Виток четвёртый. Маска правды — сторона 2

Назад к оглавлению

К началу раздела: сторона 1

4:3. Николай

Плётки, японки, тентакли вертелись в голове парня, пока тот пытался угнаться за своей новой знакомой. Нет, конечно, «Ходячие Мертвецы», «Крестоносцы», «28 Дней Спустя» его приучили к тому, что мертвяки при желании могут быть очень и очень шустрыми, да и Тина честно призналась: он как бы с ней, но у неё есть дела, и если с ней, то чтобы не отставал, но…

— Слушай, я тут догнала…

Она настолько резко замерла, что Николай буквально в неё влетел — и Тина дёрнулась, схватила его за запястье. Одарила не то что пронзительным — таким взглядом можно нафиг развоплотить. И хватка на руке не то, что цепкая — мертвецкая, иначе не скажешь.

Парень согнулся от боли, невольно просел на колени — и новая знакомая тощим чёрным сгустком нависала над ним.

— Никогда, — процедила сквозь зубы, — не налетай на меня со спины.

Тот быстро закивал, совсем не найдя, что ответить. Кроме разве что стрельнувшего «Но ты же сама здесь встала!» — но об этом решил промолчать. Слишком, слишком выглядела та раздражённой.

— Бывает, — отпустила и отошла, перебирала пальцами на всё той же ладони. — Выдыхай, я тож затупила. Ну, поднимайся, — нагнулась к нему, теперь просто подала руку. — Сильно болит?

Хватка всё ещё ощущалась. Ну, как хватка. Как если бы руку зажали тисками, сдавили кости — и всё ещё продолжали сжимать. Даже не красный, там остался чуть ни синюшный след.

Новая знакомая испустила досадный вздох, взяла парня у предплечья, помогла снова встать на ноги.

Тот хоть и поднялся с её помощью — а всё-таки тут же чуть-чуть отошёл.

— Та, пойдём на скамейку, — Тина качнулась, кивком указала на тротуар. — А то стоим тут как додики. Разговор есть.

***

Они сидели на лавочке, где-то посреди Цвинтарной между длинных высоточных стен. Где-то в отдалении слышался звон колоколов местной церкви. Судя по ударам, шёл третий час дня.

— Привет! — Тина вскинула руку и улыбнулась.

— Здравствуйте! — довольно кивнул ей мужчина в тёмном костюме и с перебинтованной головой.

… «Зато улыбка от уха до уха!» …

— Это и есть Господин Здравствуйте? — Николай склонил голову, тихо, чтоб тот не расслышал.

— Здравствуйте! — тот тут же ответил кивком — и совсем уж ускорил шаг.

— Да, только ему велосипед сломали. Пока что не вредничает, а мы ему ещё и день сделали. Возможно, он это запомнит.

Коля честно и абсолютно-непонимающе ей кивнул.

— Ты что-то сказать хотела, — напомнил парень, как бы невзначай потирая всё ещё ноющее запястье.

Тина застыла и выпрямилась, вжалась ладонями в сиденье, вскинула голову, поджала губы.

— Слушай! — щёлкнула пальцами, — а ведь да! Я вот чего тут догнала. Тебе же переночевать негде.

Парень повёл плечом, оправил рюкзак за спиной.

— Думаю, справлюсь.

— Ба-а-лин, — Тина от волнения закусила указательный палец, часто цокала языком, смотрела прямо перед собой.

— Да не парься, — он натянуто улыбнулся, невольно опустил взгляд, даже немного смущаясь от такого обилия заботы. Ну, по крайней мере её обеспокоенность выглядела вполне искренней.

Тина соскочила на землю, закинула руки за спину и встряхнулась.

— У меня тебе не понравится, — говорила она сейчас больше себе и глядя аккурат под ноги. — Нет, нет, — головой замотала, — и просить не думай. Не надо тебя ко мне, очень-очень-очень не надо, — бормотала себе под нос, — о! — хлопнула в ладоши, всплеснула руками. — К Морской Ведьме тебя поселим!

— Куда?.. — тот от удивления аж вскинул бровь.

— Это, — казалось, его не слыша, — тебе срезать через Заводскую, со мной по пути, оттуда к Главной, там через Парк на Озёрную, Псовий Пролесок, там — на Посёл, очень сложно спутать дорогу, да, почти что ко мне домой, а там… — протянула, поджала губы, — ну-у-у, за холмы и по склону. Маяк тяжело не заметить. Во-о-о-т, — только теперь повернулась к ошалелому от обилия информацию парню. — Да, тебе туда. Контакт?

… Бровь у него всё ещё дёргалась. Вместе с веком.

… «Critical error, — нежно пропело в мозгу» …

Краш не столько от массива данных, сколько от самой скорости, с которой Тина это всё вывалила — а теперь ещё застыла и ожидала реакции. Наверное, надо хотя бы кивнуть.

Именно так Николай и сделал.

Его странная знакомая в ответ на это снова испустила глубокий вздох.

— Я тебя проведу немного, — добавила немёртвая спокойно и мягко. — Потом опять объясню маршрут. Ведьмы ты не боись. Не то, чтоб она с парнями тусует, но… Ты скажи ей, что от меня. Да и по тебе так-то видно, что неместный. Нормальный, в общем.

— А от тебя — это?..

— От кикиморы, — прыснула. — Ладно, на её языке — от Нимфы Болот. Она ничего так баба, — Тина упала опять на скамейку, откинулась на спинку, закинув руки под голову. — Не без привета, но понимающая. Ты, главное, — снова окинула его этим своим не то сочувствующим, не то чуть ни опекающим взглядом, — пока без меня будешь, — тут коснулась его плеча, — не сдохнешь, лады?

— Постараюсь, — прикрыл глаза. — Откуда столько заботы?

— А ты прямой, — улыбнулась ему. — Дерьма ещё успею наделать. Тебе — просто хочу помочь. Вот без всяких. Мне кажется это правильным.

— Спасибо, — Коля слабо улыбнулся в ответ, шепнул.

***

Тина и Николай шли вдоль здания заброшенного завода. Проходили мимо столба, и парень замедлил шаг, поднял взгляд.

На проводах висела тряпичная кукла. Улыбка на весь рот, парик набекрень, оттопыренные плюшевые пальцы на ватных ладонях, стопах. То, как эта игрушка свисала — создавалось чувство, будто она махает рукой всем, кто рядом.

— Смешной, правда? — заметила девушка.

— Забавный, — только вот отвёл взгляд.

Его знакомая стояла, осматривалась, покусывала палец, глядела то в одну, то в другую сторону улицы.

— Мне туда, — кивнула вдоль решётчатого забора с колючей проволокой. — На Гранитную, к школе. А тебе, — протянула, постукивая носком, — во-о-он туда, — указала прямо перед собой. — на Главную. Дальше через Парк, обойти Озеро, не убиться по пути через Пролесок, по единственной тропе на Посёл, и как видишь, так и двигай, просто через холмы. Есть автобус, но ты в него не садись. Не понравится.

— А с тобой мне точно нельзя?.. — сам неуверенно оглянулся. Оно-то сейчас стоял светлый день, и нелюдно, а всё равно — Тина ему уже про Околицу столько всего рассказала, что расставаться как-то совсем не тянуло.

— Ну ты в себя побольше смотри, — подбодрила. — Оно как: ничего страшного, кроме того, что в тебе.

— Шикарно, — сарказм.

— Ну, в общем, — замялась, опять взгляд опустила к ногам, покачивалась, — бывай, — твёрдо кивнула и резко обернулась спиной. Не дожидалась ответа, твёрдым шагом решительно двинула куда-то «по личным делам».

***

«Ладно, — размышлял Николай, уткнувшись в техно-биты, без текста, чтоб заряжали и не отвлекали, — что я знаю на данный момент?»

... «Следующим мёртвым телом стала Вера,

Та, которая своим теплом всех согреть хотела,

Помогала каждому, кто чувствовал себя плохо,

Из неё особенно жестоко выбивали душу...»

Он шёл просто в указанном направлении, то и дело для проформы косился на название улиц. Пока пересёк Вокзальную, уже видел заезд на рынок — скоро Главная улица.

Околицы нет на карте, и это своего рода аномальная зона, по факту — этакий колпак в пространстве, где есть ровно то, что проецируют её жители. Ну, как, по крайней мере до этого смогла дойти Тина. Что-то подобное говорила её подруга, та самая «Морская Ведьма». Но при этом у этого города есть и свои очень характерные черты. Это проявляется и в стандартном расположении улиц — которые могут отчасти произвольно меняться и подстраиваться, и в некоторых, так сказать, местных жителях. Неизвестно, мёртвые они, или сотворённые — но некоторые из них даже преуспели в искусстве имитации почти-живых. В основном для успокоения нервов приезжих. Это Тина говорила про то же отделение Милиции, работников кафе, ещё разных случайно особо-удачных сущностей. Их город будет стараться показывать «гостям» в первую очередь, чтоб, так сказать, пустить дым в глаза.

Далее — сюда в основном прибывают живые. Мёртвые души тоже, вроде как. попасть могут. Тина знала по крайней мере один пример, в шутку назвала себя. Да, в принципе, на неё так посмотришь — и правда, как будто бы удушили, возможно — потом утопили, а неприкаянная душа — вот, нашла здесь приют. Сама она по этому поводу даже не грустила особо, за одну только их с Колей короткую встречу вон сколько раз успела про себя пошутить.

Но её случай — скорее исключение, а не общее правило. Опять же, опираясь только на её понимание — а как долго она в этом месте, девушка плохо помнила. И, снова же, напирала на необходимость постоянно вести счёт времени. Оно будет теряться, будет его предавать.

Ещё Тина железно настаивала, чтоб он добрался до маяка в кратчайшие сроки, даже не думал засиживаться где-то до вечера. Не то, чтобы у него в планах было что-то подобное — но она именно что подчеркнула. Напирала на том, что ночью, хоть на улице, хоть в неизвестном и чужом доме ему лучше не оставаться. Что произойдёт, застань он эту самую ночь на улице, новая знакомая, правда, так и не уточнила.

А ещё желания, точно! Тина не раз повторяла о необходимости за ними следить. Желания для Околицы — это всё. Её основное топливо, её основная пища. Именно поэтому это место интересуется в основном живыми людьми. Именно поэтому очень высокий шанс, что и сам Николай — тоже жив.

Всё ещё, происходящее напоминало какой-то не то сюр, не то абсурд, не то дешёвый хоррор под старые игры, но — хэй, Николай оказался в нём. И, хотел парень того или нет, он всё-таки вынужден следовать местным правилам. Благо, их ему хотя бы отчасти объяснили.

А объяснения — это всегда хорошо.

Инкапсуляция — полезная штука, но не в данном конкретном случае. Пользователю не просто нужно, а жизненно необходимо понимать те процессы, которые происходят в этой багнутой реальности.

В плеере сменился уже пятый трек, а это добрые четверть часа.

Всё ещё никаких людей.

«Это что, выходит? Мне о тебе рассказали, и ты решила не притворяться?» — хмыкнул арке ворот городского парка.

Тот даже не выглядел лабиринтом: прямая аллея, окружённая живой изгородью синих роз.

… И правда, совсем никого вокруг. И ворота раскрытые приглашающе, мерно покачивались на лёгком ветру.

***

Озёрную улицу Николай опознал не по озеру. Так указал ему вбитый в рыхлую землю, чуть покосившийся, дорожный знак.

Вокруг, куда ни гляди — чистый открытый луг. И небольшая тропинка, которая его огибала — и тянулась, судя по всему — да, по дуге вдоль поляны.

Проверять, чем примечательна эта поляна. парень не стал: знал, читал и про Сталкеров, и не только. Аномалии всегда хотят казаться обыденными.

По ту сторону луга угадывались черты леса. Деревья там будто бы расступились, даже здесь, где стоял Коля, различалась дорожка среди хмурой высокой рощи. Вот к ней он и двинулся, конечно же помня название.

«Псовий Пролесок». Оно и звучало опасно, и выглядело прекрасным местом для какой-нибудь стрёмной засады.

Мобильный на блокировке, наушники — всё, в карманах. Здесь хорошо бы оставаться настороже.

***

Роща давила нависающими ветвями, а листвы так много, что кроны собой закрывали солнце, бросали много лапистых, когтистых теней на дорогу.

Оправив рюкзак, придерживаясь за лямки, Николай осторожно ступал по тропинке — и закусил губу, шумно выдохнул, заслышав многоголосый собачий лай. На звук, сколько их там сбегалось — определить сложно. И поблизости — ни ветки какой, ни палки. Только он сам, его тело, тот самый рюкзак. Ну, мобильник ещё, разве что, как кастет — да и то, вряд ли сейчас поможет.

Лай из просто громкого перерастал в истошный, всё ближе и ближе, больше и больше — и парень шёл по тропинке, не срываясь на бег. Внутри всё протестовало, сердце отчаянно билось.

Нет, он не мог позволить себе вот так просто бесславно сдохнуть.

У него есть, чёрт возьми, желания! Околица не должна хотеть его смерти. Его не должны убить.

… Но ты скажи это вот той оскалившейся дворняге, которая выскочила перед ним на дорогу. Рычала, вперилась голодным злым взглядом, исходила слюной. Высокая, рыжая, тощая.

За спиной тоже рык, зычный вой. По кустам — шелест, хруст хвороста — окружали. Приближались к нему.

Уже не одна и не две. Минимум пять. Худые и жилистые, рычали и обступали. Никто из псов не приближался к нему — зато ходили вокруг, бросали лютые взгляды, рыхлили лапами пыль.

Вот та, первая, кто перед ним выскочила — припала на задние лапы, выгнула спину — и рванулась на парня.

Тот было заслонился рукой — как лес разразился громом — и псина рухнула грязной мордой к его ногам.

Коля дёрнулся, обернулся — и новый выстрел. Жар от пули, рваный горячий след на щеке — и ещё один пёс упал.

Третий выстрел, сдавленный всхрап по другую руку.

Прочие псы отчаянно взвыли — и, рыча, принялись отступать. Всё ещё медленно, всё ещё злобно глядя на оторопевшего и растерянного — такого им сладкого, такого жалкого и удобного — но нет. Синхронно дёрнули мордами — и заспешили во тьму лесов.

***

Коля тупо оглядывался вокруг себя. На земле перед ним три пришибленных зверя. Просто валялись, под ними медленно растекалась густая, мешающаяся с пылью и грязью кровь.

— Здарова, умник! — за спиной голос — и парень напрягся, закатил глаза. Он абсолютно точно знал, кто к нему направлялся — и всё-таки, да, был рад.

Потом повернулся, вяло махнул рукой.

Именно так, всё как ожидал Николай.

В свободной майке-алкоголичке, старых расстёгнутых джинсах давно уж не по размеру, в колошах на босу ногу и со щетиной и патлами, которым позавидовал бы сам Робинзон, опираясь на поставленное дулом в землю охотничье ружьё, как на посох, его отец ухмылялся сыну.

И в лучах закатного солнца на волосатой груди поблёскивала медаль.

4:4. Лиза

Я… А я не могу писать!

Нет, ну, как. Здесь есть и почти моя печатная машинка, и стопка листов, и коробочка с запасными лентами — а всё-таки не могу.

Кристина уже уснула. Мы в спальне на какой-то странной квартире. Будет смешно, если ты, читающая это, найдёшь здесь эту запись, не зная ничего, что было до этого — и без понятия, что будет потом.

Но я всё-таки села печатать. В данный момент — больше для собственного успокоения. Я тихо печатаю, чтобы Кристину не разбудить.

Одной рукой, второй — глажу её спящую: её голову себе на колени сложила. Чтоб знать, что она рядом. Чтоб её чувствовать. Это очень и очень важно.

И пытаюсь хоть как-то осознать свои мысли.

… В общем, Околица — это редкая сволочь. Я примерно представляла, на что способно это дикое место — но сегодняшнее — это уже за гранью.

Нет, я просто отказываюсь верить случившемуся. Иначе, как издёвку, происходящее не назовёшь. Просто взять и перестроиться под вообще другой незнакомый город — и даже не пытаться скрывать себя.

… Наверное, да, мне страшно. Одновременно и злобно и страшно. Это ответ на вызов, да? Так мне всё трактовать?

Я ведь на поездку-то согласилась, примерно представляя, чем всё может обернуться в итоге — просто, чтобы Кристина мне наконец поверила. Как же я ошибалась! Надо было стоять на своём.

Какая я дура.

Мы покушали аскорбинок. Я пошутила, что это снотворное. Она мне поверила, и теперь крепко спит. Глажу её, перебираю её мягкие волосы, ощущаю её тепло. Кристина свернулась и обнимает меня во сне. Интересно, что ей сейчас снится? Со мной ли она сейчас, или с кем-то ещё?

Главное — чтоб не сама.

Я не сплю только потому, что вот недавно проснулась. Снотворное на меня не подействовало — и в нашей спальной, и в зале, конечно же, включён свет. Двери в квартиру я ещё днём заперла. В коридор — закрыты сейчас. На всякий случай подтащила к ним стул, спинкой зажала ручку. Надёжнее, так надёжнее.

На маяке я могу позволить себе не спать хоть всю ночь. Но здесь — да, я проснулась. И сна ни в одном глазу, и совершенно не знаю, чего ожидать.

Я очень надеюсь, что Околице зачем-то нужны мои записи, и она не потревожит ни меня, ни Кристину, пока я сижу за машинкой.

И да, я уже говорила? Ни при каких обстоятельствах особенно сейчас я не могу позволить нам разлучиться.

Пока мы вдвоём, наши мысли мешаются, городу будет сложно взаимодействовать с каждой из нас. Ему нужно нас разделить — а я этого не позволю.

Желания исполняются в одиночестве.

Исполнения собственного я не хочу. По крайней мере — точно, точно не здесь, не сейчас.

Кристина рассказывала, что до меня встречалась с другой девушкой. Её она там, в кафе вместо меня увидела. И что она приехала в Околицу, расставшись с ней.

Мы условились только частично открыть наши желания: это важно. Так мы сможем понять, если вдруг кого-то из нас заменят. Околица любит грубо заявлять о себе, смеяться тебе в глаза. Она охотно выдаёт себя, позволяет тебе осознать твоё место в ней. Лгать и намеренно делиться ненастоящими фактами — не вариант. Так мы только запутаемся, а и мне, и Кристине сейчас важна ясность. Хотя бы в рамках возможного. В рамках допустимого.

Я сижу и всё время прислушиваюсь, всё время кажется, что входная дверь… как бы сказать… не на месте. Что там кто-то за ручку дёргает. Но это может быть просто сквозняк. Тут же форточки и в спальной и в зале открыты, ветер, чтобы не жарко.

А ещё одной рукой чертовски неудобно курить. Никотин помогает держаться в тонусе.

Бедная Кристина, куда тебя занесло.

Просто стряхиваю на стол пепел. В чашку — окурки складываю.

Почему эта квартира мне так знакома? Почему я узнаю эту спальню? Кровать под окном, стол — прямо рядом с ней. В целом такое, тесноватое продолговатое помещение. Люстра под старину, с лампочками в стиле свечей. Гирлянды под потолком, тоже сейчас включённые.

Не хватает только плакатов Вало, Юрки 69, Стила. Они у меня вот здесь, над столом, прямо напротив шкафа висели триптихом, моя святая святых.

Значит, мы сейчас у меня дома? А будем ли мы здесь завтра?

Как давно я не была в этой комнате?

Как давно отсюда сбежала?

Нет, я всё же прервусь.

Я не могу отнимать руки от Кристины, жутко нервничаю и очень хочу курить. Так что теперь совсем объявляю паузу. Нужно посидеть, продышаться. Очень хочется пересмотреть свои предыдущие записи, сравнить вообще своё состояние с тем, когда мне спокойно и то, как мне сейчас. Я не знаю, мне буквы слепыми и слабыми кажутся, совсем не отбивают моих эмоций.

Вот. Цепляюсь за звёздочки. Креплю их троих сюда.

***

Наткнись я на подобную сцену в книге, о героине бы так и сказала: «Дура! Какая дура!». Ты явно не в себе, очевидно — не у себя дома. Случиться может чёрт знает что — и из всех возможностей ты по воле авторки просто продолжаешь строчить заметки, как заводная добропорядочная, услужливая к читательнице персонажка, обязательно верная своей роли и стилю.

А беда в том, что я не знаю, что делать. Ну, как. Знаю, что ни при каких обстоятельствах не должна покидать спальню. И чётко видеть происходящее в зале, раз уж двери в него открыты. Я и на лист-то почти не смотрю, набираю вслепую. Так много уже печатала, что помню расположение клавиш без всякого «Соло на печатной машинке», играю партию одной рукой.

А ещё на меня смотрят, сейчас и в прямом эфире. За окном зала я вижу мальчика. Он не на подоконнике, он просто висит. В джинсах, жёлтых кроссовках. Тёмная кофта в жёлтенькую же полоску на рукавах, откинутый капюшон. Пшеничные до плеч волосы. Он мне машет и улыбается и раскачивается.

Я смотрю в его открытые зелёные глаза, держусь за плечо Кристины и даже не забываю о запятых. точках и прочих знаках!!!!

Что ты здесь забыл, зачем,зх зачем ты сюда пришёл, что тебе от меня нужно, почему именно зедсь сейчас в этот момент ты этого ждал ты хотел этого уйди нет я к тебе не пойду жаэе не надейся нетнетнетнетнетнет я не выйду к тебе как бы ты не просил

***

Лиза сидела на постели, сжала плечо своей крепко спящей подруги и пристальным взглядом смотрела в окно зала.

Там, за тёмным стеклом, со стороны балкона она видела мальчика, который как бы просто повис в воздухе. Стоял, улыбался ей. Глаза ребёнка — широко распахнуты, вздутые, водянистые. Губы — полные, налитые синим. Само лицо — грубое, грязное. Глазные яблоки закатились, виден только белок. Само тело — неестественно-полное. Под кофтой прослеживался выпирающий пухлый живот.

***

уйдиуйдиуйди просто уйди отсюда, ты прекрасно понимаешь: я не верю в тебя. я не верю тебе. тебя нет, слышишь, нет, и быть тебя здесь не может. ты не заставишь меня к тебе выйти. я на это не поведусь.

***

В дверь стучали.

Стучали в дверь её квартиры. Били тяжело кулаком. Приглушённый стук гулко вбивался в спальню. Часто дёргали ручку.

Кристина потянулась, вытянулась, легла на спину — и Лиза, не отрывая взгляд от окна, тихонько погладила свою подругу. Редко и глубоко дышала.

Она чувствовала тепло от близости со своей нежной, со своей хорошей, со своей самой лучшей. Радовалась, что та была способна так крепко спать.

Стук продолжался, мальчик и не думал никуда исчезать.

***

Вы не разлучите. Вы не разлучите нас. Я слишком хорошо понимаю, что вы пытаетесь сделать. Не выйдет. Не выйдет. Смотрите, я даже вернула себе самообладание. Я снова помню и про запятые, и про проблелы, и про большие буквы, и даже, наверное. не опечтываюсь. Минимально допускаю ошибки.

***

Лиза села прямо, напряглась, силилась выгнуть спину. Холодок, лёгкий холодок у шеи и по спине.

Зрительный контакт — там, на закатанные глазные яблока. Не с тем, что сзади.

Медленно потянулась за зажигалкой, почти наощупь — к сигаретам, только не отрывать взгляд от окна.

Просто курить, мать его улыбаться, играть в гляделки с тем милым мальчиком. Периферией отслеживать: к Кристине ничего не тянулось. Слушать сраный стук в дверь. В таком режиме сидеть до утра.

Не дёргаться, без резких движений. Вот — пепел стряхнула в чашку. Вот — затянулась. Вот — острый коготь, он не царапается, просто водит по коже, от челюсти и к ключице.

Не двигаться. И не прятаться. И теперь уже точно не убегать.

***

Ты понимаешь, что я знаю, что ты там. да? И что вот ты сейчас читаешь всё это, глядя через плечо, да? Да?? ДА?! Читай. Мне, как видишь, совсем всё равно. Вот совсем абсолютно. Стучись сколько влезет. Смотри, сколько влезет. Трогай, пока не устанешь. Я даже не буду тебе мешать.

***

Последний абзац Лиза даже проговорила. Даже нет: процедила, сочась презрением, ядом, ненавистью к тому, что вокруг.

Кристина зевнула — и Лиза затаила дыхание.

«НЕ ПРОСЫПАЙСЯ!!! — закусила губу. — Только не просыпайся, — сцепив зубы, не издавая ни звука».

Скрип половиц в коридоре. Тяжёлые медленные шаги.

Мальчик за окном раззявил рот, обнажая чёрные дёсна. Коснулся ладонью стекла.

Острый коготь вёл по спине, между лопаток, придавливал ткань рубашки.

Шаги совсем близко к двери в зал.

Девушку прошиб холодный пот. Моргнула: в глазах кольнуло. По щеке потянулась слеза.

***

я одна сейчас, да? если Кристина спит, то, значит, я одинока? я одинока, да? ты вот ко мне пришёл? а я не здамся. на зло тебе до утра высижу. буду ждать, сколько потребуется, выблядок, жертва лопнувшего гандона, тварь, не надейся

***

Тяжёлый удар по закрытой двери в зал. Сквозняком всколыхнулись гардины — но Лиза не шелохнулась. Позволила себе тихий вздох, заметив, что её подруга по-прежнему крепко спала.

Мальчик за окном продолжал гладить стекло. Прижался лицом к поверхности, от чего его губы раздвинулись в синюшную тёмную мякоть.

Коготь у поясницы, под тканью рубашки. Надавил немного сильнее.

***

если тебе интересно, да, это больно. и мне как-то придётся объяснять новый порез.

***

Она просто продолжала курить. Только сцепила зубы, старалась не морщиться и терпела. Жгло не сильней, чем от лезвия. Да, это всего лишь лезвием от поясницы — и к рёбрам, совсем неглубокий след. Достаточно, чтоб пустить кровь — но даже на рану не тянет.

Девушка сжимала ладонь любимой, всё ещё старалась ни за что не моргать. Не трястись. Никак своим телом не побеспокоить сон своей женщины. Она обещала её защищать. И она защитит её. Даже сейчас, даже перед лицом кошмара.

Это просто игра в ожидание.

За дверью мялись. Опять единичный тяжёлый удар.

Не дёрнулась, ощутив второй коготь — вёл под воротником. Мягко и медленно, описывая линию вокруг шеи.

Мальчик прижался щекой к стеклу, повёл головой, размеренно тёрся о мерно запотевающую поверхность.

Это её кошмар. С ним она уже научилась справляться. Просто сейчас её подловили.

***

А я всё равно не сдамся. Ты не взял меня, пока я была здесь одна. На что ты рассчитываешь теперь? Ты можешь сколько угодно жрать мой страх. Но тебе меня не сломить. Я ещё и половину пачки не выкурила. Спасибо за подгон, кстати. Это очень и очень кстати. Ты сам себя вот этим подставил.

***

Коготь от рёбер тянулся к груди. Кровь — ну, она просто липкая, неприятная. Совсем чуть-чуть Лизу жгло. Боль — это всё-таки жизнь. А когда кровь выходит — это как освобождение, облегчение, что ли. Как испустить дух, как выдохнуть, только телом. Это даже по-своему исцеляющая, иногда и очень полезная боль.

Тихий треск по джинсовке — и давило спину. Ощутила холод по коже от разорванной ткани.

Твёрдая игла вела острием по изгибу хребта.

Новая сигарета.

Новый удар, громкий треск, как кулак проломил дерево. Наверное, дверь в зал сейчас просто в мясо.

***

я конечно же всё это забуду и ты сделаешь всё чтоб эта запись была уничтожена. чтоб я не помнила ни о когтях, ни о тебе за окном, ни о чудище на пороге. но я для этого и пишу. я выжигаю эти слова в своей памяти. не надейся, что я забуду.

***

Лиза сжимала ладонь Кристины. Опять сидела, не позволяя себе никаких движений.

Коготь на теле уже вывел порез к груди, скрывающей сердце.

Чуть-чуть головой качнула: вторая лапа зацепилась за серёжку с корабликом. Опять дёрнула. И опять.

На третий раз Лиза впилась зубами в губу: мочка очень, очень болела. Ну, по ощущениям — то, что от мочки осталось.

Любимая не шелохнулась: ну, так, её подруга силилась не поломать её сон.

Мёртвый мальчик бился лбом о стекло.

***

ты можешь мучить меня, сколько хочешь. можешь пугать меня, сколько хочешь. можешь изводить меня, сколько хочешь. но всё это бесполезно. я это знаю. ты это знаешь.

Но я не сдамся.

Я не сдамся тебе.

Следующий раздел