Патрули с Опольцево

https://mrakopedia.net/wiki/Патрули_с_Опольцево

Нужно сразу оговориться, что никаких живых мертвецов Егор не видел – ни ходячих, ни сидячих, ни подстерегающих за гаражами. Но ему от этого не легче. За четыре неполных дня он превратился из наблюдателя в одного из участников истории, имеющей не нулевые шансы на продолжение. Вдобавок, ему довелось разговаривать с другой ее участницей. Запойная, опустившаяся тётка за бутылку «белой» дополнила общую картину, пожалуй, даже чересчур. И откуда же ей было знать, ч т о приснилось Егору с субботы на воскресенье!

В минувшем году он вообразить не мог, что столкнется с чем-то подобным. Жил себе ровно и предсказуемо: за двадцать два года четыре записи в трудовой книжке. Спокойный, добродушный мужик с пивным брюшком, но широченными плечами грузчика – ветеран оптовых складов. Таскать тяжести ему нравилось больше, чем «активно продавать», крутить баранку или торчать охранником в супермаркете. Недостатка в друзьях Егор не испытывал, а вот семьей обзавестись не удосужился. Иногда он из-за этого огорчался, иногда – не очень.

Женщины к нему тянулись, но не понимали его и выискивали подвох. Вежливый, книжки читает, не пьет, не курит, а чего ж тогда грузчик? Вдруг извращенец? Озабоченный? Или еще какой другой? Егор не любил оправдываться и кому-то что-то доказывать. В день, когда ему исполнилось сорок два, он зарегистрировался на сайте знакомств, и обменивался изредка пустоватыми репликами с ровесницами. И постепенно разочаровывался в ровесницах и в женщинах в целом. (Тогда он еще думал, что законы природы незыблемы. Едины и обязательны для всех и повсеместно, и правила игры не меняются).

А потом в онлайне появилась Женька, и правила изменились. Девушка с одной-единственной фотографией, моложе Егора. Пишущая без ошибок и правильно расставляющая знаки препинания. Она не злоупотребляла смайликами и не лезла в душу. Егор пробегал глазами Женькины сообщения, и ему казалось - он и она на одной волне. Наперекор самому себе он предложил встретиться. Женька попросила – давай через неделю.

Егор приехал на свидание с букетом цветов, а Женя – с тощей дорожной сумкой, пояснив, что работала в ночную смену. Его первое впечатление о девушке составилось так: тихая, воспитанная, милая… и затравленная. Они посидели в кафе, а потом (в зал набилось порядком народу) Егор, поколебавшись, пригласил Женю в гости.

- Зачем? – спросила Женя.

И впервые посмотрела ему прямо в глаза.

- Тебе надо что-то мне сказать. Правду. Уж не знаю, какую. Но не в толпе. Поедем, у меня тихо. И я не буду домогаться.

…Дома, на кухне, они пили чай, и правда открылась. В Женькиной сумке - несколько футболок, халатик, джинсы, тапочки и справка от врача.

Накануне ее выписали из психиатрической клиники. И провела она там три года. А ту неделю, что прошла до их свидания, врачи решали: выписывать ее или нет.

∗ ∗ ∗

Такая вот правда.

Три года, два – в интенсивной терапии. В смирительной рубашке и на уколах. И еще одна правда – о том, как ее угораздило туда попасть. Егор поверил не во всё. Он скептик. Жизнь научила.

Да, кто-то напугал девушку, напугал жестоко и продуманно, напугал до такого состояния, что она съехала с катушек, просидела черт знает сколько часов в углу с молотком в руках, и этим же молотком отбивалась от санитаров.

Но в то, что ночью ей позвонила в дверь мертвая соседка и попросилась «пересидеть, пока не заберут», Егор не поверил категорически. А когда Женька добавила, что поутру Ксюха еще бродила за домом с вырезанной брюшиной, остановившимся пульсом и фиолетовыми губами, не выдержал и сказал, что всё, хватит.

- Ладно, ты теперь в курсе, кто я и что я, - невесело усмехнулась Женька. – Я договорилась в больнице, меня возьмут санитаркой, мыть полы. Там можно ночевать в кладовке. А домой я не вернусь.

Последняя фраза болезненно его кольнула. Обычно он быстро уставал от женского общества. Но отпускать Женьку он не хотел. Ну и пусть, что знакомы всего ничего…

- Можешь пожить у меня, если не против, - осторожно предложил Егор.

- Ага, - ответила Женька. – И часто ты селишь к себе психопаток с манией преследования? Учти: у меня возможны рецидивы.

- Я учту, - ответил Егор.

- Ты мне не веришь, - вздохнула она. – Рано или поздно ты скажешь себе: я изначально ловила глюки, и правильно, что меня закрыли в больничку.

- Не ловила ты глюки. Просто кто-то позарился на твою жилплощадь. Не удивлюсь, если там обосновалась семейка соседей-алкашей или вообще цыганский табор. Неужели ты не понимаешь? Всё было подстроено и рассчитано!

Женька пожала плечами.

- Ну нет. Цыган в наших краях отродясь не водилось, а соседи до такого не додумаются. Они и впрямь алкаш на алкаше. Да и не настолько я пугливая, чтобы на понт взять…

- Смотря, как брать. Сама говоришь – ты выматывалась на работе, плохо спала, вечно в напряжении. И тут: ночь, на улице ветрище, у соседки околачивается не то мужик, не то оборотень, звонок в дверь и новости загробным голосом. Достаточно, чтобы рехнуться на ровном месте…

- Но это же бессмысленно! – воскликнула Женька. Рассказывая, она заново пережила кошмар трехлетней давности. У нее дрожали губы. – Зачем?

- За твои квадратные метры.

- Да прям, видел бы ты эти квадратные метры. По-любому, квартира пустая. За ней одна старушка приглядывает, бабушки моей подруга. Ну, как приглядывает: подметет иногда, пыль погоняет, достанет почту. И никогошеньки там нет.

- Ладно, - сказал Егор. – Ты готова ночевать в сумасшедшем доме в кладовке, но моё предложение по-прежнему в силе. Давай прокатимся к тебе, чисто за вещами. Машины у меня нет, но я возьму тачку у тёткиного мужа.

∗ ∗ ∗

«Тачка тёткиного мужа», о да, громко сказано. Мишка за рулем сидеть не любитель, но когда-то наматывал длиннющие концы по области, вот и обзавелся бордовой «Окой». Она у него постоянно ломалась, и Мишка дооборудовал ее тремя иконками на торпеде. Кому как, Егор бы начал с того, что поменял свечи и масло. Но Мишка мыслит иначе и даже регулярно наблюдается в монастырском подворье у настоятеля. Впрочем, и Егор не автомобилист по натуре: едет само – значит, машина. Не избалованная Женька сказала: «Хорошая машинка. Маленькая».

Через час с четвертью «маленькая хорошая машинка» довезла их до Женькиной исторической родины. Егор повидал разные захолустья, но шоссе Опольцево-Петля – жопа мира, вместо тысячи слов. Подобно петле на шее висельника, оно охватывает серое пятиэтажное гетто, притопленное в низину. Гетто тянется километра полтора на юг и там отсекается от мира продолговатым глубоким оврагом. Женькин дом (номер 19, корпус 3) - на самом отшибе: дальше пустырь, а за ним овраг. Егор остановил «Оку» подле крайнего подъезда.

Повозившись с ключом, Женька открыла дверь своей квартиры и указала на соседнюю (34 и 33 номера соответственно).

- Она здесь жила, Ксюха. Частенько ко мне ходила, на опохмел одолжить. Но в тот раз… она не за деньгами явилась.

- И где она теперь? – зачем-то спросил Егор.

- На Лосиной роще, - буркнула Женька, пропуская его вперед. В квартире царил полусумрак, шторы задернуты. Егор зашарил по стене прихожей в поисках выключателя.

- На Лосиной роще? – переспросил он, когда на потолке зажглась тусклая лампочка.

- Кладбище. Оно за Петлей, мы его мимо проехали. Элеонора Викторовна говорит – ее после судэкспертизы сюда привезли. Народ скинулся на похороны.

Про Элеонору Викторовну – подругу бабушки – Женька поведала ему в дороге. Отставная библиотекарша, дама преклонного возраста, чуть ли не единственная, с кем Женька здесь общалась. Она же и навещала Женьку в больнице, тратя копеечную пенсию на фрукты и соки. Женька собирала вещи, бегая по двум крохотным комнаткам на цыпочках, словно боялась, что за стеной кто-то ее услышит. Зимний пуховик, теплая кофта, два свитера, белье, кое-что из посуды («От меня одна польза – я готовлю хорошо», - грустно похвасталась Женька). Егор караулил входную дверь. Он понятия не имел, на кой ее караулить, но ему передался Женькин иррациональный страх. Хотя он редко боялся. Но и ему вздохнулось с облегчением, когда Женька объявила, что сборы окончены, и широким жестом выставила за порог чемодан.

Они завернули к Элеоноре Викторовне, подарили коробку конфет и бутылку полусладкого вина в благодарность. «Похудела ты, Женечка, - сердобольно охнула старушка. – Как ты, внучка?». Женька погладила ее по плечу. «Я хорошо, Элеонора Викторовна. Спасибо вам за всё. Я вам звонить буду…» Распрощавшись со старушкой, они уселись в машину, и Егор набрал такую скорость, будто за ними черти гнались. Или Ксюха из-за кладбищенской ограды махала им рукой.

∗ ∗ ∗

Следующие два месяца они налаживали совместный быт. По знакомству Егор пристроил Женьку офис-менеджером в турфирму. Платили средненько, зато всем пофиг, где и от чего Женька три года лечилась. И от дома не далеко. Если Егор успевал с работы, то встречал Женьку в шесть вечера, и они прогуливались пару-тройку остановок. Ужинали, смотрели телевизор и ложились спать.

Но незримая тень опольцевских хрущоб лежала на их жизни. Егор знал, что Женька только с виду само спокойствие, а внутри – сжатая пружина. Он по-всякому пробовал «раскрутить» ее, но Женька упорно партизанила. Обмолвилась только, что ее бабушка служила в прокуратуре, и что с Ксюхой, кажется, разделался один из бабушкиных подследственных. Почему с такими побочными эффектами? Женька лишь пожимала плечами. Она не хотела и боялась об этом говорить.

Снег осенью выпал рано, и тёткин Мишка пристал к Егору, как лысый к расческе, чтобы поставил «Оку» на зимнюю резину. Окей, босс, сказал Егор, перегнал машину из Перово, и, наскоро перекусив, взялся за дело. Едва он покончил с четвертым колесом, в сквере показалась знакомая фигурка: Женька шла из своей турфирмы. Егор присмотрелся, и что-то в манере двигаться показалось ему необычным. Ага. Женька рассматривала следы на снегу, стараясь на них не наступать.

- Да что ж ты всё не успокоишься? – приветствовал он Женьку. – Кто тут, по-твоему, мог наследить? Медведь?

- Не спрашивай, - попросила она. – Если я увижу с л е д , я его узнаю. И пойму, что за мной пришли.

Егор уложил в багажник летнюю резину и домкрат, закрыл машину и взял Женьку под руку.

- Женя, - сказал он. – Лучше выговориться, чем не выговориться. Завтра выходной, так что сегодняшний вечер вполне подходит.

Они сели на кухне, как тогда, в первый раз, и Женька, собравшись с духом, изложила предысторию. Такими же снежными вечерами в клинике она со страхом смотрела в окно и ждала, что в узком дворике появятся отпечатки ботинок сорок пятого размера. Однажды она видела эти отпечатки – только не в снегу, а кровью на кафеле и асфальте. И следы эти тянулись в палисадник, где получасом позже наряд милиции и двое понятых наткнулись на выпотрошенную Ксюху, ковылявшую вдоль стены дома.

Женька была убеждена, что следы принадлежали человеку, которого называли «Люберецкий людоед». Или просто Мясорубщик.

∗ ∗ ∗

Женька лично не видала Мясорубщика. Вернее, она д у м а л а , что видела, но думать и видеть – не одно и то же. Она не стояла лицом к лицу с соседкой и не могла определить, насколько серьезно Ксюха травмирована. Фразе, произнесенной Ксюхой сквозь закрытую дверь, Женька придала фатальное значение и мгновенно утвердилась во мнении, что к ней обращается нежить. Тогда-то она и взялась за молоток.

До рассвета ей удалось кое-как справиться со страхом, и в восемь утра она вышла из квартиры, торопясь на автобус. В подъезде было натоптано кровью – отпечатки огромных, в сорок пятый размер, ботинок. Это, во всяком случае, подтверждало печальный факт: ночью в доме кто-то погиб насильственной смертью. Во дворе Женька разминулась с двумя женщинами, услышав: «Да мертвая она, Коваленко, и чего ей шляться приспичило?» «Морда белая, зенки закатились, да вон тебе – не уймется, ведьма». Женька бросилась обратно домой и вновь схватилась за молоток. И, если бы не ее работодатель (Женька пасла парочку избалованных детей богатенького папаши), сидеть бы ей не пересидеть. К счастью, мужик подал заявление о пропаже человека.

За Женькой приехали менты, разобрались, что к чему, и вызвали психперевозку.

Это, так сказать, пролог. Женька почти два часа пересказывала Егору всё, что она услышала от Элеоноры Викторовны, прочитала в бабушкином дневнике и додумала сама, увидав издалека пару двусмысленных сцен. Она не сомневалась, что ножом орудовал Мясорубщик, и, если он зарезал Ксюху Коваленко, а не ее, так это по ошибке.

По ошибке, которую Мясорубщик рано или поздно исправит.

∗ ∗ ∗

Услышанная Егором впервые, историйка звучала весьма банально. Плохо взболтанный коктейль устного народного творчества, сюжетов из кино про маньяков и реальных уголовных дел, ставших достоянием общественности.

Центровой персонаж, по фамилии Раскроев, уроженец Люберец. Со школьной скамьи шел по кривой дорожке, был ярко выраженным социопатом и умел предвидеть будущее. С таким перечнем отклонений от нормы он почему-то не угодил ни в специнтернат, ни на принудительное лечение, а доучился до восьмого класса и поступил в путягу, где овладел профессией мясника. В весенний призыв на Раскроева наложил руки военкомат, он долго и с трудом проходил медкомиссию, но – кто хочет, тот добьется – прошел ее и отправился служить танкистом в восточно-сибирский округ. По дороге этот чудак умудрился потеряться и битых три дня плутал в Череховском лесу (поезд, доставлявший призывников, задержался из-за поломки). Но всё кончилось хорошо, Раскроев вынырнул из леса прямо к отбытию, его (опять «почему-то») не отдали под трибунал за дезертирство, и он приступил к несению службы. На второй год, в ходе маневров, боевая машина под управлением сержанта Раскроева не то взорвалась, не то подверглась обстрелу – что осталось от экипажа, разложили чайной ложкой в три цинковых контейнера и похоронили рядом с гарнизоном.

Но, по прошествии положенных живому бойцу двух лет службы, Раскроев сошел с электрички на Ухтомке живее некуда. И заявил, что, мол, вкралась ошибочка, и в танке его заменил другой механик-водитель, а сам он отлеживался в госпитале с пневмонией.

…Егор погрешил на бюрократическое раздолбайство. Ну, взяли и оформили похоронку не на то имя, а Раскроеву и невдомек.

- Но он вернулся уже не человеком! – воскликнула Женька. – Уже из леса вышел не человеком!

Она зябко передернулась.

- В Череховском лесу, километрах в десяти от платформы, живут в ските старцы. Они бессмертные или какие-то еще. И могут сделать бессмертным того, кто к ним забредет… на огонек. Только с этим бессмертием намучаешься… Я… то есть, бабушка считала, что это старцы подстроили, чтобы поезд сломался.

- Старцы подстроили, чтобы поезд сломался, - повторил Егор. – Угу. Дальше давай.

Дальше дембель-танкист Раскроев нанялся в гастроном по основной гражданской специальности. Собранные о нем отзывы однотипны: замкнут, социально не адаптирован, спиртное не пьет, производит отталкивающее, или, того хлеще, «пугающее» впечатление. Замечен за поеданием сырого мяса. Когда последнее наблюдение дошло до директора гастронома, тот уволил Раскроева без церемоний, и все перекрестились.

В последующий год Люберцы всколыхнула серия жестоких убийств. Желтой прессы тогда не было, и подробности знали не многие, а знавшие подписались о неразглашении. Вкратце: жертвам вырезали части брюшины (всегда одни и те же) и оставляли умирать, а вырезанное приготовлялось для употребления в пищу. Изуверства совершались в квартирах, где проживало не более двух человек, а состояние кухонной утвари и лабораторные пробы остатков «трапезы» свидетельствовали о затейливой рецептуре и кулинарном методе безумца.

Сотворивший это остался не пойманным, хотя личность его считалась установленной: бывший мясник Раскроев. После первого убийства он уже не появлялся дома, а сотрудники гастронома и соседи опознали его по фотороботу. Однако, хотя опера прочесали частым гребнем Люберцы и окрестности, заковать Раскроева в наручники не сложилось. Обостренная криминогенная обстановка и постоянные разборки между «группировками» не оставляли оперативникам ни единой минуты погоревать о Раскроеве. На этом этапе дело приняла майор юстиции Корнилова Вера Власьевна.

С присущей ей дотошностью Корнилова вникла во все детали материалов следствия. От нее спасу не было ни операм, упустившим людоеда, ни персоналу гастронома, ни соседям погибших. Тем временем в город приехал из Москвы пожилой архивариус, некто Хаткевич. Он снял комнату в частном доме, переночевал и отправился в отделение милиции. Разведенная женщина, приютившая москвича, утверждала, что он намеревался поделиться важными сведениями о Мясорубщике и помочь в его поисках. В отделение-то архивариус попал, но в помощники уже не годился. Его подобрали в промзоне, у заброшенного цеха: забившись в будку вахтера, он прижимал к груди портфель и бормотал что-то бессвязное. «Увидишь во сне – увидят те, кто рядом! – восклицал архивариус. – Там, в портфеле!... Они забирают, чтобы жить!»

Во внутреннем кармане портфеля лежала, упакованная в плотную бумагу, брошюра «О природе каннибализма», изданная до революции, потрепанная и ветхая. На форзаце было проштамповано: «Секретно. Только по особому запросу. Тираж изъят». Корнилова внимательно ознакомилась с ее содержанием.

Автор брошюры – Густав фон Шварцкапф, немецкий путешественник и эзотерик, натурализовался в России в 1905 году и провел ряд экспедиций по Сибири и Дальнему Востоку. Один из его маршрутов пролёг через Череховские леса; предварительно фон Шварцкапф навел справки в близлежащем поселении Чертоплес, и тамошний священник настоятельно рекомендовал барону «не соваться в скит». Добрый служитель церкви лишь распалил любопытство изыскателя, и Шварцкапф, с рюкзаком за плечами, сверяясь по компасу, бодро потрусил прямо к скиту. Ему первому пришлось выяснить, что обретаются в ските отнюдь не старообрядцы… Глава «Культ Стерегущего Во Тьме» посвящалась зловещим старцам, могущим взывать к штормовому ветру и повелевать мертвыми. Шварцкапф описывает и кое-что другое, от чего волосы встают дыбом, хотя автор намеренно использует сухой и невыразительный стиль повествования, а многое оставляет недосказанным.

В Москве Шварцкапф опубликовал свой путевой журнал в виде брошюры, но, едва публикация поступила в продажу, путешественника вызвали в охранное отделение. Там ему дали понять, что книга, еще и с таким названием, есть ни что иное, как отъявленное мракобесие, вредное для мещанских умов и наносящее ущерб религии. Хотя и вряд ли идеологическая составляющая беспокоила спецов охранки: тираж уничтожили, а немцу в категорической форме поручили составить наиподробнейшее описание «дел в ските». За Шварцкапфом закрепили куратора, и курировал его ротмистр Петр Лазаревич Хаткевич – родной дед архивариуса Хаткевича.

Архивариуса поместили в психбольницу, а Корнилова озаботилась поиском его родственников или коллег. Родственники не сыскались, а коллегой архивариуса, так уж совпало, оказалась та самая Элеонора Викторовна, знакомая Корниловой, занимавшая должность смотрителя библиотеки МВД. Хаткевич, доктор исторических наук, имел доступ к документации, реквизированной чекистами у царской охранки, и, незадолго до его визита в Люберцы, там что-то пропало. В порыве откровенности Корнилова изложила Элеоноре созревшую у нее гипотезу о Люберецком людоеде. Элеонора Викторовна надежна как скала, и дальше нее откровения майора юстиции никуда бы не пошли.

Но в рапорте руководству Корнилова безапелляционно выдвинула ту же гипотезу, приобщив сюда фотокопию главы из брошюры, доклады криминалистов и отчеты об аутопсии. Рапорт раскритиковали в пух и прах, связь между старцами в Череховском лесу и похождениями в оном призывника Раскроева поименовали нелепицей, а элементы мистики зачли отдельной графой. Что значит – трупы демонстрировали двигательные рефлексы? Судороги, что ли? Перемещались по комнате? А мясник из гастронома Раскроев… как это вы сказали? …бессмертен? «Вечно живущий во плоти, принужден людской плотью ее поддерживать»? Так в брошюре? Вера Власьевна, вы построили свое расследование на брошюре? Корнилову отстранили от дела, а потом и вовсе спровадили в отставку. И весь остаток жизни Корнилова ждала, что Мясорубщик придет к ней, чтобы отомстить за слишком глубокое проникновение в его тайны. При этом и внучке запудрила мозги.

Егор так Женьке и сказал. И посоветовал забыть о Мясорубщике раз и навсегда. А то у него дел других нет, кроме как ее разыскивать. Если вообще он еще жив, что вряд ли.

Но на другой день Егор сходил в оружейный магазин и купил себе нож. Не боевой, но почти. И стал носить его с собой.

∗ ∗ ∗

Не то чтобы он подцепил от Женьки ее фамильную паранойю. Просто отметил несколько нестыковок. Вечно живой каннибал – это, конечно, из ненаучной фантастики… Всё приукрашено, преувеличено и пропущено через трансляции сарафанного радио. Да и бабушка хороша – та еще сказочница. Но кое-что все же хотелось прояснить, и он стал прикидывать, с какой стороны к этому подойти.

Не тут-то было: новогодние предпраздничные хлопоты отняли всё свободное время. На Рождество тётка с Мишкой затащили их в монастырское подворье, где из развлечений была только еда, и требовалось быть начеку, чтобы резвящиеся детишки не влепили в тебя снежком… Егор не чаял, как унести оттуда ноги. Один добрый прихожанин подбросил их с Женькой на кроссовере до остановки рейсового. По расписанию автобус ожидался к восьми утра… Поймали попутку, дома едва отогрелись чаем с коньяком.

А по завершении праздников Егору напомнило о себе Опольцево, проявив изрядную назойливость.

Погожим январским деньком возвратился из дальних странствий Витёк Бобров с женой Людмилой. Он разгружал верный «УАЗ-батон», и от его чертыханий дребезжало остекление балкона. Егор накинул куртку и отправился поздороваться, а заодно помочь. Между прочим осведомился, где Бобровых носило целых пятнадцать месяцев. Изнемогая под тяжестью коробок со скарбом, Бобров прохрипел, что они игрались в дауншифтеров и обитали в малогабаритке, доставшейся Людмиле по наследству. А Бобровское жилище сдавали двоим полинезийцам из универа дружбы народов. Куда же забросило их с Людмилой дауншифтерство?, спросил Егор. Ответ его огорошил. Шоссе Опольцево-Петля. Хрущобы. Гиблое место.

Чем оно гиблое, Бобров соизволил объяснить за импровизированной «поляной», накрытой в комнате (после полинезийцев Бобров брезговал кухней, пусть сперва Людмила ее отмоет). С чашкой чая в руке и с нарастающим удивлением Егор услышал новую интерпретацию саги о Мясорубщике – она отличалась от Женькиной множеством деталей, которые любознательный Бобров откопал в интернете. Что, в общем, не самое главное. Главное – не успели Бобровы заселиться на Опольцево, как там начались убийства. С тем же специфическим каннибальским почерком.

- В общем, я сам не свой от радости, что мы свалили из этой дыры, - зевнул Бобров под конец эпопеи. – Там все сговорились, отвечаю! Участковый точно о чем-то в курсе, но, сука, себе на уме, только запугивать мастер. Прикинь – у них уголовник после отсидки, а он его отмазывает, еще и на меня наехал! Чтобы я не порочил честь… хмм… честного зэка. И народец опольцевский… в паноптикум не примут, чтобы экспонаты со страху не разбежались.

В комнату заглянула Людмила и предложила еще бутербродов.

- Да нет, спасибо, - отказался Егор. – Вам уж на боковую пора.

Краем глаза он приметил, что до Людки донеслись обрывки разговора, и ей не понравилось, о чем они разговаривали. Бобров это тоже приметил и набычился. Но так, для форсу: Людмиле его бычка не страшнее детского лепета.

Оставив Бобровых вяло выяснять отношения, Егор ушел домой и в тот вечер много думал. Про это самое Опольцево. То, что он узнал от переполненного негативом Боброва, оказалось внезапно логичным и придало реализма Женькиным словам, которые Егор втайне считал продуктом ее временной невменяемости. Он вспомнил, как Женька сказала: «Я подошла к окну, а он внизу стоит… и смотрит на меня. И глаза у него мраморные». И вспомнил еще, что окна Женькиной квартиры выходят прямо на овраг.

Следующий тычок под ребра от Опольцево он получил там, где меньше всего ожидал. Тётка с мужем зазвали его к себе на обед, приватно, без «спутницы жизни», как благопристойно выразился Мишка, и выложили суть и цену вопроса. Они возжелали сдать квартиру (еще одни дауншифтеры), и нужен надежный человек, который поживет в ней недельку-другую, а то и месяц, и будет показывать пенаты клиентуре.

В качестве бартера за оказываемую услугу Егору предлагалась Мишкина «Ока» в безраздельное пользование (поскольку сам он разлюбил водить машину окончательно).

Свою тётку Наталью Егор знал с младенчества, она подменяла родителей, когда надо было забирать его из детсада. Но чтобы она тоже владела недвижимостью на шоссе Опольцево-Петля?! Да ладно!

Отказать тётке? Она-то никогда ему ни в чем не отказывала, да и Мишка, хоть недолюбливал Егора за атеизм, пару раз молча помогал деньгами. Однако же… Опольцево! Перед ним встала проблема, которой он пока не мог придумать решения: как преподнести это Женьке?

Женька на Опольцево не поедет. Даже если жить не в ее в девятнадцатом, а в тёткином четвертом доме, относящемся к «фешенебельной» части хрущоб. У нее только-только наладилось в офисе, добираться будет далеко и неудобно, да и не схлопотала бы она взаправду рецидив – там же всё напоминает о Ксюхе с истерзанной брюшиной да о Люберецком людоеде… Егор ответил тётке с Мишкой, что уладит формальности с отпуском, и как только, так сразу.

Но дома проблема осложнилась. Женька заявила: не только она, но и сам Егор на Опольцево не поедет. Ни за что.

- Извини, я не говорила раньше, - с хрипотцой в голосе промолвила Женька, взъерошив пятерней челку, - да и не умею я красиво говорить. Но я тебя люблю, и ты – единственный мужчина, с которым мне хочется прожить всю жизнь. Если с тобой что-нибудь случится…

- И я тебя люблю, - ответил Егор. – Но, дорогая, рассуди разумно! Ни тётка, ни я, ни Мишка – божий человек ни чем не провинились перед Мясорубщиком. А «что-то случиться» может и в Москве, но чего беду-то накликивать…

- Да знаю я! – завопила Женька. – Но на Опольцево беду накликивать не надо – там повсюду беда!

Егор сослался на Бобровых, полтора года проживших на Опольцево и ничего не накликавших. Кроме серийного киллера, но он же их не тронул, и Егор благоразумно оставил киллера за скобками.

- Подумай хоть обо мне, - взмолилась Женька. – Ты уедешь, я останусь здесь одна, и…

- И что?

- И он меня найдет…

- Не найдет. Если Мясорубщик и существует, (а он не существует), за пределы шоссе Петля он не ходок.

- С чего ты взял? – вытаращилась на него Женька.

- Так, просто… В противном случае он давно приперся бы сюда, в Новогиреево, - нашелся Егор. - А у нас не Опольцево, и, попадись такое чудовище кому на глаза – всех ментов бы на уши подняли.

- Бессмертные на глаза не попадаются, - попыталась сбить его с толку Женька.

Но Егора особо не собьешь.

- Женя, - сказал он. – Бобровы жили там год и шесть месяцев, и это просто супер-пупер аргумент. В зоне риска только местная алкота, которым мерещатся людоеды и маньяки. Тебя же запрограммировала бабушка, царствие ей небесное. И учти: тётка очень на мою помощь рассчитывает, а она меня никогда не подводила. Женька покачала головой и легла спать, выпив таблетку снотворного. После больницы она отвыкала от феназепама, уменьшая дозу (раньше требовалось две). Она боялась спать, чтобы во сне не увидеть Мясорубщика.

Хорошо, она не стала допытываться, откуда Егор взял про ареал его дееспособности. Потому что он не знал, как рассказать, о чем с ним секретничал Бобров, навлекая на себя Людкин гнев.

Интересно, если подняться на крышу Женькиного дома, просматривается ли оттуда овраг?...

∗ ∗ ∗

Выбив из отдела кадров законный отпуск, Егор расписался в приказе, а Мишка торжественно вручил ему генеральную доверенность на автомобиль «Ока» ВАЗ 1111, цвет кузова бордовый. Но с отъездом пришлось задержаться.

Тётка с Мишкой обошли прорву риэлтерских контор, завлекавших бесплатными консультациями. Хитрожопые пожилые супруги разузнали всё о сдаче жилья внаём, выклянчили составленный юристом (а не скаченный из интернета) договор с нанимателем и образец налоговой декларации. (Свет не без добрых людей, благостно прокомментировал Мишка). Объявление они придумали сами, раскидали по сайтам, и Егор получил отмашку «на старт, внимание, марш». Пока они канителились, Егор закупил провизии в консервах, чай, кофе, тщательно скомплектовал сумку и рюкзак. Для Женьки приобрел газовый баллончик и велел держать при себе круглые сутки. Он перелопатил рунет в поисках хоть сколько-то внятной информации про муниципальный район Опольцево. Ее было удручающе мало, зато удалось точно установить, что, кроме Боброва, жил там и Мишка – правда, не долго. Он влип в какое-то дерьмо, но распространяться об этом отказался, заверив Егора только, что неприятности не носят характера эпидемии, и он просто попал не в то место и не в то время.

Разыскав старый ежедневник, Егор выцепил по городскому номеру приятеля Толяна (работали вместе грузчиками). В лихие девяностые Толян был на подхвате у люберецкой ОПГ. Цель встречи он не вкурил, но идея побухать забесплатно его вдохновила. Приняв на грудь, Толян пустился в мемуары о трудной, но весёлой жизни, однако вскорости приуныл, всплакнул и через слово поминал прежнюю любовь, что с его весёлой жизнью покончила. «Из-за этой шалавы» он отрекся от братвы, попал на бабки и топтал зону. Увы, Егор доподлинно знал, что зону Толян не топтал, а отделался легким испугом в виде условного срока... Толян, а че там, говорят, Люберецкий людоед какой-то водился, не?

В интервью возникла заминка. Толян громко икнул, накатил еще пятьдесят капель, закусил шашлыком и признался: верно говорят. Он-то не много слыхал. Отмороженные спортсмены из банды – и те про него шепотом базарили. Они не боялись ни РУБОПа, ни воров в законе, ни пули в башку, а Мясорубщика боялись. Страх вселяла его неуловимость, способность сливаться с темнотой, а среди жертв засветился чемпион по боксу и рукопашке, общепризнанный братвою «крестный отец». Он голыми руками раскидывал десятки «качков», лбом крушил кирпичи и никогда не расставался с пистолетом. Но это не помешало Мясорубщику выгрызть ему нутро. А один головорез, от чьего имени торговцы с рынка ссались в штаны, учился с Раскроевым в классе и считал его настоящим маньяком. Засим Толян вновь ушел в себя и то проклинал последними словами «чертову суку», то молил ее вернуться, то вопрошал Егора, отчего бабы такие твари.

Концовку пирушки скомкала Толянова жена, позвонив ему на мобильный. Толян мигом протрезвел («Скоро буду, заинька»), проверил на безымянном пальце кольцо и выскочил как ошпаренный. Оставив Егора расплачиваться по счету и кое-что укладывать в голове.

В пятницу Егор забил багажник припасами, попрощался с Женькой, обещал беречь себя и не разгуливать на районе по ночам (то же рекомендовали ему Бобров и Мишка). Он не собирался разгуливать. Ну не далеко и не часто. Он будет виртуально расследовать тайну Мясорубщика. Даст уму поработать - не всё мускулами трудиться. Смахнув щеткой снег с лобового стекла, Егор врубил на полную мощность печку и взял курс на МКАД.

Он плохо помнил, как доехал. Ночью он прикорнул на час или на два, глаза слипались, руки цепенели, а тело нет-нет прибавляло в весе сотню лишних килограмм. Он свернул с магистрали не там, где надо, и долго кружил по просёлкам, с трудом соображая, какой из них показывала Женька. Указатель топлива опустился ниже средней отметки, но вот слева промелькнула надпись «Кл. Лосиная роща – 3 км». Егор на третьей скорости прополз вдоль кладбища (асфальт изрыт выбоинами, как после артобстрела) и вырулил на шоссе Петля. Оставались сущие мелочи – отыскать дом, квартиру и расположиться с удобствами. Тётка Наталья уверяла, что в большой комнате стоит отличнейший диван… Опольцево встретило Егора хмуро и неприветливо. Он вылез из машины, и тут же повалил снег. Доволок себя и ручную кладь до тёткиной квартиры, заперся изнутри и длинно выдохнул. Финиш.

Продолжение>