Патрули с Опольцево

<Предыдущая часть

…Проспал он четырнадцать подряд часов, а снег не прекращался. Умывшись, постоял у окна: во дворе нарастали сугробы, а редкие прохожие костерили на все корки одинокого дворника, лениво скребущего лопатой. Извилины мозга царапнула непрошенная мысль: вдруг сейчас на снегу появятся следы, ведущие от Женькиного дома? Но он одернул себя – что за ахинея, какие следы? В мусорном контейнере деловито рылось бесполое и бесформенное существо в тулупе. Яростно материлась свора школьников, дербаня пачку сигарет.Егор позвонил Женьке, убедился, что у нее всё в порядке. Позвонил тётке, уведомил, что заступил на пост. Позавтракал половиной ветчины в маринаде, достал из рюкзака блокнот и гелевую ручку.

Отхлебывая кофе, он набрасывал в блокноте эпизоды, на которых счел уместным остановиться отдельно.

Во-первых. Пресловутое «ясновидение» Раскроева. Корнилова в своем дневнике называет две такие ситуации. Однажды пропала одноклассница Раскроева, и он во всеуслышанье объявил, что девчонка утонула в городском пруду. Там ее и нашли чуть позже. Но это не ясновидение, ведь Раскроев не предсказал, а констатировал нечто состоявшееся, вдобавок, нельзя исключить, что он был свидетелем или даже виновником гибели одноклассницы. В другой раз не досчитались физрука, и Раскроев точно указал место, где милиционеры обнаружили забросанное осенней листвой тело. Крепкого, тренированного мужчину одолели не в честной схватке, а ударили по затылку обломком кирпича, раздробив череп. И здесь никакого предвидения будущего, и так же вполне вероятно личное участие Раскроева в убийстве. Почему никто не заинтересовался чрезмерно осведомленным юношей и источником его всезнайства? Майор юстиции Корнилова была уверена, что педсостав сговорился молчать. Но в те, советские годы, «сговоры» легко конвертировались в уголовные статьи. Ладно, бог с ним, с педсоставом, но «пророчества» Раскроева слышали и другие учащиеся, и они бы наверняка сдали его оперативникам. И что? Те тоже сговорились молчать? (Боялись разделить участь с погибшими?)

Во-вторых. Отчего Раскроев так надолго застрял с медкомиссией в военкомате? Может статься, у него выявилась психическая патология, и врачи оценивали ее потенциальную опасность? Оценили и… отправили Раскроева служить в танковые войска? Да еще и настолько без ограничений, что дослужился он до механика-водителя?

А поломавшийся поезд и исчезнувший призывник? Трое суток Раскроев шарился по лесам, вместо того, чтобы дисциплинированно сидеть в вагоне! По армейским меркам это же ЧП высшей категории! Сопровождающие офицеры наверняка поседели, дожидаючись, пока Раскроев возвратится из самоволки. По прибытии к месту прохождения службы их ожидало взыскание, а Раскроева – трибунал без вариантов. А и тут нет. Раскроев, как заколдованный, приступил к освоению рычагов и педалей танка, постигал тактические премудрости, и хоть бы что! (Шарился по лесам или точно знал, куда ему надо?)

Егор нарисовал фигурную скобку и занес рядом часть биографии Раскроева, скрытую дизельным дымом и огнем: официально он погиб на маневрах в горящем танке, хотя сам утверждал, что его там не было. Корнилова посетила гарнизон и задала много вопросов командирам Раскроева, но их ответы ничего не прояснили, и в этом она также усмотрела преступный сговор. Ей предъявили протокол, состряпанный военной прокуратурой, и документально подтвердили: именно Раскроев, а не кто-то другой управлял танком в момент, когда боевая машина взорвалась. Но ответить, откуда же взялся в Люберцах погибший танкист Раскроев, офицеры не могли или не желали.

А Раскроев ли это, или кто-то, на него похожий и выдающий себя за Раскроева? Кто-то, присвоивший его имя, подделавший паспорт и военный билет и скормивший немногочисленным знакомым легенду о своем «чудесном спасении»… Например, иностранный шпион! Но для майора юстиции Корниловой Раскроев не был героем шпионского романа.

Что за бездарная разведка внедрила агента, проходящего по воинской документации как мертвец? И каков агентурный смысл его дальнейших действий? Кровавые события в Люберцах не поддавались полной реконструкции по той причине, что н е м о г л и происходить в принципе. В них всё противоречило всему! Свои жертвы Мясорубщик выбирал спонтанно, безошибочно подгадывал момент для нападения, с легкостью обездвиживал даже подготовленных и умелых в драке мужчин. То немногое, что Корнилова почерпнула из скудных отчетов оперативников – людоед проникал в жилище бесшумно (не взламывая замок) и атаковал «добычу» сзади. Для этого ему, как минимум, требовалось видеть сквозь стены… В розыске Мясорубщика задействовали три четверти личного состава люберецкой милиции, но результат облав, засад и усиленных пикетов в сумме равнялся нулю.

Анализируя сценарий развернутых широчайшим масштабом следственно-розыскных мероприятий, Корнилова пришла к выводу, что убийца то находился сразу в двух местах… то не находился нигде. И даже с ее старой закалкой и богатым опытом, Вера Власьевна допустила нечто, конфликтующее с естественным порядком вещей. Конечно, начальству она подала это не открытым текстом, но ее намеки отлично поняли. («Бессмертные на глаза не попадаются»?)

Ну и в-третьих. Кто, собственно, такая эта Ксения Коваленко, принявшая странную и жуткую смерть в сорок семь лет?

Пузырь «Флагмана» и тонна закуси, употребленные Толяном в кабаке, пропали не впустую. Толян не располагал компроматом о Мясорубщике, зато с его слов Егор составил вполне приемлемое досье на Коваленко (где найдешь, где потеряешь?). Потому что именно она была той самой первой любовью, которая не забывается и не прощается. В случае с Толяном психотравма усугублялась возрастной разницей: сопливый юнец и взрослая тётка в расцвете сексуальности – пробы ставить негде. Ксения Коваленко родилась в городе Лыткарино Московской области. Ее аттестат о среднем образовании пестрел «неудами», но она занималась в секции спортивной гимнастики и брала призы на соревнованиях. Несколько лет она промаялась на текстильной фабрике, потом поступила в цирковое училище; параллельно преподавала в той же гимнастической секции. Там судьба и свела несовершеннолетнего гопника с яркой спортсменкой, весьма искушенной в постели. Замуж Коваленко не вышла, хотя поклонников хватало. Пробившись, наконец, в цирк, исполняла незатейливые трюки и отплясывала в кордебалете, пока не приглянулась «одному такому» Всеславу Трибуну, ставившему собственные, отменно мрачные шоу. «Что-то очень стремное они мутили, Ксюха дура, раз на это подписалась».

В Москве Трибуна теснили недоброжелатели, он собрал труппу и отправился гастролировать. Толян отговаривал Ксюху ехать с Трибуном, клялся порезать себе вены, но без толку. Через два года Коваленко вернулась в Лыткарино, причем у нее обнаружились симптомы шизофрении: она перенесла стресс и стала сама на себя не похожа. Она много пила, баловалась кокаином и подхалтуривала певичкой в ресторанах. И ее певческая карьера совпала с периодом серийных убийств… Но вот убийца исчез, Коваленко еще год или полтора пела блатные песни для приблатненной аудитории, а в 2000-м году затаилась на Опольцево. (Деньги на покупку квартиры дал ей Толян: назанимал под проценты у пацанов. Его счастье, что банда вся полегла в перестрелке с операми, и спросить с него должок стало некому).

К тому времени Люберецкий людоед был уже убит и похоронен. В Опольцевском овраге. В километре от дома, где Коваленко нашла себе убежище.

…Пока Егор отфильтровывал факты от не-фактов и домыслов, день клонился к вечеру. Градусник за окном показывал минус тридцать один! В квартире похолодало, окна пропускали сквозняк. Снаружи свирепствовал буран сродни полярному. Егор вскипятил чайник, пожелал Женьке сладких снов по телефону, доел вторую половину ветчины и улёгся. Он натянул свитер и закутался в одеяло, но во сне видел, что идет по шоссе Петля, одетый как летом, а слой снега под ногами всё толще и толще. Снег хрустит… И вдруг его путь пересекается со следами тяжелых, огромных ботинок…

Гигантские, сорок пятый – сорок седьмой размер, ножищи. На минуту-другую он вынырнул из беспокойного сна, протер глаза и понял: так вот что задержало Раскроева на медкомиссии. Его чудовищные ноги, непропорциональные росту. (Раскроев был среднего роста или ниже. Иначе не уместился бы в танке). Врачи пытались объяснить для себя: это врожденный дефект или что-то, не укладывающееся в форматы науки о человеческом теле?

Так или иначе, Раскроев поехал служить с особой отметкой в личном деле. Годным его признали для виду. Будущий танкист не успел еще побриться под машинку, а за ним уже велось пристальное наблюдение в рамках какого-то эксперимента.

∗ ∗ ∗

Он продолжил с того, на чем закончил ночью в полусне.

Буран к утру немного стих, но, отдернув штору, Егор узрел, что прилегающая местность абсолютно безлюдна. Все куда-то подевались – пережидают непогоду в своих убогих конурах? Правда, немногочисленные индивидуумы, виденные им в первый и второй приезд на Опольцево, явно не были неженками, а физиономии – без дрожи не взглянешь… Эти и от ядерного взрыва не спрячутся, наоборот, встанут поближе и будут фоткать на мобильники. Но Егор и сам не домосед, и вечером назначил короткую разведку «на районе». К тому же, он вынашивал план побывать в Женькиной квартире: втихаря сделал дубликат ключа. Запасшись кружкой горячего кофе, он с новыми силами взялся за Раскроева. Зачем и по чьему приказу непригодного, скорее всего, для вооруженных сил субъекта послали отдавать воинский долг в Восточную Сибирь?

И проводился ли над ним взаправду какой-то эксперимент, или исследователи наблюдали и оценивали поведение «сущности» Раскроева в условиях, приближенных к экстремальным?

Если всё происходило именно так, то закончилось почему-то уничтожением «объекта». В танк, управляемый сержантом Раскроевым, влепили боевой снаряд, а то и несколько для верности. Или заминировали. Подопытный кролик скинул шкуру, оказался ядовитой рептилией, и опыты прекратили по причине повышенного уровня опасности.

Человек с большими ногами нёс обществу угрозу. Даже такому монолитному и сплоченному дисциплиной обществу, как военный гарнизон. А эксперимент выполнялся в режиме секретности, так что майор юстиции Корнилова сама напросилась на пенсию без выслуги…

Его интеллектуальные упражнения прервал Мишкин звонок. Вернее, Егор сначала сам от них уклонился, задумавшись о своем ночном сне, в котором что-то было не так, как должно. Мишка предупредил, что сегодня приедут смотреть квартиру, и чтобы он никуда не отлучался.

- Тут вековые снега, дальше подъезда не отлучишься, - пожаловался Егор. – Миш, скажи мне: ты что-нибудь знаешь про людей с большими ногами?

- Про бигфутов, что ли? – от Мишкиного тенора у Егора заложило ухо. – Так это ж сказки всё. Якобы водятся в горах, но никто их не видал. Фотографии, видео – сплошной монтаж.

- Да нет же! Ну, ты ведь в церковь ходишь… Я имею в виду – есть какая-нибудь нечисть, у которой очень большие ступни?

Мишка слащаво объяснил, что в церковь ходит к богу, а не за нечистью. И всяко про большеногую нечисть он не слышал.

- Хотя, постой, - буркнул он. – Там на Опольцево мент есть, участковый – вот уж ножищи так ножищи, и сам с два шкафа размером. Если тебе нечисть нужна, так на опорный пункт зайди.

Егор не стал дискутировать с Мишкой, позволительно ли воцерковленному челу обзывать участкового «ментом», отложил телефон и вернулся к своему сну. Имелось в нем что-то неправомерное, но вот что? Он забил и на Раскроева, и на Ксению Коваленко, и перебирал в памяти фрагменты сна.

К шести часам нагрянули «арендаторы» - муж с женой, из понаехавших, обмерзшие, злые и обманутые. Тётке с Мишкой хитроумия не занимать, а вот мозгов бы подзанять не повредило. На кой черт писать в объявлении, что «десять минут пешком»? А десять минут пешком – это только от метро до автобуса, а еще полчаса на автобусе, да от остановки минут пятнадцать. Проформы ради женщина поторговалась насчет цены – дескать, много просите. Егор ответил, что сам ничего не просит, и торги, пожалуйста, к Михаилу и к Наталье. Они удалились, причем мужик ругался, что кругом одни дебилы. Егор мысленно пожелал им удачной дороги. Было без минут восемь, когда он позвонил Женьке и наврал, что ложится спать: делать как бы нечего, скукотища, и лучше он отоспится про запас. Успокоив Женьку, он надел тёплые штаны, свитер, ботинки на толстой подошве, зимнюю куртку, шапку и поверху натянул капюшон. В карман положил нож. И вышел на улицу. Он сделал первые шаги от подъезда, и его едва не снесло порывом ветра. Восстановив равновесие, он двинулся напрямую через двор. Ноги по щиколотку тонули в снегу, снег набивался в ботинки. Егор прошел между двумя пятиэтажками. Следующий за ними дом зиял пустыми глазницами окон – аварийная расселенка? Слева громоздилась старая поликлиника с обрушившейся стеной фасада. Оттуда ветер донес запах гнили и старого тряпья. Егор ускорил шаг. Квартал обладал свойствами аномальной зоны; Егора это осенило, когда он очутился с обратной стороны поликлиники. Вроде бы шел-то о т нее! Задний двор был уставлен кушетками, пружинными кроватями, завален набитыми чем-то мешками, источавшими мерзкую вонь. Разгромленный рентгеновский аппарат… Егора охватила жуть. Отчаянным броском он оторвался от поликлиники, но угодил в гаражный комплекс – такой же пустой и заброшенный, как и всё на Опольцево. Ему почудилось, что в шею упирается чей-то неподвижный взгляд, он тревожно обернулся – никого… На последнем издыхании он выпутался из лабиринта гаражей и очумело уставился на номер дома «19, корп. 3».

У всех кодовых замков на Опольцево одна и та же комбинация: один, два, три, четыре. На лестничной клетке он помешкал, машинально осматривая пол в поисках следов. Разумеется, их не было. В подъезде – космическое безмолвие. Не то что в Новогиреево – тут телевизор орёт, тут многодетное семейство колобродит, тут Лепса в караоке горланят. Взламывать решетку чердака и лезть на крышу бессмысленно. В темноте оврага не разглядишь. Да и сводить знакомство со здешним участковым неохота. Ну ладно, отложим до лучших времен.

Из глупой бравады Егор нажал кнопку звонка тридцать третьей квартиры. Кнопка запала вхолостую. Он осторожно вставил дубликат в Женькин замок, вошел, включил свет. Уселся в комнате на кушетке, вытянув ноги. Ветер за окном выл дикий гимн, но здесь, в доме – тихо-тихо. Постепенно ему начало казаться, что три года отмотались назад, и Ксюха – там, у себя, со своим странным гостем.

«Это происходило в полной тишине, - вдруг подумал он. – Он прокалил нож на газовой конфорке, уложил ее поудобнее, взрезал живот и вытащил всё, что надо. И она не издала ни звука».

Словно отвечая на его мысли, в тишине исподволь зародилась негромкая пульсация, ритм, неприятно будоражащий мозг – ритм заклинания, подобный шаманскому зову. «А ведь у него есть слова», подумал Егор и встал, чтобы поискать бабушкин дневник (Женька наотрез отказалась увозить его, но, кажется, он пылится на антресолях).

По нервам оглушительно хлестнул звонок. Егор вылетел из квартиры и долго стоял с колотящимся сердцем. Потом до него дошло: кнопка звонка Коваленко замкнула контакты. Громко-то как! Ну и тонкие же стены… Он запер квартиру и торопливо убрался подальше. Он по-настоящему боялся, что Коваленко откроет на звонок, а за ее спиной встанет человек с огромными ступнями…

Еще недавно Егор ведать не ведал, что такое «фобия», но блуждание по Опольцево пробудило в нем скрытые ресурсы. Будто он нарушил границу, вторгся на чужую территорию. И этот звонок… Не прозвучал ли он и в его настоящем, и в Женькином прошлом? Интуиция нашептывала ему: за тобой следят… не ходи обратной дорогой… тебя поджидают… Он плотнее натянул шапку и зашагал против ветра по пустырю. Он еще не представлял себе отчетливо, как будет возвращаться – он только знал, что это надо сделать в обход.

Егор пробрел почти километр пустырем, и долго потом удивлялся, как остался жив. Это было опасное предприятие. Коварный гладкий лед, отовсюду торчит арматура – раз или два он чудом не напоролся на стальной штырь. Сзади слышался приглушенный ветром вой: то ли дворовые опольцевские собаки развылись хором, то ли голосили потревоженные призраки в квартире Коваленко. Егор перебрался через насыпь железной дороги-одноколейки, поскользнулся и едва не полетел вверх тормашками.

Остановился по наитию, в кромешном мраке – ровно за шаг от падения: овраг. Он не отважился заглянуть в него, чтобы не увидеть вскарабкивающееся по откосу чудовище. Принял правее и стал пробираться к шоссе Петля. Зубами стянул перчатку и посмотрел на часы: без четверти одиннадцать. Навряд ли в такое время здесь можно встретить людей… Но, не успел Егор определиться, плохо это или хорошо, как вдалеке показалось несколько движущихся фигур. И двигались они в его направлении.

Сперва у него отлегло от сердца: призраки не ходят толпой и не похожи на гопников. Но в следующий миг он спохватился: гопники! Это может быть и похуже привидений. Разве его не предостерегали? Егор прищурился. Процессия шла цепью, затылок в затылок, бесшумно и уверенно. Расстояние стремительно сокращалось, и через минуту Егор пересчитал противников – шестеро. Ножом не отмашешься… Он расстегнул куртку, нащупал рукоять. Умирать было не страшно, но обидно. В кармане завибрировал мобильный – блин, ну кто там еще?!

Шестерка рассредоточилась полукругом, отрезая ему пути к бегству, оставив единственную альтернативу: прыгать в овраг. Вспыхнул фонарь.

- Егор! – воскликнул мужик с фонарем. – Нестеров!

- Я за него, - отозвался Егор. – А ты кто?

- Не трогай нож, - луч фонаря уперся в землю у его ног. – Бойцы, отставить.

Парни сделали по полшага назад. Егор украдкой обшарил их взглядом: пацаны в очень свободной одежде, удобной для драки, и у каждого – обрезок газовой трубы. Командир «группы» посветил фонарем себе в лицо.

- Узнаешь? – спросил он и встал к Егору вплотную. Руку не протянул, но хлопнул по плечу. – Здравствуй, земляк. Постарел… Ты чего здесь?

- А ты? – огрызнулся Егор.

- Молодых натаскиваю, - ответил командир. – Тропа разведчика, как бы. От нас только в спецуру служить уходят. Сам как? Кости срослись? Егор кивнул.

Когда-то его самого военкомат запихал в ВДВ (хотя он просился во флот). Комроты – зверь в человечьем обличье – учил «духов» чистить полы зубочисткой и набил рядовому Нестерову морду, когда тот высказал ему, кто он и что он. Каждые полчаса после отбоя новобранцев будил сатанинский ор: «Рота, подъем!!! Упор лежа принять!!! Пятьдесят отжиманий!». Перед первым прыжком с парашютом Егор впал в ступор, и комроты вышвырнул его в люк. Зря он это сделал: ступор углубился, и десантник слишком поздно дернул за кольцо.

Дознание замяли, Егор, лежа в госпитале, взял вину на себя – растерялся, запутался в стропах, плохо сгруппировался при падении. В люк его никто не вышвыривал – сам, сам. Комроты навещал его, приносил сигареты и пожрать, и говорил: живи, ты встанешь, ты сильный. Егор орал от боли, и комроты сам колол ему обезболивающее. И, уже комиссованного, проводил до автобуса, неся его рюкзак, помог забраться в салон и повторил: живи, боец, не сдавайся. С тех пор Егор не видел лейтенанта Кузнеца.

- Дальше – без меня, Руслан за старшего! – рявкнул Кузнец. «Бойцы» вновь вытянулись в цепь и заскользили над оврагом. – Егор, - повторил он. – Что ты тут делаешь?

Жесткий тон на корню зарезал всю, и без того небогатую, сентиментальность момента. В нем прозвучало: я уже не злой лейтенант, я уже не добрый лейтенант, я уполномочен спрашивать, а тебе придется отвечать.

Ежась от ветра, который закаленному Кузнецу был нипочем, Егор честно рассказал, что помогает родственникам сдать квартиру. Кузнец усмехнулся.

- Ух ты, - поддакнул он. – Допустим. Но квартиру ты сдаешь в четыре «А», а какого лешего ты в 19 корпус 3 ловил?

Интуиция не ошиблась: действительно, за Егором следили.

- В девятнадцатом жила раньше моя жена, - пробурчал он, догадываясь, что лейтенант Кузнец делает ему одолжение, ведя полевой допрос в мягкой форме. – В 2006 году у нее случился нервный срыв: соседку зарезали. И та, раненая, напрашивалась к Женьке «пересидеть», а потом пряталась в палисаднике. Я хочу разобраться, как всё было. Потому что Женька боится сюда возвращаться.

Лейтенант пристально взглянул на Егора.

- Женька – это, надо думать, Соколова, - пробормотал он. – Меня когда в войска призвали, она в выпускном доучивалась. Батя писал, что ее в психушку приняли, но почему… Соседка… Коваленко, что ли? Она… Ну вроде было что-то такое… Для чего ты теперь в этом копаешься? Коваленко дуба врезала, Соколова – жива, и, по ходу, здорова, коль ты с ней семью завел. – Он помолчал и вдруг, как бы небрежно, спросил:

- Ничего там не видел? В девятнадцатом?

- К примеру?

- Без всяких примеров. Ничего странного, особенного, бросающегося в глаза?

- Зависит от того, что для тебя особенное, а что странное, - уклончиво ответил Егор.

Кузнец поморщился.

- Здесь поблизости дурка для буйных, - прорычал он. – За Лосиной рощей. На опорный пункт прислали ориентировку – психопат сбежал. Может быть, и сюда.

- В овраге искали?

- Ночью в овраг лучше не лазить, - ответил Кузнец. – Вниз спустишься, назад не поднимешься. Там на дне чего только нет, даже токсичные отходы. Овраг днем проверим. Ладно, земляк, мне пора. Чеши к шоссе, там автобус минут через двадцать, проедешь одну остановку. А я со Старпомом поговорю – он по мифологии здешней эксперт, может и вправит вам с Соколовой мозги.

- Что за Старпом? – спросил Егор.

- Старпом – это Старпом, - популярно объяснил Кузнец. – Он вроде общественника. Зайдешь к нему на рюмочку чаю… если пригласит. А теперь вали.

И он ринулся догонять «бойцов».

∗ ∗ ∗

Полночь застала Егора дома. Батареи грели, диван манил прилечь… Но физический комфорт мало чем помогал. Страх, испытанный в Женькиной квартире, не проходил. Ситуация, грозившая летальным исходом, завершилась благополучно, но добавила пищи для размышлений… С какого перепугу товарищ лейтенант носится вдоль оврага со своим военизированным кодланом? Насчет «тропы разведчика» пусть другому заливает. Они чего-то боятся и организовали самооборону.

Он достал мобильный: звонила Женька. Стал перезванивать, она тут же схватила трубку.

- Аллё, - сказал Егор. – Почему не спим?

- А ты? – срывающимся голосом всхлипнула Женька.

- Я-то спал. Проснулся, гляжу – твой номер…

- Я тоже спала. Но мне приснилось, что… что…

- Что приснилось?

- Что ты идешь по пустырю! – заорала Женька. – Говори честно: ходил туда?!

- Не-а. Я что, похож на кретина? К тому же, мне отлучаться нельзя – того и гляди арендаторы припрутся. С Мишки станется их посреди ночи сюда погнать.

- Мне приснилось, - сказала Женька, - что ты идешь по пустырю. К оврагу идешь. А за тобой – следы. Те самые, большие следы. Ты точно дома?!

- Точно! Хочешь, воду в унитазе спущу?! Ложись спать. Завтра на работу не встанешь!

Он рухнул на диван, но быстро убедился, что сна ни в одном глазу. Мозг не отключался и воспроизводил ритм пустой квартиры. Егор взбил повыше подушку, запустил нетбук и набрал в поисковике «Всеслав Трибун».

Яндексу чем-то не понравилось это имя. Браузер дважды перегрузился, прежде чем открылась статья в википедии. «Профессиональный иллюзионист, постановщик цирковых аттракционов… в 1994 году дисквалифицирован за грубое пренебрежение этикой артиста… поводом для разбирательства стало шоу «Всадник без головы», для которого был использован человеческий труп, усаженный на лошадь. Трибун привлечен к суду за осквернение могилы, вынесено постановление об административном штрафе… Далее Трибун перенес свою деятельность в провинцию и разыгрывал шокирующие перфоменсы в небольших городах. Публика в ужасе удирала со «спектаклей», а один из них – «Сплав по Монгольскому ручью» - вызвал такой переполох, что некоторые серьезно пострадали в давке на выходе из зала». Егор увеличил скроллом шрифт.

«По свидетельству очевидца, среди реквизита фигурировали настоящие гробы, а действо сопровождалось речитативом, лаконично передающим сюжет:

У туч косматые горбы А по воде плывут гробы Куда сплавляются они? Туда, где адовы огни. Их лоцман – демон темноты В том русле ведает ходы… Плыви вперед, добра не жди Лишь зло и страх твои вожди! Тебе протянута рука И эта чаша нелегка Но кто из чаши отхлебнёт Своё бессмертье обретёт…

Речитатив читала нараспев женщина, она же акробатка-трюкачка. В паре с ней работал олигофрен (или дегенерат), но точно не из нормальных, лет двадцати пяти. «Кошмар наяву, вот что это такое, - добавляет очевидец. – Один гроб выпрыгнул из желоба с водой и упал в партере. Хорошо, что никого не придавило…» Рабочие, по техзаданию Трибуна монтировавшие декорации, уверяли, что никакой механики предусмотрено не было.

Это происшествие, продолжал анонимный копипастер, стало началом необъявленной, но жесткой травли Всеслава Трибуна. Ему вручили официальное постановление о запрете любых публичных выступлений. В ответ Трибун объявил себя наместником Стерегущего Во Тьме, могущественного Вымрака, демона подземных ветров. Следующие несколько месяцев он практиковал подпольные «театрализованные акции» в моргах, где якобы оживлял покойников. Факты «оживлений» никем не подтверждены и не опровергнуты, но сохранились показания лиц, обеспечивавших Трибуну и его подручному (олигофрену) доступ в служебные помещения. Последнюю такую акцию пресекли в райцентре Чертоплес, близ Череховских лесов, Трибуна арестовали, но позже выпустили без конкретных обвинений. «На сегодняшний день о Трибуне нет никаких сведений, по некоторым данным он погиб: застрелен сотрудниками правоохранительных органов. Имеет хождение иная версия – Трибун сам являлся офицером КГБ, действовал по поручению руководства и был ликвидирован как носитель государственной тайны, утративший доверие». Очевидно, Ксения Коваленко покинула своего «худрука» после «Сплава по Монгольскому ручью». Неумная и распущенная циркачка была лишь куклой на нитках, за которые дергал Всеслав Трибун, но постепенно и она прониклась запредельным ужасом того, что они вместе творили. Она купила билет на поезд и уехала в Лыткарино. Но и там ее не оставили в покое, ибо слишком долго и тесно она соприкасалась с явлениями, попирающими фундаментальные законы природы. Коваленко пробовала себя в качестве ресторанной певицы, а где-то рядом вызревал новый плод Стерегущего Во Тьме. И вскоре на город опустился неведомый прежде ужас: в чьи-то двери позвонил Мясорубщик. Коваленко, помимо собственного желания знавшая больше, чем позволено, старалась держаться поближе к «братве» в надежде на защиту, но на уровне чутья понимала – от адептов Стерегущего защиты нет. И предприняла последнюю попытку спрятаться – на Опольцево. Егор мог бы объяснить все действия Коваленко вплоть до этого маневра. Но из Люберец она дернула вопреки здравому смыслу – через полтора года после того, как Мясорубщик прекратил свое кровавое шествие по окраинным кварталам. Оставаться в городе было всего безопаснее. Даже туповатой Коваленко полагалось это понять. Тем не менее, она выбрала себе нору на шоссе Опольцево-Петля, где никто не гарантировал ее от тет-а-тет с Люберецким людоедом. Что с ней в итоге и произошло. Егор распечатал пузырек снотворного, сходил на кухню и запил таблетку водой. Раньше он не принимал снотворных, и взяло его сходу. Но, забываясь сном, он по-прежнему слышал, как в подсознании отстукивает ритм зловещей тишины, на который отчетливо накладывались слова речитатива: «Их-лоцман-демон-темноты-в-том-русле-ведает-ходы…» Последнее, что сказала миру Ксения Коваленко? – изумленно спросил он себя. Но снотворное работало сильнее шаманских заклинаний.

∗ ∗ ∗

Понедельник – день тяжелый. После вчерашних приключений у Егора разнылись суставы и разболелась спина. Но Мишка не потратил даром ни минуты и согласовал «смотрины» аж с пятью кандидатами. Егор как мог привел себя в пристойный вид, чтобы волосы не торчали дыбом, попил чайку, а потом начался адский ад. Ему названивали незнакомые люди и говорили, что стоят там-то и там-то и не могут найти, мать его, четвертый дом, и отчего бы ему их не встретить? В намеченную Мишкой пятерку экспромтом вклинились трое, случайно оказавшиеся рядом, и Егор уже готов был лезть на стену. Две пары «поселенцев» обещались подумать и перезвонить. Жирная, благоухающая парфюмом-унисекс «бизнеследи» учинила ему разнос за совмещенный санузел. Тщетно Егор пытался донести до нее, что квартиру, черт побери, сдает не он, а его родственники! Она сказала: а че вы увиливаете, молодой человек?, чем приятно Егору польстила, хоть и вряд ли к этому стремилась.

Заглянул высокий седой старик. Он был немногословен, и дальше маленькой комнаты не пошел. В черном кашемировом пальто, строгом черном костюме и начищенных до блеска ботинках. Сказал, что свяжется с Михаилом или с Натальей завтра.

Затем Егор намучился с четверкой здоровенных мужиков, приехавших с Беларуси строить дачникам бани. Мишка велел их отшить, но они топали по квартире и обсуждали, где хранить «струмент», а где устроить лабаз под материалы. Его терпение иссякло, когда мужики принялись нагло вымогать скидку в обмен на поклейку новых обоев… Забыв про ноющие суставы, Егор по очереди вытолкал их за порог и оттер пот со лба.

Последним посетителем стал участковый в мятой форме и с кожаной папкой. «Георгий Иванович Савияк», рычащим басом отрекомендовался он и попросил паспорт. Апатично полистал страницы и сообщил, что с Егором хочет поговорить Старпом. И есть пять минут на сборы. Заинтригованный, Егор собрался за две, и участковый повел его в соседний дом. Он шел позади инспектора, а в голове крутилось: «ступни большие, шаг короткий». Шаг короткий – потому что рост метр с кепкой. Берцы участкового оставляли глубокие рифленые отпечатки в грязном снегу. Но Савияк - настоящий исполин, и шаг у него длины соответствующей. Старпом оказался типичным пенсионером, щуплым и морщинистым, одетым в линялую рубашку со споротыми погонами, застиранный до желтизны тельник и тренировочные штаны с начесом. Лишь взгляд выдавал в нем морского волка: таким взглядом клопов давить можно… или нерадивых матросов. Старпом предложил Егору сесть, сам остался стоять, а напротив Егора втиснулся в кожаное кресло участковый.

Продолжение>