Кристиан Шпук: «Иногда чувствуешь себя ужасно одиноким»
Интервью: Фолькер Блех. Переведено для канала "Оперного балета"Хореограф Кристиан Шпук о своей вердиевской премьере с государственным балетом, о структурах власти в балетных труппах и о скандале с собачьими экскрементами.
Летом 2023 года Кристиан Шпук займет должность художественного руководителя государственного берлинского балета. Сейчас 53-летний хореограф руководит балетом Цюриха. В пятницу на сцене Немецкой оперы состоится премьера новой постановки его успешного «Реквиема» Верди в исполнении артистов государственного балета (прим. переводчика – премьера состоялась 14 апреля 2023 г.)
Господин Шпук, в Берлине у Вас сейчас был первый большой репетиционный период с вашими новыми танцовщиками. Как шел процесс с артистами государственного балета?
Хореография для «Реквиема» Верди была поставлена уже в Цюрихе. Артистам сначала нужно было выучить материал. В течение первых репетиционных дней я старался подстроиться под новых танцовщиков. Я хотел дать им форму, в которой они бы себя хорошо ощущали и могли себя презентовать. Я получаю огромное удовольствие от репетиций, артисты просто фантастические. Мы также хотели бы как можно скорее подготовить следующий состав. Все танцовщики действительно будут востребованы.
На первой пресс-конференции, посвященной Вашему первому сезону, впервые было публично объявлено о том, что при вступлении в должность Вы найдете замену 22 –м прежним артистам труппы. Как сейчас складываются отношениями с членами труппы, которые уйдут? Усложняет ли это репетиционный процесс?
Решение о «расставании» с артистами всегда принимается тяжело. Но когда принимается решение не сотрудничать далее друг с другом в профессиональном смысле, это не означает, что данное решение направлено лично против конкретного человека. В премьерном составе занято не так много артистов из той группы, что уйдет, но я работаю с ними точно так же интенсивно, как и с другими. И я чувствую, что они выкладываются на все сто. Негатива нет, ну или я его не ощущаю. Для меня очень важно, чтобы артисты наслаждались репетициями. Это форма некоего обмена.
Но все-таки новые начинания для труппы дело непростое?
Со мной тоже как-то не продлили контракт, когда пришел новый интендант. Я знаю, что это такое. Это болезненно воспринимается, потому что тебе отказывают. Со мной тогда даже не поговорили. Мне передали через секретаря, что ответ «нет». Поэтому сейчас, придя в Берлинский государственный балет, я отсмотрел как можно больше репетиций, где-то 70 уроков и репетиций и около 40 спектаклей. Было проведено много бесед. На новые начинания нужно посмотреть с обеих сторон. Какой вклад может внести танцовщик в видение будущего берлинского государственного балета? И что я могу сделать для будущей карьеры артиста? Нет никакого смысла [оставаться], если твоя карьера в стагнации. Есть несколько артистов, которые ушли относительно рано, и они уже смогли устроиться на отличные позиции в других местах. То есть дело тут не только в моей точке зрения.
За прошедшие годы государственный балет столкнулся с забастовками, упреками в расизме в спектакле «Лебединое озеро», также велись дебаты о колониализме в «Щелкунчике». Как вы собираетесь разрешать эти конфликтные ситуации?
В настоящий момент в обществе происходят изменения. Это хорошо ощущается в труппе, в которой много молодежи, которая мыслит по-другому и имеет другие ценности. Жаль, что в государственном балете определенные спорные моменты приняли форму конфликта. Я бы хотел избегать в будущем таких конфликтов. Такие темы как репрезентация в постколониальные времена очень важны, для этого даже производится переработка материала. Дискриминация и злоупотребление властью в настоящий момент – весьма актуальная тема, в Швейцарии она находит место даже в балетных школах. Школу в Базеле, вероятно, закроют (прим. переводчика – речь идет о недавних заявлениях бывших студентов школы балета при театре Базель об унижениях и жестоком обращении в стенах школы).
Каждому ли руководителю приходится сталкиваться с темой злоупотребления властью?
Одно ясно совершенно точно, что дискриминации и злоупотреблению властью нет места в Берлинском государственном балете. Я сам в настоящее время участвую в различных обучениях. Я убежден, что являюсь одним из самых толерантных людей, но все же должен признать, что иногда, сам того не осознавая, могу проявлять признаки дискриминирующего поведения. Я прошел иную социализацию, ту, которая в нынешнем обществе должна быть подвержена рефлексии. Но я должен работать над собой. Я бы хотел, чтобы важные общественные темы, которые возникают в нашем коллективе, имели форму не конфликта, а учебного процесса. Для меня очень важно, чтобы у нас была налажена хорошая коммуникация.
В конце концов Вы как руководитель должны будете принять решение, кто уходит, а кто остается. Или же вы готовите коллективную модель принятия решений?
Я не принимаю решения в одиночку. Но только я несу за них ответственность. Я провел очень много бесед и почти всегда принимаю решение в команде. Я так поступаю еще и потому, что иногда, будучи руководителем, чувствуешь себя очень одиноко, и часто воспринимаешь ситуацию ограниченно. Разумно ли, позволять принимать решения труппе, я пока не могу сказать. Я думаю, что многое можно решать вместе. Но есть такие области в компании, например, структура заработной платы или художественные решения, где трудно позволять коллективу принимать решения. И как мы могли наблюдать летом на Documenta, одной из самых значительных выставок современного искусства в Касселе, иногда коллектив художников может пойти в неверном направлении. В таком случае кто-то один должен взять на себя ответственность по принятию решений.
Когда думаешь о старой русской балетной школе, то на ум приходят строго выстроенная структура и жесткие репетиции. Возможен ли еще такой подход сегодня?
Во времена «короны» я девять недель проработал в Большом театре в Москве. Там я поставил большой балет «Орландо». Я познакомился с балетным миром, которого, как мне казалось, больше не существует. Кое-что из того, что я увидел, было шокирующим. Но мы не должны забывать, что стиль руководства балетными труппами в Европе в 1960 – 70 -х годах был похожим. Вплоть до 80-х годов я знал труппы, которыми управляли очень диктаторским способом.
Что Вы будете делать с такими спорными произведениями как «Щелкунчик»?
Нужно внимательно взглянуть на эти произведения с постколониальной точки зрения. «Лебединое озеро», которое я здесь видел, я считаю беспроблемным. Что касается «Щелкунчика», то я не смог увидеть его на сцене, но скоро посмотрю видео. Я сам ставил «Щелкунчика» и знаю, что эту проблематику можно обойти. То, что мы видим в классической версии, это фантазийные представления Петипа о других странах, в которых он сам не бывал. Есть люди, которые чувствуют себя оскорбленными из-за того, как представлены национальные танцы. Эти вопросы нужно обсуждать. Вероятно, это можно делать с помощью некой сопроводительной программы. В Осло перед началом каждого спектакля перед зрителями выступает директор и разъясняет ситуацию, чтобы никто не почувствовал себя оскорбленным.
Неужели Ваша деятельность в качестве оперного режиссера останется за пределами работы с большой балетной компанией?
Я никогда не видел себя оперным режиссером. Но я был очень рад, когда крупные оперные дома приглашали меня поработать в качестве режиссера. В настоящий момент я бы хотел всю свою энергию вложить в труппу Государственного балета. Это моя страсть. Но, кстати, есть разговоры о совместных оперно-балетных постановках. У нас в Берлине есть возможность сотрудничать с тремя оперными театрами. Когда-нибудь обязательно что-нибудь осуществится.
Как Вы в среде коллег восприняли ситуацию, когда Марко Гёке в Ганновере измазал лицо балетного критика собачьими экскрементами?
Этот поступок был абсолютно неправильным. И для него нет оправдания. Но я бы не рассматривал его в качестве посягательства на свободу прессы. Я на своей собственной шкуре чувствую, как сильно может ранить неконструктивная критика. Это форма злоупотребления властью. Конструктивная критика, напротив, очень важна в публичном пространстве, в том числе и для меня самого, как для деятеля искусства. Кроме того, нужно разделять этот поступок и деятельность хореографа. Ведь если работы Марко Гёке больше не будут исполняться, то в конечном счете накажут и зрителей, и художника.
Вы говорили с Марко Гёке об этом инциденте?
Мы на связи, ведь мы близко дружим с ним уже больше 20 лет. Сейчас настало время публичного обсуждения. Сначала оно было очень громким, но и очень односторонним. Сейчас оно стало ироничным и ведется с разных точек зрения. Теперь речь идет об отношениях между искусством и критикой. В будущем, я надеюсь, станет возможным, что театры снова будут давать заказы хореографу.
Реквием Верди – последователь литургии, однако сочинен он был для концертного зала. Многие считают его практически оперой. Не было ли это произведение для Вас вызовом как для режиссера?
Нет, это был вызов для меня как для хореографа, поскольку задача звучала так – создать совместную постановку для балетной и оперной трупп. Для солистов уже существовали музыка и текст, а для танцовщиков все еще только нужно было создать. Это католическая литургия, но фактически Верди далеко отошел от нее. Часть Sanctus, к примеру, в мессах, положенных на музыку, является скорее канонизацией, а у Верди они исполняется очень радостно. В этом есть какая-то ирония, он ищет в этом что-то человеческое.
Переведено для канала «Оперного балета». Авторов можно отблагодарить по ссылке.
Другие переводы:
– Николаус Бахлер: «Интенданты потеряли смелость»
– Владимир Юровский. Финал без слов