В стране Молоха. Сын человеческий, часть 2
Ats<Предыдущая часть
Жар и духота, лязг незримых исполинских механизмом, закладывающий уши, не позволяющий расслышать собственный крик.
Иннокентий Петрович тонул и горел одновременно.
Вверху, насколько хватало взгляда, не было ни неба, ни крыши — одно лишь пламя, смыкающееся над головой купольным сводом. Диван под ним исчез, обратившись в полыхающую бездну. Иннокентий Петрович медленно опускался вниз — шел на дно огненного океана, в бессилии барахтаясь руками и ногами. Пламя обволакивало его как вода - жаркое словно кипяток, но чудом не оставляющее на коже ни ожога. И там - в глубине раскаленной пучины - Иннокентия Петровича ожидал он.
Гром и дребедень. Неистовый шум, напрягающий ушные перепонки до предела, медленно слагался в слова.
- ВЗГЛЯНИ НА МЕНЯ!
Гигантский черный силуэт — больше чем высотный дом, чем целый город или целая планета — проступал среди языков пламени. Рот Иннокентия Петровича распахнулся, надрывая связки в отчаянном вопле, беззвучно растворяющемся в исполинском лязге.
- ВЗГЛЯНИ НА МЕНЯ!
Голос, словно грохот величественных молотов, бьющих по огромным наковальням. На фоне его хозяина Иннокентий Петрович казался маленькой песчинкой — беззащитным сгустком плоти и крови, приблизившемся вплотную к истинным обитателям Вселенной.
- Не-е-е-т!!! - закричал он, сжимая ладонями глаза, лишь бы не видеть того, кто прятался среди огня; не постигать, скрывающихся за его образом откровений. Откровений, несущих в себе ужасающую истину, соприкоснувшись с которой, он никогда не сможет жить как прежде. После которой он станет навсегда другим.
- ОТКРОЙ ГЛАЗА!
Иннокентий Петрович с воплем вскочил на своем диване. Стихли лязг и грохот, исчезло пламя. Комната тонула в темноте. Аккуратно сложенная одежда висела рядом на спинке стула.
Иннокентий Петрович облегченно вздохнул и откинулся на мягкую подушку. Ему приснился дурной сон. Уже не в первый раз за этот месяц. Простыня и пододеяльник вымокли от пота. Встав с дивана, Иннокентий Петрович проверил батарею у окна. Та пылала жаром, наполняя духотой квартиру. Открыв форточку, он лег обратно, пытаясь собрать воедино смутные обрывки сновидения. Кажется там был огонь. И какой-то голос. В общем, всякая ерунда.
За стеной, в квартире Ольги Степановны, кто-то тихо, едва заметно шуршал, поскребывая чем-то острым в стену. Включив лампу, Иннокентий Петрович проверил будильник, стоявший на сидушке стула. Без пятнадцати четыре. Больше часа до подъема. Расправив сбившееся в комок одеяло, он устроился поудобнее и погрузился в умиротворенное, лишенное снов забвение.
Декабрь
Ночью вслед за мимолетным потеплением ударили колючие, по-зимнему суровые морозы. Остервенелая студеная вьюга, завывавшая под окном до самого утра, преобразила двор общаги, спрятав его бетонно-кирпичное нутро за белыми холмами снега. Талая вода, еще вчера сбегавшая вниз по кровле, заледенела на водостоках и карнизах увесистыми мутными сосульками.
Выйдя на крыльцо в иссиня-черных сумерках перед рассветом, Иннокентий Петрович в свете фонаря проверил циферблат своих часов. Без пятнадцати семь. Небо над головой медленно светлело, будто исполинская чашка с кофе, капля по капле разбавляемая белым молоком. Надвигался новый день.
Поправив очки и шапку-ушанку, натянув на ладони рукавицы, Иннокентий Петрович спустился по лестнице во двор и начал свое странствие на работу.
Холодный утренний воздух пощипывал лицо — ночью температура опускалась до минус 30. Облезлая дубленка из мутона, купленная пару десятилетий назад, пахла нафталином и жала в области талии. За прошедшие годы Иннокентий Петрович прибавил в весе.
Окутанные изморозью клены выстроились вдоль тропинки, словно покрытые кристалликами льда скульптуры. Хмурый и небритый Стамескин, облаченный в валенки и телогрейку, возился с широкой фанерной лопатой, оставляя глубокие просеки в пушистом рыхлом покрове. Вязаная шапка-петушок на его голове идеально сочеталась с темной многодневной щетиной. На приветствие Иннокентия Петровича Стамескин ответил недовольным ворчанием.
Миновав аллею кленов и повернув в сторону детской площадки, Иннокентий Петрович нос к носу столкнулся с Ольгой Степановной. Увязая по щиколотки в снеге, соседка медленно брела по нерасчищенной дорожке, волоча за собой старую спортивную сумку. Погруженная в свои мысли, она не заметила Иннокентия Петровича и больно врезалась тому плечом под дых. На автомате сделав шаг назад, Ольга Степановна, будто в полусне, подняла голову вверх, пытаясь рассмотреть внезапно выросшую на ее пути преграду.
- Доброе утро! - машинально выпалил Иннокентий Петрович и невольно поежился под скользящим по нему взглядом.
Миниатюрная женщина, в свои сорок шесть выглядевшая на все шестьдесят, как будто бы смотрела сквозь него, блуждая по его лицу покрасневшими апатичными глазами. Бледная и изнуренная, Ольга Степановна была одета во все те же осеннее пальто и шляпку, сидевшие на ней теперь как на огородном пугале. Лицо ее осунулась. Под глазами залегли темные круги. Несколько секунд они стояли в тишине, безмолвно разглядывая друг друга. Наконец взор Ольги Степановны обрел осмысленность и сфокусировался на собеседнике.
- Ой, здравствуйте, Иннокентий Петрович! Что-то я Вас с утра не признала…, - выпалила она скороговоркой.
- У Вас все в порядке? - спросил он, больше из вежливости, чем из участия, - может быть Вам нужна помощь?
- Помощь? Мне? - Ольга Степановна издала смешок, протяжный и трескучий, похожий на крик сороки, - вот тоже скажете. У меня все хорошо: с тех пор, как Тарас вернулся. Я уж было думала, он погиб - места себе не находила. А потом глядь — а он уже и дома. Счастье-то какое! Я, дура старая, даже попервой его с перепугу и не признала. За чужого приняла...
Она тараторила без умолку, выпаливая слово за словом голосом высоким и противным, как визг электродрели. Кровь прильнула Иннокентию Петровичу к вискам. Голова медленно начинала болеть от долбящего в уши изнуряющего монолога. Не став дослушивать соседку до конца, он скомканно извинился и, обогнув Ольгу Степановну по кругу, заспешил что есть сил вперед к просвету меж домами. За его спиной та продолжила свой разговор, уже наедине с самой собой.
Он быстро шел, почти бежал, концентрируясь на своей цели — автобусной остановке. Это отвлекало его от сумрачных мыслей, в первую очередь от той, почему сумка, что тащила за собой Ольга Степановна, шевелилась на снегу и пищала.
Сегодня он не опоздает на автобус.
∗ ∗ ∗
Дверь на входе скрипела и не открывалась, сдерживаемая напором воющего ветра. Пришлось изо всех сил тянуть ручку на себя, лишь бы оказаться внутри здания.
Обрюзглый пожилой вахтер, смотревший за фанерной стойкой телевизор, флегматично проигнорировал его «Доброе утро». За прошедший месяц старик не хило сдал. От лица его, прежде красного как помидор, отхлынула вся кровь, сделав кожу по-нездоровому землистой. Слившись со стулом перед экраном, он день за днем словно разбухал в своих размерах, исполняя минимум телодвижений и едва вмещаясь теперь в старенький служебный камуфляж. Иннокентию Петровичу пришла в голову мысль, что этим утром вахтер как никогда смахивает больше на нечто, выросшее из земли, чем на живого человека.
Забрав ключи и расписавшись в журнале, Иннокентий Петрович направился к лестнице, раздумывая над тем, показалось ли ему или нет, что на усах вахтера пробивается лишайник. Пол первого этажа блестел словно зеркальный. Техничка Есуман, блеклая и выцветшая как старая фотография, протирала окна смоченной в воде губкой.
∗ ∗ ∗
- Когда я выключаю свет и ложусь в постель, мне кажется, будто кто-то наблюдает за мной из стен моей квартиры.
Алевтина испуганно жалась на краешке стула. Ее обед — яблочные дольки и нечто зеленое вперемешку с отварным рисом — лежали нетронутыми на тарелке.
Иннокентий Петрович насмешливо фыркнул, обсыпаясь хлебными крошками:
- Что за бред Вы опять несете?
В последнее время Алевтина все сильнее и сильнее действовала ему на нервы.
- Мне страшно, Иннокентий Петрович. И эти мертвецы. Они все ходят вокруг меня и смотрят. Смотрят, хотя раньше не смотрели. Словно чего-то выжидают.
- Видать видят в Вас своего ровесника, - ответил Иннокентий Петрович и засмеялся над своей же шуткой. Оскорбленная Алевтина подхватила тарелочку с едой и пересела из-за общего стола за свое рабочее место.
Окончив обед, Иннокентий Петрович вымыл самостоятельно посуду и провел остаток дня за составлением годового отчета. Алевтина дулась на него из-за своей пишущей машинки, делая вид, что не замечает его присутствия.
Часы на стене отсчитали начало пятого. Воздух за окном потемнел, насыщаясь серо-синим цветом. Приближался вечер.
Сумерки действовали нервирующе на Алевтину. Позабыв о своей обиде, она словно съежилась и обмякла под гнетом нарастающей тревоги. Сидя за своим столом, Алевтина затравленно поглядывала в окно, время от времени переводя украдкой взгляд на Иннокентия Петровича.
Наконец, удовлетворенный проделанной работой, он отложил в сторону бумаги. Сладко потянувшись, Иннокентий Петрович начал педантично восстанавливать царивший до его прихода на столе порядок. Опустив голову, Алевтина сидела без движения, не торопясь собираться домой вслед за ним.
Иннокентий Петрович стоял у распахнутого настежь шкафа, поправляя на шее теплый вязаный шарф, когда за его спиной раздался голос счетовода.
- Я бы хотела Вас попросить об одолжении.
- Что еще? - не оглядываясь назад, огрызнулся он, натягивая пальто на плечи.
- Не могли бы Вы сегодня проводить меня до дома?
Иннокентий Петрович замер, застигнутый услышанным врасплох. Их с Алевтиной отношения никогда не выходили за рамки рабочих и не отличались не то, что близость, но даже дружелюбием. Обернувшись назад он с удивлением уставился на коллегу.
Расценив его взгляд как возможность, Алевтина вскочила со стула и подбежала к нему, обеими руками схватившись за рукав его пальто.
- Иннокентий Петрович, миленький пожалуйста, не уходите! - молила она, заглядывая ему прямиком в глаза. Слабые старушечьи ладони с отчаянием цеплялись за цигейку, - молю Вас, не оставляйте меня одну! У меня никого нет! Мне страшно! И эти сны... Я чувствую, что со мной случится что-то плохое!
Во взгляде Алевтины плескался страх — глубокий и неподдельный - превращавший ее глаза в два бездонных серых колодца. Нечто на дне этого взгляда передалось Иннокентию Петровичу, всколыхнув в его душе собственный — застарелый и тщательно скрываемый от посторонних - ужас.
- Алевтина Львовна! Вы меня задерживаете?! - завопил он, с силой выдергивая рукав из пальцев счетовода. Подхватив на ходу портфель и шапку, он быстрым, едва ли не переходящим на бег, шагом выскочил за пределы кабинета, оставляя позади стенающую старуху.
∗ ∗ ∗
- ...красные лампы.
- В смысле?
- В прямом. Как обычные, только окрашены в красный цвет. Когда включаешь, свет такой, словно ты в проявочной. Десять ящиков.
- И зачем столько? Для церквей?
- Наверно. Администрация лучше знает.
Сидя за столом в пельменной, Иннокентий Петрович вяло ковырялся вилкой в тарелке. Аппетита не было. Даже любимый компот из сухофруктов вызывал у него сегодня отвращение. Сдвинув в сторону залитые сметаной пельмени, он взялся за борщ в алюминиевой миске, слушая вполуха приглушенные голоса за своей спиной.
- Как думаешь, правду люди талдычат?
- О чем?
- Что красный свет — к беде. Кто его часто видит — пропадает.
- Тьфу на тебя, Аркаша. Наслушался детских страшилок. Ты бы еще в Бабу-Ягу поверил.
Аркаша обиженно засопел, а затем притворно-снисходительно произнес.
- Как скажешь, Саня. Ты же из нас двоих — умный. Только учти: лет десять назад и в живых мертвецов с уродами никто не верил.
- Так это же совсем другое. Кулябин разъяснил тогда: «мертвецы» — это обычные люди, только с лучевой болезнью. А уроды — это... эти самые... Мутанты! Все из-за проклятой радиации, будь она неладна.
- Интересно знать: где это Кулябин видел такую радиацию, чтобы по ее вине люди в подобных страхолюдин превращались?! - все сильнее распалялся Аркадий, - да еще настолько быстро. Месяц назад нормальный человек, а затем глядь - и уже один из этих. Читал я про лучевую болезнь в медицинской энциклопедии. Волосы от нее выпадают, пятна на коже появляются. Но чтобы живые трупы по городу шлялись, да еще такие, словно вчера из могил повылазили — об этом ни слова.
- Отстань, Аркаша. Дай поесть спокойно, - голос Сани звучал устало, словно принадлежал человеку, желающему лишь одного - чтобы его оставили в покое, - Кулябину виднее - он мэр. К тому же в МГУ учился еще до войны. Куда тебе до него с твоим неоконченным средним и медицинской энциклопедией...
Со вздохом отодвинув едва тронутый ужин, Иннокентий Петрович поднялся из-за стола. Разговор позади него временно утих, чтобы спустя мгновение возобновиться снова. Одетая в белый халат и чепчик повариха читала книгу, сидя за раздачей. Кроме него, нее и пары трепачей в пельменной не было ни души. Живых людей в этой городе с каждым днем становилось все меньше. Мертвые же не ели, по крайней мере не ели пельмени.
Сняв с вешалки пальто и шапку, Иннокентий Петрович оделся и направился к выходу. Тяжелая тугая дверь выпустила его на заледенелое крыльцо. На улице смеркалось, шел густой снегопад. Колючий ветер кружил белые хлопья в вихре, швыряя их из стороны в сторону, обдувая незащищенное лицо. На остановке через дорогу в метели замерли мертвецы, вытянутые и худые, словно могильные кресты. На их фоне, вдалеке, городской храм горел красными огнями.
∗ ∗ ∗
Ко времени, как он достиг родного дома, над городом сгустилась темнота. Метель улеглась, ветер стих. Двор общежития тонул в чернильной мгле. Шестиэтажное здание, укутанное в декабрьскую ночь, горело редкими огнями пока еще обитаемых квартир.
Иннокентий Петрович шел к своему подъезду, ориентируясь во тьме почти на ощупь. Скрип подошв под его ногами нарушал гробовую тишину, когда зимние сапоги по щиколотку утопали в снеге.
Его подъезд маячил вдалеке крошечным островком желтого света. Импровизированный фонарь - лампа накаливания, обернутая в антивандальную решетку — вырывал из темноты часть лестницы и площадку перед дверью. Бледное горчичное сияние обрисовывало высокий силуэт, стоявший на взбегающих вверх ступенях.
Вслушиваясь в звук своих шагов, Иннокентий Петрович внезапно осознал, что тот стал гуще. Две угольно-черные фигуры, отделившись от ночных теней, двигались вслед за ним, едва угадываемые в дворовом полумраке. Недоброе предчувствие прильнуло к горлу. Обернувшись назад и разглядев своих преследователей, Иннокентий Петрович благоразумно прибавил шагу.
Паренек — вытянутый и худощавый — стоял на лестнице в подъезд спиной к двери - полуразличимый в сумеречном свете. Тонкая осенняя куртка, накинутая поверх спортивного костюма, явно была не по погоде, словно ее владелец не мог позволить себе зимний гардероб. Выбритая голова без шапки смахивала в темноте на голый череп. В левой руке стоявший крутил четки.
Приветственно кивнув и улыбнувшись, Иннокентий Петрович рискнул обойти стоявшего сбоку, в надежде молниеносно проскользнуть ко входу. Не произнеся ни слова, высокий парень шагнул в сторону, в одно мгновение перегородив ему дорогу. Иннокентий Петрович остолбенел и замер, будто крошечный лесной грызун, застигнутый врасплох внезапно появившейся лисой. Знакомая фигура возвышалась перед ним на границе тьмы и света - лицо иссиня-черное в сгустившейся вокруг подъезда мраке. Шаги за его спиной стихли. Глянув через плечо, Иннокентий Петрович с ужасом осознал, что его преследователи замерли в нескольких шагах, словно в ожидании команды.
- Виталя, можно я пройду, - взволнованно спросил он, обращаясь к темной фигуре на ступенях.
Вместо ответа Сомов сделал шаг назад, перемещаясь в залитую светом область. Сердце Иннокентия Петровича ёкнуло и ушло в пятки.
У Витальки не было лица. Три заросшие телесной кожей впадины: две - на месте глаз, одна большая — там, где когда-то находился рот — были покрыты розовыми рубцами. Лишенный ноздрей бугор в середине заменял существу нос. Никчемная абсурдная мыслишка промелькнула в сознании Иннокентия Петровича: голова парня казалась ему похожей в темноте на череп, потому что у нового Витали напрочь отсутствовали уши.
- Дэн-г эст? - спросило существо проглатывая звуки.
- Что, простите? - испуганно проблеял Иннокентий Петрович.
- Дэн-г эст? А эсл нанду?
В один рывок Виталька одолел пространство между ними. Удар, внезапно сильный, пришелся Иннокентию Петровичу в левую щеку. Потеряв равновесие, он кубарем скатился с лестницы, упав на спину в сугроб. Ушанка слетела с головы, студеный воздух вонзился иглами в лысеющий затылок. Сломанные очки сорвались с носа в сторону: мир перед глазами стал размытым. Из чернеющих небес на его лицо пикировали хлопья снега, тая на губах и насыщая рот прохладной влагой. Начинался новый снегопад.
Безлицая тварь спустилась вниз и нависла над ним сверху. Иннокентий Петрович с ужасом осознал, что в свободной от четок руке Виталька сжимает кастет. Недалеко от них товарищи Витали - бледные безглазые скелеты в черных пуховиках и куртках — потрошили внутренности его портфеля. Один из них подобрал с земли его ушанку и примерял ее себе на лысый череп.
- Пчму бес шапк-э? - спросил Виталька. Покрытый кожей рот не двигался, словно его хозяин общался с Иннокентием Петровичем силой мысли.
Крик ужаса зародился в его гортани, подкатил к губам, с силой вырываясь на поверхность. Виталька занес над его лицом ботинок, в явном намерении втоптать голову Иннокентия Петровича в укрытый плотным снегом тротуар. В панике тот зажмурился, как в детстве, с мгновения на мгновение ожидая тяжелый, сминающий лицо удар.
Секунды текли одна за другой. Удар не приходил. Нежданно Иннокентий Петрович осознал, что лежит в кромешной тишине. Исчез скрип снега, стихло шуршание портфельной кожи. В нерешительности открыв глаза, он обнаружил, что подошва перед ним исчезла. Безлицый монстр смотрел куда-то в сторону, напрочь позабыв о своей жертве. Нечто в красном сиянии спасло Иннокентию Петровичу жизнь, вовремя переключив внимание Витальки.
В красном сиянии. Сквозь чехарду беснующихся мыслей Иннокентий Петрович осознал, что уже давным-давно прекрасно различает Сомова и его дружков, несмотря на царивший во дворе их дома полумрак. С содроганием он повернул голову влево, желая узнать, что послужило этому причиной.
Уличный фонарь в десятке метров, никогда не работавший до этой ночи прежде, горел в вышине багряным светом. Красное как киноварь сияние плавно нисходило вниз, окутывая темную антропоморфную фигуру. Скрюченная и сутулая, завернутая в стелющийся по снегу плащ, та замерла в морозном воздухе, расплывчатая и плохо различимая для потерявшего свои очки Иннокентия Петровича. Кроваво-черный гость стоял и выжидал, следя за разворачивающимся перед ним спектаклем и не спеша пока переступать очерченную алым фонарем границу.
Иннокентий Петрович обрел второе дыхание. Трепет, что внушала перспектива встретиться вблизи с обитателем красного света, пересиливал страх перед Виталькой. Не осознавая как, он снова оказался на ногах и в бросился бежать, но застигнутый головокружением, опять упал, ткнувшись носом в землю. Безлицая тварь заблаговременно посторонилась, давая Иннокентию Петровичу проход. Мертвецы оставили в покое его портфель, безмолвно наблюдая за происходящим. Судя по всему, каждый из них утратил интерес к его персоне.
Не в силах подняться, Иннокентий Петрович полз на коленях, не смея оглянуться назад, обшаривая себе путь руками. Ощутив под ладонями обледенелые ступени, он вскарабкался по ним на четвереньках. Схватившись рукой за ручку входа, Иннокентий Петрович распахнул настежь дверь и ввалился из холодного зимнего безмолвия в дышащий теплом подъезд…
∗ ∗ ∗
Щелчок выключателя, и в крошечной ванной загорелся свет. Стоя перед зеркалом над раковиной в родной квартире, Иннокентий Петрович разглядывал свое лицо. Левая половина распухла и покраснела. Глаз с этой стороны налился кровью. К утру будет огромный синяк.
Голова до сих кружилась. За стеной, со стороны Ольги Степановны, скреблись — шорох болью отдавал в висках. Согнувшись в три погибели, Иннокентий Петрович склонился на унитазом. Его вырвало - стало немного легче.
Перейдя в комнату, он подобрал с пола скинутые впопыхах пальто, шарф и рукавицы. Убрав верхнюю одежду в шкаф, он проверил, надежно заперта ли дверь. Долго вглядывался через глазок, с ужасом ожидая увидеть лицо, лишенное глаз и рта, взирающее на него по ту сторону стеклянной линзы.
Наконец, паника улеглась. Он спасся - чудом уцелел. Приняв обезболивающее и сделав холодный компресс, Иннокентий Петрович лег на диван, не застилая его и не снимая одежды, и провалился в сон — жаркий и душный, навстречу огню и титаническому лязгу.