Не только уличные активисты

Изменённая версия довоенного текста

Продавец дешевой одежды

Что общего между BLM, блатными и беспоповцами? Все эти движения приобретали социальную власть через реорганизацию повседневности.

Стратегия мобилизации исламистского движения в Турции тоже опиралась на трансформацию повседневных практик — много больше, чем на публичные антиправительственные акции. Несмотря на это, движение успешно наращивало поддержку.

Работа "Transforming everyday life: Islamism and social movement theory" by Cihan Tuğal описывает, как именно культурный проект может стать способом получить политическую силу. Автор теоретизирует, опираясь на работы предшествующих исследователей и результаты 27 месяцев полевых наблюдений за исламистами в Стамбуле (extended case method).

Метин — уличный торговец. Он продает дешевую одежду. Свое занятие он не считает всего лишь торговлей — это также служение. Большинство своих покупателей Метин вовлекает в религиозные и политические обсуждения. С каждым призывом к молитве, Метин оставляет машину, на которой он разъезжает, продавая товар, и спешит в мечеть. Клиентам он говорит, что спасение идет прежде торговли. Метин состоит в известном религиозном ордене и политической исламистской партии, символы этих организаций он укрепил на своей потрепанной машине. Но молитвы ему недостаточно — он составил для себя список религиозных текстов для чтения, и побуждает остальных сделать то же. Знание, почерпнутое из священных текстов, он противопоставляет традиционным «мирским» взглядам, которые поддерживает секулярное государство. В его повседневных практиках смешаны ритуал, коммерция и политика.

Между 2000 и 2002 годами, главным движителем исламизма в Турции была исламистская Партия Добродетели и такие ее члены, как Метин. Их, казалось бы, незначительные усилия, позволили движению выжить и процветать.

Но давайте отступим на шаг назад и окинем взглядом чуть более широкую теоретическую перспективу.

Политика гегемонии

Существует два подхода к объяснению мобилизации движения. Первый исследует все, что традиционно ассоциируется с политикой: открытые акции, противостояние государству, институты и ресурсы (теория «политического процесса»). Второй обращает внимание на культуру и конструирование идентичностей (социология «новых социальных движений»). Принято считать, что движения на практике используют одну из двух соответствующих стратегий. Жалуясь на ограничения «политики идентичностей», Todd Gitlin высказался так: «они [левые] захватывают кафедру, пока правые захватывают Белый Дом».

В работе Cihan Tuğal, предлагается синтез этих теоретических подходов. Для этого автор использует концепт гегемонии Грамши — с добавлением идей Бурдье (помимо сознания, учитываются привычки, практики, бессознательные и полусознательные действия). Обычная политика и политика идентичностей теперь могут рассматриваться как две взаимосвязанные части политики гегемонии.

Гегемония — это преобладание набора таких культурных установок, символов, практик, идентичностей, расхожих идей, которые поддерживают определенную политическую систему. Гегемония определяет, что считается актуальными проблемами; что может быть высказано; как нужно воспринимать себя и других. Гегемония также предотвращает постановку определенных вопросов, осознание определенных интересов и озвучивание определенных обид.

Концепт гегемонии у Cihan Tuğal объясняет, как в обществе (и государстве) возникает власть: через установление и нормализацию повседневной рутины. Реорганизация повседневных практик связана с реорганизацией общества и государства. Некоторые движения атакуют государство, денормализуя существующие практики повседневного быта и создавая альтернативные повседневные рутины. Политическую мобилизацию можно проводить, формируя собственную систему гегемонии. Чтобы удержать Белый Дом, необходимо захватить кафедры.

Таким образом, уличное противостояние и работа с культурой — две органические части одного проекта. Пользуясь языком Грамши, «позиционная война» предшествует «маневренной». Коллективное действие предполагает сперва конструирование субъекта, конструирование норм, конструирование способов выражения проблем и обид. И конструирование повседневных практик.

Mary Bernstein показывает, как движение геев и лесбиянок меняло акценты с политики идентичности на уличную политику, в зависимости от действий государства и контрдвижений. По-видимому, новый синтетический подход позволит нам увидеть подобное гибкое смещение акцентов повсюду.

Разрушительный уличный протест (disruptive tactics) определяется в литературе как то что нарушает привычные рутины отношений. Культурная мобилизация делает то же самое, но тихой сапой, повсеместно и незаметно. Подрывая одни практики, она создает на их месте новые. Между двумя системами организации повседневности возникают конфликты и напряжённости. Конфликты множатся по мере того как новая система повседневности усиливается. Именно из них проистекают прямые политические столкновения.

Культурная часть проекта требует длительной работы: повторяющиеся беседы, дебаты, чтения, образование, ритуалы, бытовые мероприятия. Это малозаметное «молекулярное измерение» мобилизации. Только изредка оно ведет к взрыву уличных действий. Но первое необходимо для второго. Повседневные практики — это еще одно пространство «состязательной политики».

Если коротко: сперва идет культура, затем улица.

Стратегия мобилизации исламизма в Турции

В описываемый период, исламистское движение в Турции находилось в крайне неблагоприятных для политической активности условиях. Пятнадцать лет неудачной уличной мобилизации «левых», военное поражение исламизма и усталость общества после тысяч смертей из-за «политики», заставили исламистов больше прибегать к другим средствам мобилизации, кроме вооруженных нападений и уличных столкновений с противниками.

Именно стратегия мобилизации, которая опирается скорее на преобразование повседневной жизни общества, чем на прямое противостояние правительству, позволила движению существовать даже в тяжелых условиях после 1997 года.

В чем она заключалась? Можно выделить следующие измерения исламистской стратегии:

• Акцент на молекулярном уровне мобилизации. Исламистская мобилизация это в первую очередь конструирование идентичности. Через смещение повседневных практик, исламизм формирует субъекта, который имеет определенные желания и определенные направления активности. Он не боится противостоять государству. Практика ислама подразумевает повиновение законам божьим, даже тогда (особенно тогда), когда они противоречат законам государства или привязанности к семье. Отличающееся поведение обычных мусульман денормализуется
• Реорганизация времени. Часть любой повседневности — способы разделения и закрепления времени. Ритм повседневной жизни исламистов определяется распорядком ритуальных молитв
• Реорганизация пространства. Например, исламистская культура требует отделения мужского и женского быта
• Упругость. Множество привычек и практик образуют единую сеть. Когда повседневные практики организованы вокруг какого-то центрального действия, каждая часть становится более устойчивой, целое — самовоспроизводящимся. К примеру, организация множества повседневных занятий вокруг времени молитвы, требует меньшего идеологического убеждения, чтобы добиться участия людей в молитве. Исламизм, как и «новые социальные движения», создаёт коллективную идентичность, опираясь на ряд вторичных активностей — а не только на прямое убеждение
• Конфликтность. Альтернативные повседневные практики не только устойчиво воспроизводят себя. Они органически включают подрывные установки («подчинение Богу важнее подчинения закону»). Конфликт разных систем повседневности ведет к политизации. Большая часть мусульман — и даже большая часть исламистов — вовсе не вовлечены в вооруженную борьбу с Западом. Но исламизм кодирует повседневные религиозные практики на манер состязательной политики
• Схватка за формирование дискурса в мечетях и на конференциях. Это основные центры культурной борьбы. Муниципалитеты, мечети, рабочие места, чайные, публичные конференции составляют сеть мобилизационных структур региона. Из публичных конференций, дискуссии как ручейки растекаются по чайным, рабочим местам, частным беседам. Проповеди в оппозиционных мечетях не касаются политики напрямую (пропаганда исламского государства и исламского закона запрещена в Турции), но обозначают, усиливают, распространяют конфликтующие с государственными культурные и религиозные установки
• Моральные предписания исламизма касаются всех, но больше всего — людей, обладающих большой властью и большой ответственностью. Следовательно, исламизм претендует на право определять, кто может и кто не может находиться у власти. Политические проблемы в стране, например коррупция, становятся наглядным обоснованием таких претензий
• Образ движения конструируется таким способом, чтобы публика ошибочно воспринимала его как не-политическое движение. Это заметно на примере распространенного слогана «Мир (для ума) — в исламе» (сравни с более политизированным и бойким «Ислам — это решение» в Египте и Иордании)

Альтернативные практики входят в конфликт с существующим порядком самыми разными способами. Вот два примера, которые показывают как организация времени или пространства может вести к политической мобилизации:

• Отделение женского быта и ограничение свободы перемещений для женщин является целью исламизации, но также провоцирует женскую про-исламистскую мобилизацию. Женщине в исламистской среде нельзя просто пойти в гости или знакомиться с новыми людьми, ее контакты ограничены родственниками. Но став исламистской активисткой, она сможет идти практически куда угодно без жесткого надзора. Формирование идентичности в этом случае является также и политической стратегией. Многочисленные уровни женских социальных практик поддерживают и воспроизводят эту пространственную конфигурацию
• Там, где установлены исламистские нормы, рабочий может оставить работу всякий раз, когда наступает время молитвы. Что религиозные авторитеты изначально рассматривали как долг, здесь становится правом: время молитвы образует «естественные» (божественные) ограничения власти администрации; барьер, который смягчает ее распоряжения. Традиционно исламизм капитализирует риторику антиимпериализма, а здесь он еще и соединяется с борьбой за права рабочих. Религиозная организация времени на рабочем месте позволяет исламизму подключиться к существующим у работников потребностями и обидам, питаясь от них

Результатом трансформации повседневных практик становится множество точек конфликта с государственным порядком. Из повседневных трений проистекают требования к реорганизации общества в целом.

На момент наблюдений, гегемония исламизма уже поднялась на уровень некоторых местных муниципалитетов. Политика идентичности исламизма дает свои плоды: крупные политические образования, которые регулируют жизнь людей исламистскими способами. Многие из участников этих отношений, хотели бы видеть исламистские регуляции на еще большем масштабе.

Захват муниципалитетов и распространение неофициальных мечетей не были результатом уличных акций, забастовок или петиций. Это итоги тихой работы, «подпольной политики» повседневных практик.

А через пять лет после окончания наблюдений, исламизация общества спровоцировала глубокий политический кризис (2007).

Выводы для анархистов и антивоенной коалиции

Описанная выше стратегия подходит для тяжелых условий и гибридных режимов. А значит, подходит и для ситуации в РФ. Попытки уличной мобилизации систематически не приносят результата — возможно, стоит как минимум сочетать их с проектом культурной мобилизации.

Стратегия культурной борьбы стала актуальна, как только сделалось ясно, что уничтожение режима затягивается, и нужно планировать на дальнюю перспективу.

В наших условиях недопустимо подменять прямое действие — «культурными мероприятиями». Трудно представить себе что-то более жалкое, чем протест, который сведётся к концертам против войны. Однако, культурная борьба непременно должна дополнять прямое действие. Это как фронт и тыл, корни и дерево.

Культурная борьба даёт людям смыслы, за которые хочется сражаться, хочется рисковать свободой и жизнью.

Культурные практики служат мягким порогом входа, которые позволят новым людям легче входить в движение. Будущие партизаны могут начинать с обычных бесед.

Культурные площадки соединяют между собой готовых к действию людей. Даже подполье строится поверх сетей открытых и массовых связей. Например, молодёжные боевые группы 70-х возникали на излёте хиппи-движения, в остатках коммун. Ячейки Аль-Каеды опирались на доверие, приобретенное в полуоткрытых тренировочных лагерях Афганистана, через которые прошли тысячи людей.

Часто говорят: да разве возможно использовать мягкие средства в ситуации жёстких репрессий? Как и любая политическая активность в наших условиях, эта работа подразумевает риск. Но здесь, как и в других видах протеста, важно не столько оставаться в безопасности самому, сколько чтобы движение воспроизводило себя и даже расширялось. А теряя людей — училось и становилось активнее; делало пострадавших источником новой мотивации. Именно так достигает успеха и легальный и нелегальный протест в условиях репрессий: как пал травы, когда с каждой минутой загорается больше, чем уже сгорело.

Безопасность вырастет, если удастся добиться массовости, и если значительная часть работы останется под порогом реагирования полицейских органов.

Вот несколько рабочих моментов:

• Необходимы конфликтные элементы, которые не позволят культурным практикам просто сосуществовать с текущей политической системой. Такие вещи, как «Хуй войне!» должны проговариваться явно, иначе это не та культура. Кстати, можно актуализировать уже существующие русские культурные установки, которые конфликтуют с нормами текущей власти — см. ниже.
• Нравится нам это или нет, но революции обычно национальны. Поэтому можно использовать (и видоизменять) элементы зарождающейся БСБ-мифологии. Возможно, ввести в протестные и культурные мероприятия практики вече? Вспомнить о демократических и анархических аспектах русской и других национальных культур?
• Культурные практики не должны быть абстрактными. А должны напрямую соединяться с социальными (не политическими) повестками, которые тревожат людей, и могут стать поводами протеста. Таких тем может быть сразу много.
• Почему нужно смещать упор на социальные повестки? Добрая часть тех, кого не трогает «вся эта политика», легко переключаются на критику власти, если напомнить о разнице в социальном положении и социальных проблемах. Пропаганда даже использует это, объединяя президента и «простых людей», чтобы противопоставить «плохим боярам», «либералам из среднего класса» и «сытому Западу». Следует подчеркивать экзистенциальные вызовы: угрозы выживанию, безопасности и традициям группы (российского народа) со стороны российских властей.

Канал: @AnarchyPlus