Финал без слов

Владимир Юровский и Дмитрий Черняков в своей постановке «Войны и мира» [на сцене Баварской оперы] возвращаются к первоначальной версии С.С. Прокофьева

Маэстро Юровский, в день смерти Сергея Прокофьева в Баварской опере премьера воинственного оперного эпоса – оперы «Война и мир». Что сподвигло Вас к такому выбору?

Прежде всего моя любовь к музыке Прокофьева и к этому произведению. Оно относится к важнейшим музыкальным произведениям для театра XX века. К тому же, его еще никогда не ставили в Баварской опере.

Вторжение немецкой армии в 1941 году побудило Прокофьева, написать оперу по роману Льва Толстого…

Опера Прокофьева – это интерпретация романа Толстого. Чье название, собственно, означает «Война и мир», то есть «Война и общество». Слово «мир» в дореформенном русском языке имело два написания, и выбор Толстого был однозначным [прим. ред. но есть и другое мнение, о чем пишет в своей статье научный сотрудник Института русского языка Еськова Н.А.]. Его роман противопоставляет войну человеческому обществу. Прокофьев же несколько по-иному расставил акценты в своем произведении, и таким образом есть чистое разделение оперы его на «мирную» и «военную» части.

Для Прокофьева Отечественная война 1812 г. была неким способом понять реальность своей эпохи. Может ли и сегодня его опера помочь нам понять свое время?

Я почти уверен, что роман Толстого может указать нам выход из сегодняшней ситуации, кажущейся безнадежной. С оперой же Прокофьева все несколько сложнее. После возвращения в Советский союз в 1930-е годы Прокофьеву как композитору пришлось подчиниться правящей государственной идеологии. В противном случае он рисковал тем, что его произведения могли бы оказаться под запретом, а в худшем случае своей свободой или даже жизнью.

Что для Вас означает его опера? 

Неслучайно то, что Прокофьев, который всегда сам создавал либретто к своим операм, в это раз привлек к этому свою вторую жену Миру Мендельсон. Она была дочерью двух так называемых «красных» профессоров Московского университета и плодом коммунистического воспитания. Именно в ее стихах, особенно в драматичных военных сценах с участием хора, слышен чрезмерный акцент на патриотизме, который не имеет отношения к Толстому.

Была бы опера без участия Миры Мендельсон принципиально иной?

В музыкальном смысле Прокофьев создал скорее лирическое, искреннее, очень человеческое произведение. По крайней мере «мирная» часть представляет собой современную попытку создать лирические сцены по образцу «Евгения Онегина» Чайковского. Его акценты на прозаическом тексте Толстого также находятся вне критики. Но добавленные хоровые номера часто проблематичны, особенно во второй части. Конечно, это было уловкой, чтобы завоевать расположение со стороны власть имущих. Но они частично позволяют проштамповать произведение как «советское».

Что же с этим делать, когда теперь опера появляется в репертуаре западных театров?

На самом деле с этой проблемой сталкивались и в предыдущих постановках. Однако сегодня нам нужно подходить к вопросу купюр еще строже. Горькая ирония состоит в том, что, когда еще несколько лет назад режиссер Дмитрий Черняков и я впервые заговорили об этой опере, мы оба хотели исполнить ее целиком. 24 февраля началась война, и мы оба были близки к тому, чтобы отменить проект. Особенно отчаивался Черняков.

Какой же выход Вы нашли?

Мы создали версию, ориентированную на главных героев Наташу Ростову, Андрея Болконского и Пьера Безухова, в которой военные события являются лишь фоном. В «военной» части все картины были сильно купированы, одна вообще полностью выпала. Нетронутой мы оставили лишь камерную сцену смерти Андрея. Таким образом, мы можем задать в опере вопросы, которые нас до сих пор волнуют. В целом, я могу сказать, что с нашими купюрами мы вернулись к первоначальной версии Прокофьева.

Эта редакция предполагает исполнение в течение двух вечеров?

Прокофьев создал две редакции оперы. Из первой редакции в Ленинграде в 1946 г. была исполнена первая часть (мир) и в 1948 г. – вторая (война). Затем произведение подверглось жесткой критике, прежде всего с идеологической точки зрения, и первую редакцию запретили. Позднее Прокофьев создал вторую редакцию, а к ней написал письмо для будущих дирижеров и режиссеров, в котором он объяснял, какие сцены из оперы можно опускать, если хочется исполнить оперу за один вечер. Мы ориентировались на это письмо.

Прокофьев хотел «запечатлеть большие перемены», которые происходят в личности героев из-за «опасности, которая угрожает их родине». Вам это понятно?

Только частично. Единственный герой, который действительно сильно меняется на протяжении всей оперы, это Пьер. Прокофьев настаивал на том, чтобы оставить нетронутым текст внутренних монологов Толстого. Так герои говорят о своих чувствах, но они не совершают или почти не совершают никаких действий. Если бы Прокофьев прожил дольше, то, уверен, появилась бы и третья редакция. Это заметно по тому, как он «боролся» с концовкой. 

Какое окончание Вы выбрали?

Окончание из первой редакции, но с той особенностью, что в конце у нас нет хора, но есть сценический оркестр (банда). Прокофьев сочинил его как грандиозный контрапункт к финальному хору. Когда я показал эту редакцию Чернякову, он мне сказал, что в финале лучших опер и так звучит оркестровый эпилог. Так мы решились на финал без слов. Последние звучащие слова относятся к монологу Пьера, в котором он говорит о необходимости понять то, что происходит.

Источник

Читайте также: Дмитрий Черняков о постановке оперы «Война и мир»

Интервью переведено для канала «Оперного балета». Отблагодарить авторов можно по ссылке.