Федрон

Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 2 лет и специализируемся исключительно на лучших продуктах.

У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!

Наши контакты:

Telegram:

https://t.me/happystuff

Внимание! Роскомнадзор заблокировал Telegram ! Как обойти блокировку:

http://telegra.ph/Kak-obojti-blokirovku-Telegram-04-03-2

ВНИМАНИЕ!!! В Телеграмм переходить только по ссылке, в поиске много фейков!

Родился в Ленинграде в день, когда солнце находилось в созвездии Тельца, а восточный календарь числил год годом Буйвола. Сочинять прозу начал в студенческие годы, прилежно занимался в литературных объединениях, а печататься удавалось эпизодически. Другой, более серьезной препоной оказался предосудительный, в понимании идеологической полиции, творческий и дружеский круг моего общения, а также мировоззренческие позиции — полярные официальной догме. Но худа без добра почти никогда не бывает. Осужденных везли солдатским автофургоном — полуторка, крытая брезентом. Конвой — три человека: В кабине с шофером — автоматчик с погранзаставы. Разоружить лейтенанта пятерым парням — плевое дело. Ехать недалеко, но дорога горная, поворот за поворотом, машина тащится, всякое возможно… В случае нападения старшину и сержанта, вероятно, не тронут, да и начальство потом не тронет. Старшина и сержант это знали. Автоматчик с погранзаставы тоже думал о своем. Надо сказать, лейтенант тоже думал о своем. Потому что кружилась в голове и все в ней занимала мысль совсем иная. У мысли было ключевое слово: Слово появилось в районе в конце прошлого года. Точнее — девять месяцев назад. С тех пор в районе слово вошло в оборот. Лейтенант еще тогда поинтересовался у начальника, что это слово означает. Все догадывались, что там — наверху — в какое-то кресло уселся кто-то и ввел в оборот слово. Сегодня такое слово сказали лейтенанту. А в это время другой лейтенант, но — в генеральском ранге, то есть генерал-лейтенант, и тоже милиционер, летел в свой любимый Киев в соответствующем настрое. От киевского генерала Гаевский услышал, что он — Гаевский — не что иное, как федрон. Что такое федрон, Гаевский понял, когда обидел таким словом своего с утра уже нетрезвого сантехника. Это была моя первая посадка. Еще когда ехали из Коктебеля в Судакскую тюрьму, я не утерпел и спросил лейтенанта, будет ли на койках белье. Нас запихнули в тринадцатиметровую камеру, в которой нежились одиннадцать сидельников, и с нашим появлением число отдыхающих возросло до шестнадцати. Пространство камеры — прекрасно организовано, оно имело четкое зонирование, разделяясь на спальную площадку и апартамент. Спальная территория была приподнята над полом сантиметров на пятнадцать — ступенька на всю ширину камеры. Население камеры оказалось представлено исключительно местными жителями — потомками аланов, сарматов, киммерийцев, согдийцев, татар, генуэзцев и русских богатырей. В углу — обязательное ведро-параша. Пятеро ленинградцев, пятеро, бля, моральных уродов, испортили красивое спокойствие Коктебеля. За это их посадили. Коктебель и в самом деле был местечком спокойным. Планеристы давно увезли планеры, оставив поселку в память о себе название Планерское, Волошин оставил писателям в память о себе Дом творчества, татары оставили виноградники, шел год, потоком доброй о себе памяти уже украинский Коктебель заполнялся по-прежнему ленинградскими отдыхающими. Не было ни одного бара, казино, ни одного кегельбана, диско-клуба, дансинг-холла, теннисного корта, ни одной бильярдной, ни одного стола для пинг-понга. Было море, солнце, Кара-даг, дешевое вино. Была молодость, и не было ни одной танцплощадки…. Все это произнес Саша Зельманов. Из бумажного кулечка он вытаскивал и поглощал вишни — проворно, ягодка за ягодкой, с шумом выплевывал косточки, а каждую четвертую ягодку отправлял в рот своей красивой жены. За каждую ягодку красивая жена благодарила Сашу взглядом любви. Территория Дома творчества писателей одной стороной касалась моря… Точнее — пляжа. Впрочем, есть неясность, чего она на самом деле касалась, то есть что принадлежало писателям. Со стороны моря творческая территория имела могучую ограду. За такой оградой могли спокойно трудиться даже самые слабонервные. Кроме того, у живущих за такими оградами автоматически возникает ощущение собственной элитарности, даже если они — в задрипанной профсоюзной отдыхаловке. Но для нашего рассказа существенно другое: И как знак владения променадом, вместе, конечно, с балюстрадой, то есть с парапетом, писатели установили будку сторожа. А чтобы такая будка не перегораживала променад, воздвигли ее на искусственной площадке, выдвинутой в пляж. Так что возможно, что и часть пляжа принадлежала писателям, но это для нашего рассказа значения не имеет. Когда я с моими друзьями пришел на балюстраду, танцы были в разгаре. Под навесом вокруг будки сторожа топтались три пары. Музыке позволили быть громкой — по классификации начала шестидесятых. По нынешним меркам — тихой. И молодые люди — курящие, глазеющие и три-пары-танцующие — были людьми спокойными и, по нынешним меркам, неправдоподобно скромными. На балюстраде горели фонари. На коктебельском небе светил плафон полной луны. Море в коктебельской бухте искрилось и добродушно ворчало. Лицо Жени-магнитофона отражало счастье: Почудилось, что эта банда — ввалилась, ворвалась, влетела — зело велика! Душегубы орали, рычали, глазами сверкали, ятаганами раз-и, раз-и, раз… размахивали… Ятаганов, впрочем, не было. Численность группировки, выяснилось, пять человек. Но главарь — рослый! В атакующем порядке держался в середине и кричал: Сметая всех, банда рвалась к магнитофону. Боевая стратегия москалей известна: Выстояли и перешли в наступление, тактическое неумение, по завету маршала Жукова, возместив численностью. И сразу часть налетчиков попала в окружение. То есть — один. Соратники — за пределом кольца, уже и деморализованы и уже не соратники — то есть не ратники. А он — среди молодых и разгневанных: Главарь налетчиков оказался директором Дома творчества писателей…. Дальнейшая моя жизнь в литературных аутсайдерах, изгоях и отщепенцах и эта история, когда я, в числе других, укорял литфондовского чиновника, угрожая и кулаками перед его носом размахивая, имеют, по моему ощущению, некую связь — конечно, не причинно-следственную, из-за явного весового несоответствия значимости коктебельского фрагмента и всей моей судьбы, и более походит на связь колесного скрежета с фактом прибытия вагона в тупик на долгий отстой. Что ни говори, а тогда мы жили в правовом государстве. Стоит позвать, стоит ей появиться — она сразу тебя и сбережет. Даже от директора коктебельского Дома творчества. Девушку в лицо ударил, мерзавец! Так мы и кричали: Мы сдадим вас в милицию! Участковый инспектор уже и отужинал, и думал о завтрашнем дне — таком же славном коктебельском денечке, как и сегодняшний. И тут затренькал телефон…. К директору Гаевскому инспектор относился хорошо. Среди многих, кого директор подкармливал, был и он со своей семьей. Иногда он с директором выпивал — что тоже получалось приятно: Так что, услышав, в каком затруднении оказался Гаевский, участковый директора пожалел. Однако численность тунеядцев, стиляг и моральных уродов, если верить голосу нетрезвого сантехника Толяна, такова, что соваться глупо. Участковый поскреб в затылке, пригладил челку, вздохнул и снял телефонную трубку…. Чтобы поднять погранзаставу, нужна гипербола. Он еще раз вздохнул, самовозбудился и прокричал в трубку, что толпа хулиганов устроила дебош на территории Дома творчества и именно в этот момент избивает директора, товарища Гаевского, и членов его народной дружины, и, возможно, скоро их убьет. В общем-то дело свое участковый сделал и, в принципе, мог бы — и на покой. Потому что пограничники свое пограничное дело знают, но всякое потом начальство догадается спросить: Шиш бы они нас окружили, если бы нам не оказалось это интересно! Мы позволили себя окружить, а потом позволили загрузить себя в фургоны. Но только очень скоро пограничники желающих стали ограничивать, кричать: Наш приятель Виктор Коляго вернулся в середине ночи. Рассказал, что всех отпустили. Среди оставленных для дальнейшего развлечения был наш знакомец — Саша Зельманов. Красивую жену его отпустили, точнее — прогнали, а его, некрасивого, оставили. Единственное оправдание бесполезных поступков заключается в безмерном восхищении ими тех, кто их совершает. В одночасье мы стали членами большой солидарной семьи. План приняли типовой и, конечно же, безнадежный: То есть — ехать. То есть — в город Судак. Письмуха сложилась из двух частей: Очень кстати случился с нами Леша-неандерталец — мускулистый коренастый аспирант с лицом прототипа своего прозвища. В Судак отправились всем миром. И на гребне эмоционального подъема: Когда мы притекли к милиции, то и здесь нас встретила фигура, на этот раз милицейская, но также как будто нас поджидавшая. Милицейский чин заявленьице наше, писанное карандашом на листиках школьной тетради в клеточку, проглядел не читая. А проглядев — принялся сызнова. Податель петиции Леша-неандерталец был в шортах, в футболке, ноги имел крепкие, волосы — челкой. Паспорта в кармане не имел. А нач-рай-мент, то есть нач-рай-мил… то есть начальник районной милиции, потребовал паспорт. А глянув в него, чему-то удивился, обрадовался, толкнул локтем в бок парт-район-геноссе и показал. Кивнул на второго штатского. На это секретарь сделал знак рукой: Через полчаса в комнату вошел дознаватель. Это был спокойный и незлобный человек. Формальная логика в подозрении была: Но для меня, в последующей жизни, анекдот со шпионажем вошел в хохмачный эпатаж законопослушных важняков и впечатлительных девиц: Это — по тогдашним общественным стандартам. По нынешним — получилось бы жестче. Так что на эту историю можно было бы и не тратить расходных материалов бумагу, кофе , если бы…. Если бы история не содержала некую неправильность , а также — курьезный полуфинал, а также — не была украшена поучительным финалом. Малой величины числа в пьесах должны быть нечетными: Миша Бирюков — спортивный смазливый молодой человек, — отпляжившись и направляясь в коктебельскую столовку, вдруг застопорил, почувствовав необходимость удовлетворения еще одной потребности — любопытства. Ему приспичило узнать, чем закончилась вчерашняя заваруха, и, изменив маршрут, он двинул к сельсовету. Именно там, в коктебельском сельсовете, и должен был состояться суд над нами. Народец стоял лицом к крыльцу, ожидая развязки. И тут подошел Миша Бирюков. Но суда еще не было. Холодный столовский свекольник отодвинулся от Миши во времени. Но что его дернуло пробираться к крыльцу? И только Миша Бирюков пробрался к крыльцу — на крыльцо вышел генерал. Милицейский, но — натуральный. На штанах — лампасы. А народ тоже спросил: Сидели, поджидая процедуру, и знали. Генерал — тоже знал. Судьиха — тоже знала. Народец перед сельсоветом — догадывался. Ну, и начал генерал политбеседу: Пожалуйста, Миша, вам слово! Только выйдите немного вперед, чтобы в разговоре с генералом не повышать голос, и можете отставить ногу для устойчивости в беседе, и держите себя уверенно и спокойно, как если бы случайно встретились на Невском и остановились поболтать с Геккельберифином. И правда, смотреть на вас и слушать — удовольствие: И не удастся ли вам четырех сверстников в таком разговоре отбазарить? Мишу Бирюкова осудили на пятнадцать суток раньше нас. На полчасика раньше, но все же — раньше. А тут такой подарок! Бирюков Миша без видимых примесей! Какой же он спохватистый! И как же спохватистость его всегда выручала! Теперь-то уж в Киеве заткнутся: А еще утром я был свободным гражданином. Но еще неожиданней получилось , конечно, Мише Бирюкову. А вот драматичнее всех переживал Саша Глуз. Оказавшись в камере, Саша часа два сидел, обхватив голову руками, время от времени раскачивался и что-то шептал…. А тем временем другой Саша — Саша Зельманов, озабоченный предстоящим досугом, уже начал рисовать, изготавливать игральные карты. А тем временем Борис Гуллер и Миша Бирюков рассказывали сокамерникам историю нашей посадки — для каталажки мы оказались экзотикой. Разноплеменный ее люд имел один общий статус: Лейтенант, отстраненный уже от должности участкового, оказался к нам, пятерым, любезен и после суда подвез каждого к своему жилью — забрать необходимое. Я взял свежую газету и томик Оскара Уайльда. Сокамерники расстелили телогрейки — улеглись. Народу к ночи получилось много. Миша Бирюков примостился в углу у входа. Положил набок ведро и на ведро-парашу примостил голову. Венгерские события уже все забыли. В середине такой менопаузы мы забросили в космос человека и, получив его обратно живехоньким, — ликовали! В эту сказочную эпоху милиция нас берегла, а власти нас боялись. Впрочем, и обратное утверждение получалось правильным. И такой нормальный абсурд сложился в сказочном приморском городке: Милиционеры в околотке оказались неправдоподобно тихими, скромными и отзывчивыми. Возможно, это были переодетые херувимы. Ближе к полудню к тюрьме города Судак, основанного в году под названием Согдайя и переименованного в Сурож, к тюрьме, сблокированной с милицией, основанной в году, привалило человек сорок — молодость эпохи с общероссийского проспекта энтузиастов, — то есть активные наши граждане. Вот из таких потом ковались диссиденты! А может быть, из других…. Они хотели героев трогать, обонять, ободрять. И вот она — мудрость властей: Предвидела и оставила нас в тюремных пределах. Мы оказались для паломников по известному адресу, а церберы — милейшие церберятушки — обеспечили доступ к телам, то есть, простите, к нам. Выпустили к гостям на крылечко. В нищей на триумфы моей жизни момент получился незабываемым. Ах, эти глаза девушек, полные сострадания и обожания! Да что девушек… Мой друг Димка Колесников смотрел на меня так, как смотрели Озия, Хаврий и Хармий — начальники града Ветилуя — и прочие городские мужи на вдовоньку Манассия красавицу Иудифь, которая намылилась в ассирийский лагерь хорошенько пострадать за общество… И почему это из всех известных страдательных героев и борцов за народное счастье на память первой пришла женщина? Кстати, второй, пришедшей на память для сравнения с самим собой, тоже оказалась женщина — добрая француженка по прозвищу Пышка. Известно, все советские люди были борцами за справедливость. Когда время этих людей кончилось, кончилась и их борьба. Одновременно кончилась борьба за пятилетку, за урожай, за мир во всем мире. Началась борьба за выживание. Боруханье всех против всех. Но ритуал имел также штрафы и наказания. План борьбы за наше освобождение. Стихия энтузиазма — эфир. Легкий, с высокой испаряемостью. Назавтра судакских узников навестила компания, вдвое меньшая. На четвертый день нас на общих основаниях отправили на принудработы. Сценографию отправления списывали с невольничьего рынка. Конечно, и виноград, и сливы, но главное — персики! Вы когда-нибудь ели такие персики? Нектаром полные румяные шары… нежнейшей кожицы с пушком девичьим… тут к авторитету обратимся: От персиковых девочек вернемся к персикам… Таких вы не ели. На соцрынок не выкатывали. В нынешние шопы приплывают из-за океана, и то, что приплывает, — не персики. Хозяин привел нас в огромнейший погреб, указал на небольшой земляной холмик в углу, наказал перетаскать наружу. Эту кучку мы ухитрились перетаскивать неделю. Работа встречала чугунком ароматной вареной картохи — варил сам хозяин к нашему приходу. Открытая бочка с малосольными огурчиками стояла подле трапезного пятачка — как сервировочная миска. Мы запускали в нее руки. Уминали картоху, хрустели малосольными огурцами. Затем начиналось время десерта. Оно было длиной в рабочую смену. Маршрут погрузо-разгрузочных ходок петлял между ящиков с фруктами. Молодые челюсти работали без перерыва, в могучие желудки скидывалась мешанина из яблок, груш, слив, абрикосов и, конечно, персиков. Эти персики были, вероятно, товаром весьма ценным даже для такого изобильного мира и его щедрого хозяина. Посоветовал налегать на яблоки. На базе он работал один. Уследить за нами у него практически не получалось. В конце смены щедрый хозяин уходил в дальний закуток к персикам. Он их, похоже, пересчитывал. Возможно, он с ними разговаривал. Возвращаясь от них, он старался на нас не смотреть. Мы держались скромно, потупив глаза. Мы не могли обещать иного поведения. После работы шли на остывающий судакский пляж, купались, гуляли… Бритые наши головы привлекали внимание. Мы с ним были людьми практическими: Саша Глуз и Борис Гуллер — два еще невинных мальчика — прогуливались в состоянии девственной меланхолии и ежесекундно были готовы отразить любое женское домогательство. Но их не трогали. Вечером в каталажку приезжала еда: Единственная тюремная еда, если не считать утреннего чая. То был наваристый украинский борщ. Если что и портило настроение, так это наши желудки. Заключенных по нужде было принято выводить: Через пять минут после отбоя Саша Зельманов провозглашал: За Зельмановым вскоре вопил еще кто-нибудь из нас. Сна у ночного дежурного не получалось. Однажды, вернувшись в камеру, мы обнаружили пополнение. Как всякий неудачник он был, вероятно, фаталистом. Но Господь Бог любит иногда мешать карты таро и, опустив тебя в помои, и, казалось бы, на всю оставшуюся твою жизнь, неожиданно выдернет из зловонной ямы. Нечто подобное случилось и со столичным жителем… Столица вторая помогла столице первой. Мы, пятеро, оказались инструментом в руцах Божиих. Известно, Москва жирует за счет России и сама ничего не может. Даже из каталажки драпануть. За это мы, Россия, ее, Москву, и не любим. Такая у нас нелюбовь! Действительно, перед отбоем нас выводили в тюремный дворик. От улицы Клары Шота Руставели Цеткин. Дежурный присматривал за нами, за тем, как мы топчемся во дворике, поочередно ходим в дощатый сортир, потом вопросительно смотрел, спрашивал: На это вызвался я. Деньги мы хранили в милицейском сейфе. Брали по мере надобности. А зачем каталажнику деньги к ночи? Лао-Цзы выстроил такую лестницу: Гуманность получилась справедливости повыше. Только этим понятием начальники страны пользоваться нам не велели. И смысл соединения получался, можно сказать, противоположный. Уже знакомая нам судьиха зачла ответ на прошение наше о досрочном освобождении а всего и делов-то — на недельку пораньше! Прошение, конечно, с извинениями — дескать, не правы , сожалеем , простите великодушно! Только, вот, думаю, случись, не дай Бог, опять что-то похожее, и замаячит шанс! И даже такой же фальшивый, и опять человеколюбивое отношение к себе победит гордыню и, отодвигая сомнения, подвинет тебя к гражданскому блуду, а за этим — подобный финал: Кстати, средиземноморское слово такое длиннее на одну гласную: И в боярской России, в боярской образованщине шикарное это слово произносилось так же, произносилось, да — подзабылось. И вот, надо же! Все ящики — все персики. Мы их сами грузили. И отвез эти редкие плоды, надо полагать, редким людям того края. Вот только досталась ли хотя бы пара персиков нашей судьихе? Если бы она нам срока скостила, тогда бы мы меньше съели персиков, а так, из того остатка, что в ящиках увезли, — сомневаюсь. Функционирует при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. Если бы пещерные люди умели смеяться, история сложилась бы иначе. Оскар Уайльд Осужденных везли солдатским автофургоном — полуторка, крытая брезентом. Гостей церемонно повели в спальную комнату. Дверь отворилась почти бесшумно. Какая чудная земля вокруг поселка Коктебля — — природа, бля, природа, бля, природа!.. Но портят эту красоту сюда приехавшие ту — — неядцы, бля, моральные уроды! Популярная песня Пятеро ленинградцев, пятеро, бля, моральных уродов, испортили красивое спокойствие Коктебеля. Владимир Марамзин Самое опасное состояние — состояние безмятежности. Вдруг бац — и в рожу! Главарь налетчиков оказался директором Дома творчества писателей… Дальнейшая моя жизнь в литературных аутсайдерах, изгоях и отщепенцах и эта история, когда я, в числе других, укорял литфондовского чиновника, угрожая и кулаками перед его носом размахивая, имеют, по моему ощущению, некую связь — конечно, не причинно-следственную, из-за явного весового несоответствия значимости коктебельского фрагмента и всей моей судьбы, и более походит на связь колесного скрежета с фактом прибытия вагона в тупик на долгий отстой. Где милиция — знала челядь. Челядь понеслась к телефону… Участковый инспектор уже и отужинал, и думал о завтрашнем дне — таком же славном коктебельском денечке, как и сегодняшний. И тут затренькал телефон… К директору Гаевскому инспектор относился хорошо. Участковый поскреб в затылке, пригладил челку, вздохнул и снял телефонную трубку… Чтобы поднять погранзаставу, нужна гипербола. В комнате их оказалось трое. Так что на эту историю можно было бы и не тратить расходных материалов бумагу, кофе , если бы… Если бы история не содержала некую неправильность , а также — курьезный полуфинал, а также — не была украшена поучительным финалом. А курьез в полуфинале такой: Из формулы коммунизма Очень захоти — получишь. Высший Принцип И только Миша Бирюков пробрался к крыльцу — на крыльцо вышел генерал. Оказавшись в камере, Саша часа два сидел, обхватив голову руками, время от времени раскачивался и что-то шептал… — Признайся, — сказал я ему, — хочется проснуться и убедиться, что все это — сон. Он очнулся, отстраненно посмотрел… — Самое ужасное… не могу себе представить, как мама об этом узнает! Это была сказочная эпоха! И чем злее — тем мудрее. Афоризм автора большинство умников думает иначе Ближе к полудню к тюрьме города Судак, основанного в году под названием Согдайя и переименованного в Сурож, к тюрьме, сблокированной с милицией, основанной в году, привалило человек сорок — молодость эпохи с общероссийского проспекта энтузиастов, — то есть активные наши граждане. А может быть, из других… Они хотели героев трогать, обонять, ободрять. Но вернемся к рассказу… Телеграммы, коллективные письма: То была райская жизнь. Эти пятнадцать суток не обошлись без приключенческой истории. Только вот дорого ли стоит справедливость? В прошении нам отказали. Судьиха держалась строго, но глазами презирала. Мы себя тоже презирали. Вот, пожалуй, и все. А про себя — можно.

Грамм закладка

Федрон

Читать онлайн «Федрон, персики и томик Оскара Уайльда»

Журнальный зал

Эфедроновая наркомания

Федрон, персики и томик Оскара Уайльда

Эфедрон (меткатинон)

Федрон, персики и томик Оскара Уайльда

Эфедроновая наркомания

Эфедроновая наркомания

Федрон, персики и томик Оскара Уайльда

Журнальный зал

Report Page