно в Симбирск, Федор Осипович отправился к Колчаку на Восток.
В какой-то момент он устал бежать, и советская власть догнала его в Омске.
Однажды врач предупредил Ливчака, что тот поживет со своим больным сердцем, только если не будет инфекционных заболеваний, таких как сыпняк. И вот в Омске его мобилизовали на ремонт госпиталей для тифозных больных. Там Ливчак заразился. В 1919 году сбылся самый страшный дочкин кошмар.
Умереть — ну что за дурацкая выходка.
Как будто отвел маленькую дочь в темный лес и исчез, оставив ее одну.
Жена Мария Васильевна, узнав новость, потеряла сознание на несколько дней и, когда приходила в себя, кричала не своим голосом: "Что ты сделал, на кого ты оставил семью". К тому времени она успела завести роман с другим мужчиной. Смерть мужа казалась ей наказанием за ее “грех”. “Пенелопа” не дождалась, но никто не может ее осуждать.
В Ульяновске даже сейчас зимы снежные, красивые.
Дочка Надежда потом долго искала отца в темном лесу, в каковой превратился весь свет. Завидев мужчину в белом кителе, как у папы, она бросалась к нему, думая, что это отец.
Но то был лишь гоголевский морок.
***
В жизни часто бывают совпадения эффектные, как поэтическая рифма.
Ливчак разделил судьбу со своим коллегой, Августом Шодэ — тот также скончался в Омске от брюшного тифа, только годом ранее. Так что у обоих странная география рядом с окончательными датами: “1878, Вильно — 1919, Омск” и “1864, Одесса — 1918, Омск”. Найдите здесь Симбирск. Оказывается, надгробия могут если и не врать, то очень сильно недоговаривать о жизни своего хозяина.
Еще более интересно, что тиф, который убил одного Федора, потом спасет его внука, другого Федора.