Спектрофилия (2)

Назад к оглавлению

Так ли сложно почистить зубы?

Да нет, не сложно.

Просто делается в несколько разных этапов.

И не все из них касаются только личной щётки и тюбика с пастой.

Чтобы почистить зубы, перво-наперво нужно вывести чужой вкус. Чужого вкуса обычно много, иначе вообще зачем что-то чистить.

Вычищается чужой вкус только тогда, когда дверь в ванную крепко заперта. Даже зная, что дома никого нет. Дома всегда есть кто-то. Даже при уверенности в обратном.

Но дверь в ванную — да, плотно заперта.

Лишний раз убедиться в этом всё ещё очень стоит.

Чтобы вычистить чужой вкус, сначала его надо вывести.

Выводить его лучше всего на пустой желудок. Это делается в спокойствии. И не обязательно жмуриться.

Нужно просто поднять сцепленную в кулак ладонь. Отогнуть указательный, средний пальцы. Открыть рот.

Положить их на слегка высунутый язык.

Не забыть нагнуться над унитазом. За сидение держаться крепко, свободной левой рукой.

Указательный, средний палец мягким, прямым движением погружаются в глотку.

Откашляться, продышаться. Ничего ни откуда не убирать. С первого раза, конечно же, не работает.

Подушечками пальцев провести по дрожащей гортани. Один раз. И ещё.

Вот теперь — можно жмуриться. И можно сводить живот. Даже лучше сводить живот.

Рот держать открытым достаточно широко. Нет, не убирать пальцы. И не сглатывать. Желудок, тракт, шея прекрасно справляются с поставленной перед ними задачей.

Основной вес тела, конечно же, оставлять на упирающейся в сиденье левой ладони.

Откашливаться и ждать.

Нажать на металлическую кнопку сливного бачка, когда весь вкус выведется. Хотя бы, его основная часть.

Подавить желание подержаться за голову: пока что рано, хотя и очень ведёт. Прежде всего — подняться с колен и выпрямиться.

Открыть воду в раковине.

Руки моются не дольше, чем набирается только что слитый бачок. Их даже толком не от чего оттирать. Ну, как не от чего. Это не та грязь, которую выцарапывают вместе с кожей. Это грязь необходимая, очищающая. Она легко соскальзывает с леденеющих под струёй ладоней. Затирается в один слой медового душистого мыла. Можно даже и без нажима. Спокойным движением: сперва вдоль правой, потом, для проформы — вдоль левой руки. Тщательно их отереть друг о дружку, до первой пены, небольших пузырьков. До тех пор, пока всё же начнут слипаться. Вот теперь — разнимать. И чтоб заботливо гладить, мягко. Пальцами между пальцев. Они хорошо поработали и заслуживают быть чистыми.

Отряхнуть мокрые, дышащие сладким мёдом ладони. Раз, два. Воду не выключать.

Сложить обе руки — мизинец к мизинцу — чашечкой. Наполнить чашечку бесцветной прозрачной жидкостью. Не глядеть на неё, не рассматривать отражение.

Опять зажмуриться.

Сделать глубокий вдох.

Поднести к лицу ледяную влагу — и вытирать-вытирать-вытирать. Месить и размешивать, размазывать и раскрашивать — и вжимать губы к дёснам, давить щёки к скулам. Чтоб и скользко — и очень липко. С силой, с продавливанием. Истереть, измыть всё, до последней капли.

Отряхнуть ладони.

Раз, два.

Не размыкать глаз.

Снова подставить «чашечку», довериться чувствам, выждать, пока наполниться.

Всё содержимое опять выплеснуть на лицо.

Наощупь отыскать полотенце. Оно отдыхает на крючке у двери. Вот это, мягкое и ворсистое. Натянуть его между вытянутыми руками.

Плотно прижать ткань к лицу.

Плотно-плотно, чтобы ворс забивался в рот. Чтоб зубами полотно искусать. Чтоб резкими, точечными движениями врезать его в щёки, губы. Сильным нажимом забирать и влагу и грязь.

Раз, два.

Третий раз — самый резкий. Если где-то останутся следы и царапины — не беда. Зато лицо чистое, свежее.

И на нём — ни пятнышка.

Только теперь открывать глаза.

Проморгаться.

Да, сейчас — выдохнуть.

Закрыть кран и опуститься на закрытое сидение унитаза. Взглядом перепроверить, так ли прочно закрыта дверь.

Беглый осмотр одной и другой щеколды. Замка на ручке, круглого, маленького — под ним.

Да, закрыта.

Новый вдох. Новый выдох.

Чужой вкус выведен изнутри тела. Теперь его следует вычистить из гортани и полости рта.

Чтобы вычистить чужой вкус, нужны всё то же мыло и ополаскиватель. И, конечно же, ещё вода.

Перво-наперво нужно встать, повернуться к раковине.

Ополаскиватель у левого края. Нет, не путать его с баллончиком одеколона рядом. Синяя пластмассовая бутыль с высокой серенькой крышкой без этикеток. Вот это вот — ополаскиватель.

Открыть крышку. Совсем легко: чуть-чуть нажать, повернуть. И ещё немного.

Набрать в крышку синей жидкости с ароматом ментола. До краёв, не переливая.

Поднести импровизированный сосуд к широко-раскрытому рту.

Закинуть голову. Тыльной стороной языка перекрыть глотку. Мышцами стянуть стенки гортани.

Влить.

Здесь всё вполне тривиально. Просто стоять с запрокинутой головой, вибрировать гортанью, позволяя моющему средству накладываться на ткани глотки.

Ожидать и вибрировать, вибрировать и ожидать.

Сплюнуть, ничего лишнего не заглатывать.

Открыть кран, поднести к хлынувшему потоку мыло. Растереть его, чтоб пошло пенкой, чтоб скользило в пальцах.

Так ли сложно не проглотить мыло?

Да нет, совсем легкотня. Оно широкое. Даже при всём желании не проскользнёт. А вот мять и вращать его языком и притом не морщиться, не глотать намыленную слюну — это ещё та задача! И руки здесь совсем не помощницы. Только рот, во всём виноватый рот. И язык.

Вот они виноваты — пусть вдвоём за всех отдуваются. Главное — сильно-сильно надуться щёками. Как два красных пухленьких шарика.

Не обращать внимание на горечь и жжение. Хотя бы во рту. Под глазами — можно. Когда жжёт под глазами — это не тело, это душа так моется. Душа тоже иногда хочет мыться.

А во рту всё в ментоле, всё в меду должно быть измазано. Только так чужой вкус вычищается: моющим и, конечно же, любимым душистым средством. Чтоб чужое сменилось родным.

Хотя бы большая часть чужого.

Языком вдавливать мыло к нёбу. Кстати, когда мыло у нёба — вот сейчас не забыть, что нельзя дышать. Да, да, да, не дышать.

Втолкнуть брусок в правую щёку. Нажать так, чтоб он оттягивал её ткань. Так оттягивал, чтоб дёсна чувствовали.

Ослабить давление, перекатить к левой. Снова держать, тереть и не отпускать.

Не забыть, что дышать-то уже можно. Осторожно, шумно и через нос.

Когда горечь в ротовой полости перерастает в чувство «сейчас сгорит», наклониться над раковиной, подставить ладони, вытолкнуть мыло кончиком языка.

Можно прокашляться.

Не вздумать ничего глотать. Это про очищение тела, а не грехов.

Тело всё вымазано в грехах, и от них никогда не отмоется. Только от вкусов и запахов. И то, если постараться.

Так что следующим действием — встать у крана, держаться боком к входной двери. Набрать в рот как можно больше воды, захватить полотенце.

Надуть щёки, их тут же сдуть. Обливать, обливать всю ротовую полость сильными волнами изнутри. Да, спокойно смешивать со слюной. Да, продолжать полоскать, не запрокидывая головы, не позволяя мыльной воде сильно липнуть к гортани.

Выплюнуть.

Держа рот открытым, затолкать в него край полотенца. Ворсистое полотенце, грубое. Скрежущее незащищённую отмершим слоем кожи поверхность языка, внутреннюю, внешнюю сторону дёсен. Нижних дёсен. И верхних дёсен. Оттирать-счёсывать, счёсывать, оттирать.

Нет, не взгрызаться. Нельзя, нельзя полотенце кусать. Вытираться им надо. Тщательно.

Тыльные стороны щёк промокнуть. Аккуратно, не оторвать. Щёки слабые, под нажимом ладони так хлипко держаться. Не надо отрывать щёки. Не надо. Они всё равно нужны. Хоть и подлая, но тоже защита.

Просто вытереть. Со всей тщательностью промокнуть изнутри. Одну и вторую, одну и вторую.

Приложить полотенце к нёбу. Не заталкивать ткань по глотку. К нёбу — ни миллиметром дальше. Мягко прижать — и оттащить к верхней десне.

Повторить.

Ещё один, ещё один раз.

Чужой вкус — это не чужой запах. Это всего лишь продукт. Он выводится так же, как и любые продукты. Не въедается, не становится частью тела.

Его можно, можно, можно от себя отодрать.

Сплюнуть кровь. Отереть ранку чуть дальше десны, у пары верхних передних зубов, чуть сморщиться. Порадоваться, что она появилась после основных процедур выведения и вычищения.

Язык.

Скрутить, но не взбалтывать. Не вырывать. Его просто тоже следует вытереть. Да, обхватывая снизу и сверху пальцами. Да, скручивая и выжимая. Ему же нравится, когда он скручивается и сжимается. Ему же нравится, когда он вылизывает. Ему же нравится всё ребристое, неровное и тугое. Нравится ему, очень нравится.

Нет-нет-нет, ещё раз: не вырывать. Просто вытереть. Но так, чтоб запомнил. Чтоб потом вспоминал именно этот вкус. Вкус пресной, водянистой, с остатками мыла и ополаскивателя крепкой ворсистой ткани. Чтоб ею весь, до самого кончика пропитался.

Вынуть ткань изо рта. Выдохнуть и закрыть глаза.

Новый вдох и опять по кругу, по разу: одну щеку и вторую, верхнюю десну, нижнюю, верхнюю часть рта, нёба, нижнюю, под и вокруг языка, сам язык — всё тщательно промокнуть.

Закрыть рот, отереть губы. Выдохнуть через нос и открыть глаза.

Всю полость медленно, аккуратно вылизать, тщательно проверяя, остался ли на поверхности чужой вкус.

Да, немного и ожидаемо где: всё ещё, на зубах.

Зато в остальном — приятная смесь, где преобладает — пресное и безвкусное, и совсем чуть-чуть — ментоловый мёд.

Вдохнуть, выдохнуть через рот.

Погладить чуть приоткрытые губы. Вот они, как бы там ни было — да, хорошие. Хоть и к мерзости всякой тянутся. Но на них много вкусов, и не все из них — так уж совсем чужие. Даже напротив, есть один такой, который нельзя смывать.

Хорошие губы. Хоть и балованные. Но за них всё остальное страдает, так что всё, всё в порядке.

Кивнуть довольно, прикрыть веки. Спокойно открутить кран. Не совсем открутить, не до мяса. Так, просто, чтобы подать напор.

Нагнуться, набрать полный рот.

Закинуть голову.

Рутинно, без всякого, просто ополоскать. Хорошо, правильно, не заглатывая. Постоять так и подождать, продолжая омывать горло приятной, лишённой вкуса студёной водой.

Наклониться и шумно сплюнуть.

Открыть глаза. Снова выдохнуть, улыбнуться.

Не забыть закрыть кран.

Осесть на закрытую крышку унитаза.

Вот теперь, чистыми пальцами прикоснуться к пульсирующим вискам. Растирать их и успокаивать.

Всё самое сложное уже совсем позади.

Взглядом проверить, так ли заперта дверца ванной.

Одна щеколда, вторая.

Замок на ручке. Маленький, кругленький, что под ним.

Да, всё так. Всё закрыто. И слух не лжёт: за весь процесс сюда никто не стучался. Сделать вывод: крайней мере пока дома всё ещё никого нет. А если и есть, то выключатель не выдаст. Кнопочка чинно опущена вниз. Да и кто чистит зубы при свете?

Кстати.

Теперь о них.

Тюбик с пастой в стаканчике за бачком, там же, где и баночка с бритвами. Рядом с чашечкой щёток. Взять ту, что с розовым мишкой. Этого мишку погладить. По носику, по мордашке. Поцеловать поднятые подушечки мишкиных лап. Добрый-добрый, родной-родной мишка. Он улыбается. Улыбнуться ему в ответ.

Когда чужой вкус выведен из тела и почти вычещен из ротовой полости, чистить зубы совсем не сложно.

Но очень нужно. Ради этого всё и делалось.

Да, снова подать воды. Смочить щётку, чтоб не кололась. Чтоб немного размякла. Погладить, потеребить её мокрую шевелюру большим пальцем правой руки.

Закрыть кран.

Открутить крышечку с длинного тюбика. Чуть-чуть надавить. Нанести первый слой на поверхность волосков щётки — и за ним тут же следующий, маленьким мятным тортиком, по спирали и с фигурной точечкой. Почти вишенки.

Откатить, прижать губы к дёснам. Плотно сцепить зубы верхней и нижней челюсти.

Поднести щётку с нанесённой пастой к внешней поверхности зубов.

Когда первый слой пасты ложится на зубы… Расслабиться?..

Да, расслабиться!

Плавными и неспешными движениями, мазок за мазком, как обычно, привычно, спокойно — действительно, просто чистить. Без лишних нажимов и без давления. Не терзать кожу, не пытаться ничего выбить.

Мазок за мазком, мазок за мазком.

Можно даже втягивать воздух, пропитывать полость рта вкусом наносимой прохладной мяты.

Вот так вот, тщательно покрыть пастой всю внешнюю сторону.

Расцепить зубы.

С внутренней — повторить.

Когда с каждым движением чувствуется уже не чужой, а новый, привнесенный вкус, процедура лёгкая и простая. И даже вполне приятная.

С ней даже нет смысла затягивать.

Но по краям зубов всё-таки надо пройтись. А то спереди, сзади есть — а вот верх, на который больше всего всякой дряни приходится, пространство всё между ними — да, об этом ни в коем случае не забыть.

Когда пасты достаточно, опять подставиться к открытой воде. Снова надуть пухлые мешки-щёки, снова волнами пускать влагу. Всё смывать, всё-всё-всё смывать.

Сплёвывать.

Повторить.

Один раз, второй, третий.

Полотенцем можно не протирать. Если пасты чуть-чуть и осталось — нормально, она вкусная и совсем безвредная.

Подставить щётку под текущую воду. Омыть её мягко, с любовью. Так гладить волоски и ворсинки, будто бы это пряди. Взмоченные, красивые, хорошие пряди.

Перекрыть кран.

Закрыть глаза и открыть. Опять посмотреть на закрытую дверь.

Опасть на закрытое сидение унитаза без желания хвататься за голову.

Наконец выдохнуть. Наслаждаться привкусом из смеси ментола, мёда, мяты и пресной воды.

Не выпускать из рук щётку.

Погладить округлое пузико милого мишки.

Поднести его мордашку к своей щеке. Потереться щекой о его выступающий носик.

Поцеловать его в этот маленький носик.

Вот его вкус, вкус вот этого милого мишки — он пускай никогда не проходит. И всегда присутствует на хитрых, шаловливых губах.

Овечки. Второе лицо

Ты прячешься, кутаешься под одеялом. Держишься ладонями за его край и всё никак не уляжешься.

Сегодня, как и в течение всей недели, ты намеренно отказываешься от лодочки.

В лодочке хорошо, но ты решила чуть-чуть потерпеть.

Ты точно знаешь, что Кобра — терпеть не может, когда ты выходишь к озеру. И вообще Кобра очень много и часто шипит. А когда не шипит, то уползает в свой угол и там грустит.

А за то, как она твою лодочку поломала, как она душила тебя и гипнотизировала, когда узнала и про игры твои, и про Сашку, ты на неё очень злишься.

Злилась, до последней недели.

А сейчас — лежишь в своей спальне, улыбаешься и вся светишься. Себя не видишь, но чувствуешь собственную хитрую-хитрую и самодовольную улыбку.

Никто ни о чём не узнает.

Зато ты будешь потом ходить гордая. И всё-всё-всё знать.

Ты поглядываешь на прикрытую дверь своей комнаты. Украдкой поглядываешь, из-за плотного одеяла.

Всё ещё лежишь на спине.

В коридоре свет давно выключен. Киваешь себе, решаешь: да, время готовиться.

Ты делаешь глубокий-глубокий вдох, вместе с тем — закрываешь глаза. Сейчас тебе так важно — и так сложно расслабиться!

Ну, как тут расслабиться, когда вся ты — ожидание?

А расслабиться очень важно. Успокоиться. Хотя бы выйти на берег озера, где спокойная тишина. Только ветер гуляет тихонько, собирая на стеблях капли росы.

Ты подставляешься этому доброму ветру, вбираешь его новым вдохом, плавно разводишь руки.

Босая, ты ступаешь по мягкой рыхлой, чуть влажноватой, сырой почве — медленно, шаг за шагом, позволяя ступням пропитаться теплом земли. Чтоб зазубрины колышущихся травинок щекочуще задевали лодыжки.

Чтоб не только ты, чтоб всё твоё тело вольно, спокойно дышало. Чтоб тревога вся снималась вместе с поглаживанием тронутых потоками воздуха прядей, опадала сорванной, дрейфующей за спину вниз листвой.

Ты покачиваешься назад — и пространство тебя окутывает, как в уютных перинах. Погружаешься в него, но не утопаешь.

Пальцы стоп касаются кромки воды.

Это не холод, а будоражащая, уютная свежесть.

Тебе нравится, когда прикасаются к твоим ногам. Аккуратно их трогают, одними подушечками пальцев от лодыжек — и по длине стоп. Чтоб как искорками по коже. Чтоб импульсами.

И руки. Не чужие, а близкие. Такие, которым ты позволяешь дотрагиваться до тебя. Не воровато и бегло — а игриво, мгновениями. Точечками, от которых расходятся тёплые волны, рябь. Мягонькие круги.

Тебе очень нравятся эти руки. Как они трепетно поднимают твою вытянутую ступню. Ты при этом ещё чуть-чуть кублишься, подтягиваешь к себе одеяло, смущаешься, прячешь голову в плечи. Ты же этой ногой по мокрой земле ходила. Ну зачем её трогать, она же грязная?..

И ты знаешь ответ: Нет. Для этих рук — она чистая-чистая. Она уставшая, она натрудившаяся. Она весь вес твоего тела целый день на себе выдерживала. И заботливые мягкие пальцы теперь её гладят и разминают. Ухаживают за ней.

Ты прикусываешь губу. Непроизвольно сжимаешься, подбираешь к себе колени. Закрываешься от этих чутких и сильных. Требовательных и очень надёжных рук.

Прячешься — и всё равно хочешь, чтоб они ещё тебя трогали. Они тёплые и в них сила.

И ты хочешь, чтобы тебя трогали. Ты этого так ждала!

Ты ведь уже взрослая и самостоятельная женщина, правда-правда? Не какая-то мелкая семиклассница, а настоящая студентка и первокусрница! Всё так? Договорились?

Вот и ты согласно киваешь. Ведь то, о чём семиклассницы только мечтают под одеялком, первокурсницы уже во всю распробовали.

Вот и тебе пора, в самый раз.

Укромненько, ты сворачиваешься на бок, сильно-сильно подбираешь к себе колени. Ничего не должно мешать, всё что нужно, должно быть открытым. И именно в таком положении. Чтоб тебя могли обнимать.

Обнимать — это самое классное. Именно это тебя захватывает. Когда крепкие ладони ложатся тебе на плечи. Когда согбенной, чуть кривой, с выпирающими лопатками, спиной ты чувствуешь сильную, давящую на тебя грудь мужчины. Когда одно тело — огромное, обволакивающее облегает второе, совсем крохотное. В него кутающееся. Сворачивающееся в его объятьях, как в этом вот одеяле.

Тебе ведь больше всего нравится, когда о тебе заботятся. Когда ты и знаешь и чувствуешь. Веришь: да, в безопасности.

Да, тебя защищают.

А что ещё может так хорошо показать защиту, как не вот эта властная, давящая на твои плечи сила? Ведь тот, кто защищает — тот и берёт на себя ответственность. Тот не только может, тот должен проявлять и показывать, кто здесь кто.

Тот, кто тебя оберегает и опекает — только ему можно вот так крепко тебя обнимать.

Ты чуть-чуть поднимаешься — и его ладонь протягивается под тобой, и обе руки смыкаются чуть ниже шеи.

Кстати, дыхание у него очень жаркое!

А по тому, как целует — полные, мягкие губы. И язык ещё острый-острый. Такой, от которого жмуришься. От которого прячешься — и сильней зарываешься в хватку.

Ты ведь не думаешь, что это всего-навсего одеяло? Разве одеяло умеет прикусывать мочку уха? А лизнуть под ней? Провести влажную линию до ключицы? Обжигающе, нэ? Что ты сможешь возразить на такое?

А ещё, разве у твоего одеяла есть пальцы? Да-да, вот эти, средний и указательный, между которых прямо сейчас чуть-чуть набухший крохотный сосок твоей правой груди. А обнимать вот эту самую грудь оно тоже может? Мять её, ей играться. Так играться, что ты кусаешь края подушки, раскрасневшееся лицо пытаешься в ней утопить.

Вот скажи: твоё одеяло хоть раз заставляло тебя краснеть?

Да-да-да, именно так краснеть, когда ты вообще не знаешь, куда себя деть. Когда телом на всё готова, а мыслями — это вообще законно? А ведь хочется! И ты уже очень взрослая! Значит, вполне законно.

Ты чуть-чуть двигаешься поясницей — и замираешь. Забываешь дышать: приткнулась.

Большое, по всей поверхности. Нет-нет-нет, пока не в тебе. Пока просто очень и очень рядом. Упирается, одними краями приоткрывает внешние стенки.

От неожиданности, рефлекторно, ты сводишь ноги, вся подаёшься вверх — а объятья-то! Объятья-то только крепнут. Разве можешь ты им противиться?

Даже не так: разве хочешь ты им противиться?

Ведь именно этого ты ждала.

Именно так всё для себя рисовала. И вот: тугое, твёрдое, только что почти-почти там, внутри.

Ты дрожишь, зубами сжимаешь подушку. Широко-широко распахнула глаза, шумно дышишь в плотную ткань. Сильная ладонь у груди только учащает и без того тяжёлый, частый стук сердца.

То случайное беглое прикосновение — как же естественно и свободно всё получилось! Да ещё бы чуть-чуть… У тебя же всё, всё открыто. Ты внутренней стороной бёдер чувствуешь, как намокла! Ты же вся-вся там такая скользкая! Никакого сопротивления, приглашение одно сплошное…

И то, как там приоткрылось. Как одним только краешком чуть-чуть протолкнулось внутрь…

Ты лежишь, шумно и часто дышишь. И понимаешь: нет. Этого ощущения тебе не забыть никогда. И никогда больше не повторить. Вот это твой настоящий, осознанный первый раз. Беглый-беглый, одна случайность. Случайно начался, так же быстро прервался.

Так прервался, что… украдкой, кусая и подушку, и края губ — и очень медленно, сведя плечи, сжимаясь в неотпускающих, направляющих, указывающих тебе объятьях — сглатываешь, сильно-сильно зажмуриваешься. Съёживаешься, ожидая взрыв.

Как часто твоё одеяло указывает тебе, кто в твоей спальной главный?

Да ещё и в такой, настойчиво-проникновенной манере.

Ты уже выдохнула. Или забыла выдохнуть. Тебе сейчас совсем не до этого. И не до всего. И даже не до злюки-Кобры.

Только и мысли: «Твёрдый. Большой…».

Нет, когда ты приглашала своего высокого тёмного друга на обнимания, ты вот что-то подобное и подразумевала… Но чтоб он настолько для тебя постарался, настолько заобнимал!..

Ты хочешь громко дышать, но ладонь опускается на твои губы — и сквозь прижатую кожу у тебя получается выдать только что-то вроде «Мфмф» — и дальше выдыхать исключительно через нос.

Одна рука всё ещё на твоём плече. Вторая очень чётко и ясно указывает на необходимость соблюдать тишину. А о том, что происходит там, между сведённых поджатых ног… Это в лучших традициях любимой манги!

Ты бы вот прямо сейчас и шептала: «Да, да! Ещё, ещё, мой сэмпай!» — но вместо этого продолжаешь смирно лежать. А глаза у тебя всё-таки ярко светятся.

Вот бы прижаться спиной к этой широкой груди! Отстраниться, получить верх. Опустить собственные ладони на эти большие, твёрдые плечи. Осклабиться и смотреть в глаза, вилять бёдрами. Самой всем-всем-всем заправлять! Ты ведь знаешь, как исполнить всё в лучшем виде. Ты уже вот, так же делала! Тебе есть, чем похвастаться!

Но — вместо всего, вот эти самые руки прямо сейчас тебя двигают. Поворачивают ещё больше боком — и ты даже охотно укладываешься. Получается, как если б стоять на коленях — только в такой же позе лежать.

Чужой длиной осознавать собственную глубину.

А ты, оказывается, вместительная! Даже и не представляла, насколько!

Эти пальцы, эти массивные, мощные пальцы, обхватывающие поясницу.

Вот это качелька! Вот это лодочка! Вот это ты понимаешь!

Так понимаешь, что уже всё равно: открыта дверь спальной, закрыта. Умеет так твоё одеяло, не умеет.

Ну, какое там не умеет! Вон, вон как тебе показывает!

Твой друг — он уж очень… Дружеский.

Так-так-так дружит, что прям вот так!

Что и слов таких нет, и не надо таких знать слов.

Место своё тебе надо знать. Да, да, вот то самое. Был бы хвостик, ты бы им сейчас так виляла! А крылья — крыльями б замахалась!

Как тебя твой тайный тёмный друг дружит, с тобой так больше никто, никогда не подружится. Вот это ты отчётливо понимаешь. Вот это запомнить пытаешься. Как налегает он на боковую и на нижнюю стеночку. Как напирает, продавливает вот прямо сейчас там, верхнюю. Ух, хорошо напирает!

Вот ведь магия, правда: поставили, как собачку, а лежишь, как… Как лялечка. Ну, как кокон этот, из которого что-то вылупится.

Круто быть взрослой, да? У них, вот, каждый день так.

Тебе нравится, очень нравится побывать взрослой. Настоящей, согласной взрослой. Очень умной, очень принимающей и покорной. С любимейшим другом, парнем, мужем, мужчиной. Таким мужчиной, который точно знает, что от него хочет, конечно же, очень требовательная и такая любвеобильная женщина.

Да-да, вот эта самая, сложенная ничком, забранная твёрдыми ладонями, ведомая и насаживаемая его милая женщина.

Управляемая.

Гайды тебя не ко всему подготовили. И такой позы почему-то в «Секс-Вилле» не предусмотрено. Но ты-то её теперь знаешь. Очень хорошо, на себе лично знаешь.

И как же классно, что твой друг в кои-веки опытнее тебя! Хоть с кем-то ты можешь просто вот так расслабиться.

А ещё у него очень чёткий и крутой ритм. Сладкий, ты бы могла сказать. Размеренный. Да, тебе достаточно, чтоб ты наконец хотя бы это осознавала. Ну, как он там вообще двигается. Как именно с тобой обращается.

Хотя голову совсем-совсем отключает. Тут же что ни движение, то волной, импульсом, сперва в крестец, а потом вообще в самый мозг. Как тут вообще хоть о чём-то думать, кроме вот тех самых клишированных «ещё, ну, ещё, пожалуйста!». Ты ведь часто смеялась с таких тупых диалогов в манге, да?

Ну, ну, давай. Скажи сама вот сейчас что-то умное! Выдай-ка с пятёрку глубокомысленных метафор о вечном.

… Овечки-барашки… На траве. Чёрненький и над беленькой.

Бе-е-е…

Краснеешь и нервно хихикаешь, и тут же всем лицом опять зарываешься в простынь. Ну, какие вообще овечки, что, о чём ты.

Как же густо горят твои щёки. Заливаешься от стыда, дрожишь вся, до боли в пальцах в матрац впиваешься. Пытаешься, очень честно пытаешься не смеяться.

Да а как же тут не смеяться, когда тебе — в кайф! Когда тебе же очень искренне, очень ярко — действительно, очень радостно.

Тебе вот от этого, от самой ситуации сейчас смеяться хочется. Что вот — ты. Кто ты и где ты. И с кем ты, и как ты.

Кто тебя, как и куда. Вот туда, да. Именно-именно.

Гайды вообще ничему не учат. Они тебя ни к чему не готовили. Явно же, не к такому. Нигде никто не рассказывает, что в момент секса с лучшим и личным другом тебе нужно лежать ничком, задуматься об овечках, умереть от стыда, а потом засмеяться — и именно так сделается хорошо.

Ты же ведь… Ты же ведь это чувствуешь. Нет, не знаешь. Но пятна перед глазами, тебя вообще нигде нет, стенки внутренние сами собой работают, по инерции, по пульсации. Волнами, волнами и теплом расходятся, раскрывают тебя. И так остро, чуть не до боли теперь каждым нервом там всё-всё-всё чувствуешь. Это как много молний — и все очень сосредоточенные. Знакомое, захлёстывающее чувство.

Ты краснеешь от того, какая же всё-таки глупая, и что нелепо, нелепо и стыдно смеяться в момент оргазма… А смеяться так сильно хочется! До истерики, до слёз в глазах.

И эти сильные-сильные, крепкие руки. Грудь большая, широкая.

Тебя опять укрывают. Обнимают тебя нежно-нежно. Да, с напором — а как иначе?

Ведь твой друг — он прежде всего для тебя.

Следующий раздел