Николаус Бахлер: «Интенданты потеряли смелость»

С этого года у Зальцбургского пасхального фестиваля «единовластный правитель»: интендант Николаус Бахлер пережил период взрывоопасного сотрудничества с Кристианом Тилеманом и позаботился о том, чтобы берлинские филармоники во главе с Кириллом Петренко покинули Баден-Баден и вернулись в Зальцбург.  Разговор о будущем фестиваля, ситуации в мире культуры после пандемии коронавируса и проверке мнений деятелей искусства.

Вы осмелитесь еще приехать в Баден-Баден?

Да, поскольку этот переход был весьма благополучным для всех сторон. Ведь после почти десятилетнего пребывания берлинских филармоников в Баден-Бадене не случится такого, что что-то оборвется с их уходом. Кроме того, этот коллектив своего рода часть ДНК Зальцбургского Пасхального фестиваля, оркестр-основатель.

Означает ли это для Вас, что миссия выполнена?

Я никогда не рассматривал это как некую миссию. Эта идея получила развитие с течением времени в ходе моего общения с Кириллом Петренко. Эти переговоры длились в течение полутора лет, незаметно для публики. После десяти лет работы оркестра Дрезденской государственной капеллы под управлением Кристиана Тилеман, моей миссией стала идея проведения фестиваля с чередованием оркестров. Кроме того, все знают, сколько здесь стоит билет. И ситуация, когда три месяца спустя можно было увидеть эту же постановку в Дрездене с участием Тилемана за 60 евро, не могла долго продолжаться.

Один раз Пасхальный фестиваль не был проведен вовсе, в другой раз его заменили на осенний: каково его финансовое положение?

Положение выправилось, у нас нет долгов и финансовых проблем. Тем не менее ситуация напряженная, поскольку мы находимся практически на самообеспечении. Эта ситуация мне в новинку, поскольку, получается, что я руковожу как бы частным учреждением. Неслучайно Мольер по вечерам всегда первым шел в кассу. Какая аудитория к нам приходит, как я все это оплачиваю при все возрастающих расходах, откуда мы берем финансы: решение этих вопросов требует больших усилий.

Годы пандемии также повлияли на составление программ культурных институций. Билеты туда, куда еще нужно доехать, покупаются все реже. Программа Пасхального фестиваля всегда была затянута в корсет, состоящий из 15 опер. Затянется ли он еще уже?

Уже не затянется, так как «блокбастеров» (прим. имеются ввиду популярные оперные названия) всего не больше 15-ти. Что повсеместно сильно изменилось, так это зрители, их отношение и то обстоятельство, что решение о покупке билетов теперь принимается в краткосрочной перспективе. Система абонементов и «клубы друзей» – уже устаревшие механизмы, которые больше не совместимы с молодым поколением. Вторая проблема состоит в том, что частные спонсоры – это почти всегда пожилые люди. Молодежь, это к примеру, хорошо видно по США, охотнее вкладывает средства в Силиконовую долину. А поскольку приток государственных денег не такой, как раньше, то в сфере культуры будут возникать значительные проблемы. И что самое опасное: на протяжении двух лет снижение количества зрителей связывали с пандемией коронавируса. На самом деле причина совсем не в этом.

Пандемия послужила лишь катализатором, обнажив глубокие проблемы сферы культуры?

Абсолютно. А к этому прибавьте, что в театрах сидит много людей, которые не являются профессионалами во всех областях. Или они драматурги и чуть-чуть бизнесмены, или же разбираются в финансовых вопросах, но едва ориентируются в искусстве. Раньше люди работали по 10 лет в Аугсбурге, потом переходили в Штутгарт и так далее. Есть прекрасная цитата из произведения Бюхнера «Леонс и Лена»: «Категории в страшном беспорядке». В какой-то степени это происходит и в культуре.

Насколько вообще актуален такой элитный фестиваль как Пасхальный?

Это всегда зависит от проектов. Нашего «Тангейзера» мы могли бы показать пять раз вместо трех. Но теперь мы должны кое-что сделать, и в 2024 году этот вопрос станет еще более актуальным, чем сейчас: мы должны запланировать новые проекты для новой аудитории и пересмотреть ценовые категории билетов. И даже если у Пасхального фестиваля есть преданные ему зрители, мы должны предложить определенный сегмент по привлекательным ценам. И наконец, каждое культурное учреждение должно оставаться живым и реагировать на актуальные изменения. Принципиальным становится следующий момент: нужно уделять гораздо больше внимания зрителям, чем мы привыкли делать это в прошлом. Кинематографу, кстати, это всегда удавалось.

Но как соотносятся изменения с необходимостью ставить «блокбастеры»?

Это всегда предмет разговоров, но мы уже в Мюнхене доказали, как нужно интерпретировать блокбастеры. Как я сегодня на них смотрю? Оперные дома Франкфурта, Брюсселя и Штутгарта первыми показали, что то, как я работаю, имеет решающее значение. Мы видим, что область музыкального театра в Италии, на родине оперы, мертва. Многих оперных театров там вообще больше нет или их деятельность очень ограничена. В Германии же напротив, театральная сфера до сих пор процветает.

Нет ли опасности, что, искусство упростится из-за сближения со зрителем, и все острые углы будут сглажены? Не возникнет ли новый бидермайер?

Я думаю, что этого не будет. Сейчас подрастают поколения, которые ориентированы на «картинку». Едва ли с ними можно будет работать с помощью текстов. Это должен быть чувственный опыт. Бидермайер, конечно, никуда не денется, возьмем, к примеру, венскую «Аиду» с прекрасным составом, которая, однако, произвела такое впечатление, как будто ее привезли из Вероны. Пути назад нет. Нам нужен такой путь, чтобы вместе с нами по нему пошли и зрители, и чтобы он был им понятен. Речь не идет о какой-то специальной публике. Но это и не означает, что речь идет о каком-то простом театральном языке. Кроме того, прямо сейчас мы испытываем кадровый голод. Возьмем, к примеру, дирижеров: представители великого поколения или очень старые, или их больше нет с нами. А из молодых представителей этой профессии до сих пор очень немногие доросли до высших должностей.

Будут ли еще вообще существовать в будущем эти идолы с их соответствующим магнетическим притяжением?

В Штирии, откуда я родом, есть такая поговорка: «Новое время – новые люди». И раньше существовала огромная разница между дирижерскими типажами Тосканини и Аббадо. И диктаторов-интендантов тоже больше нет. Мы теперь больше привыкли действовать убеждением. Что останется неизменным: в искусстве сила притяжения всегда исходит от исключительного таланта. Но все же мы не знаем, как это будет выглядеть в будущем. Не существует новой Каллас. И воздействие Каллас сегодня проявлялось бы по-другому.

В нашем интервью, посвященном Вашему уходу из Мюнхена, Вы сказали: «Для реальных перемен этот кризис еще слишком мал». Вы все еще так считаете?

Да. Так как мы не прошли через что-то столь же радикальное, как Вторая мировая война. Что касается искусства, то, конечно, на старые рельсы оно не встанет, но изменения происходят медленно. Но как было раньше, тоже не будет. Все сейчас борются и все не имеют уверенности. Кроме того, когда-нибудь придется заплатить и за коронавирусный «пушечный выстрел». Мы все еще сидим в ресторане и пока не получили счет. Вот британцы сейчас ужасно радикальны и вычеркивают целые оперные дома.

Коронавирус провел и что-то вроде художественного «очищения». Стало ясно, что жизнеспособно, а что нет, - это можно проследить в сфере драматического театра, на примере Мюнхенского камерного театра, чья загрузка составляет 58% в сравнении с Народным театром, находящимся в том же городе.

Кризисные времена – это всегда время очищения. Кристиан Штюкль, интендант Народного театра, хороший пример. Потому что он ориентируется на людей. В 60-е и 70-е годы пустой театр считался хорошим театром. Но именно этого мы себе больше позволить и не можем – во всех отношениях. По сути, зрители являются бенефициаром нашего сегодняшнего кризиса. Говоря словами Шиллера: «Послушны необходимости, а не собственным порывам».

Должно ли искусство все больше оправдываться перед политикой? Например, если дело касается приглашения оперных див или звездных дирижеров из России?

Нет. Я бы хотел, чтобы деятель искусства, живущий в спорной системе, имел некую позицию. Но кто же мы сами, если мы требуем от артиста высказаться? Если я в кого-то влюбляюсь, работаю с ним, то я надеюсь, что у этого человека гуманистическая картина мира. Но проверка убеждений в искусстве – где конец этого процесса? И где его начало?

И тем не менее интенданты сейчас вынуждены оправдываться, почему они приглашают Анну Нетребко. То есть имеется соответствующее давление.

Да, это уже происходит. Но с этим нужно справляться по-другому, а не прятаться, бояться и трусить, как это сейчас происходит. Существовали и существуют, к примеру, актеры и режиссеры с ужасной политической позицией, с которыми я не хотел работать, будучи интендантом венского Бургтеатра. Но это мое дело. Не должно быть никакого политического контроля на входе в театр. Не было его и по вопросу о роли США в событиях в Никарагуа.

Никто тогда не спрашивал Лорина Маазеля, как он относится к тюрьме Гуантанамо.

Например, да. И это не имеет отношения к очевидным ужасам войны. А имеет отношение к лицемерию, которое также пропагандируют СМИ. Я смотрю на это совсем по-другому: искусство должно противодействовать этому. И требовать правды.

Но этому противостоит тот факт, что различия и сложность сегодня не в моде в области дебатов.

Мы живем в такое время, когда культура дебатов на самом деле вымирает. «Мне интересно Ваше мнение, отличное от моего, а Вам – мое»: таких диалогов больше нет. Напротив, речь идет о завершении этого процесса. Я и ток-шоу больше никакие смотреть не могу, потому что туда людей отбирают как для постановки шекспировского «Макбета»: на одного хорошего парня нужен один злодей и так далее. Это ни к чему не приведет. Это также связано с социальными сетями и представленными в них мнимыми мнениями. Это очень опасное для демократии явление. Возможно, что искусство должно принять на себя роль мученика.

Как Вы думаете: насколько вообще велики эти пузыри мнений, осуждающие, к примеру, Нетребко? Когда она прошлым летом пела в Регенсбурге, это была всего лишь скромная демо-версия протестов перед княжеским дворцом.

Всегда существовали такие пузыри и соответствующие люди, которые их создают. Возьмем другую тему – гендер. Думаю, что процентов 90 людей, вообще не знают, что такое гендер. Проблема заключается в том, что несмотря на то, что людей, формирующих общественное мнение, может быть, и немного, но они оказывают определенное влияние на социальные процессы. И поэтому я говорю: такие дебаты опасны для демократии больше, чем для искусства. Оно намного стабильнее. Может быть, как в Средние века, в течение ста лет не будет ничего происходить. А потом снова появится искусство, потому что оно является частью человеческой природы.

Источник

Переведено для канала «Оперного балета». Авторов можно отблагодарить по ссылке.