Дочь Монтесумы. Сердце Мира

XIV
Сердце Мира

Было еще совсем темно, когда на следующее утро нас разбудил голос Зибальбая:
– Вставайте! Пора двигаться в путь!
– Разве носилки уже здесь? – спросил я.
– Нет. Они могут быть здесь только через несколько часов. Но я непременно хочу быть сегодня в городе, и потому мы идем навстречу носильщикам!
В общей комнате мы застали наших спутников уже совершенно готовыми. На столе стояла пища.
– Кушайте и идемте! – торопил нас старик.

Ветра не было, но холод стоял довольно сильный, и мы старались согреться быстрой ходьбой. Когда стало светать, я заметил, что вся окружающая местность все время понижалась, образуя как бы очертание чаши, окаймленной горами. Вдали виднелось озеро, в священные воды которого текли многочисленные ручьи с соседних склонов. Но особенно я обратил внимание на густой туман, наполнивший воздух; вскоре он стал рассеиваться, и нашим глазам представилась величественная панорама. Необычайность картины заставила меня даже остановиться. Серебристые ручьи протекали по зеленой долине, за ней виднелись рощи, вдали блестело озеро, а на большом острове посреди него возвышался Священный Город, очертания которого виднелись в небесной синеве.

– Там находится моя родина! – произнесла Майя не без некоторой гордости. – Нравится она вам, белый человек?
– Она мне так нравится, что я меньше, чем когда-либо, понимаю, зачем вы так хотите ее покинуть.
– Потому что, хотя в городе, его окрестностях и на дне озера хранится множество разных богатств, но нам приходится жить среди людей, и от них зависит наше счастье.
– Иные полагают, что счастье в нас самих, Майя! – сказал ей на это сеньор. – Я думаю, что можно быть счастливым в такой стране!

– Вы думаете так теперь, но когда очутитесь в городе, то измените свое мнение. Если бы вы действительно думали только обо мне, то нам лучше было бы остаться по ту сторону гор. Но вы стыдились бедной индейской девушки, которая оказалась достаточно красивой, чтобы вас прельстить, и которая имела счастье спасти вашу жизнь. Вам было бы стыдно жениться на мне по обычаям вашей родины и ввести в свой дом дочь сумасшедшего индейца, которого вы застали в руках шайки разбойников. Здесь же я как женщина имею высокую цену, более высокую, чем любая белая женщина…

– Вы несправедливы ко мне! Вам стыдно говорить со мной так без всякого повода!
– Быть может, я несправедлива, но нас ожидает много трудностей. Прежде всего Тикаль…
– Что нужно Тикалю? – спросил сеньор.

– Ему нужно жениться на мне и сделаться по закону касиком страны; во всяком случае, он не уступит меня без борьбы. Потом мой отец, преданный только двум господам: своим богам и своей стране, который видит во мне лишь орудие для своих целей. И в вас тоже! Наши светлые дни миновали, наступили черные, а за ними идет темная ночь. Там нам редко придется беседовать – я окружена придворными, которые следят за каждым моим шагом. Кроме того, за мной всегда наблюдает мой отец!

– Теперь и я начинаю сожалеть, что не последовал вашему совету остаться по ту сторону гор… Но не можем ли мы спастись бегством?
– Нет, поздно. Нас поймают. Остается только идти навстречу судьбе. Только поклянись мне теперь моими богами, или твоими, или чем угодно самым тебе дорогим, что, пока я жива, ты не изменишь мне, как и я буду верна тебе, пока не умру!

Она взяла его за руку и вопросительно посмотрела ему в глаза. В эту минуту Зибальбай, шедший все время впереди, случайно обернулся и увидел их.
– Подойди сюда, дочь, и вы, белый человек, и слушайте оба. Я стар, но зрение и слух у меня еще хорошие, хотя в пустыне я не придавал большого значения многому, что видел и слышал. Здесь, в моей стране, все иначе. Заметьте, белый человек, что Царица Сердца неизмеримо выше вас и на этой высоте должна остаться. Поняли?

– Вполне! – ответил сеньор, с трудом сдерживая свой гнев. – Но жаль, касик, что вы не сказали мне тогда, когда мы спасали вашу жизнь, что я недостоин вашей дочери, ведь без нас от вас остались бы теперь одни только кости!
– Вы были посланы богами, чтобы служить мне, и вы были мне нужны, – спокойно возразил Зибальбай. – Вы можете мне опять понадобиться. Если бы не это, то мы расстались бы за горой!
– Жаль, что этого не случилось! – воскликнул сеньор.

– Я тоже, быть может, об этом пожалею. Но вы здесь, а не там, и до конца вашей жизни. Мне хочется только сказать, что вы в моей власти. Одно мое слово может поставить вас очень высоко или зарыть глубоко в землю. Поэтому будьте осторожны и принимайте с благодарностью то, что вам будет дано, не оглядывайтесь – бежать нет возможности. Подчинитесь во всем моей воле, и вам будет хорошо. Если будете сопротивляться, я вас уничтожу. Я сказал. Теперь идите вперед, а ты, дочь, иди за мной!

Бешенство сеньора, кажется, не имело границ. Я опасался самых ужасных поступков, но умоляющий взгляд Майи его успокоил, как по волшебству.
– Я слышу ваши слова, касик. Вы правы, я в вашей власти, и мне бесполезно спорить с вами!
Мы двинулись дальше в указанном порядке. Подойдя к Зибальбаю, я сказал ему:
– Ты произнес резкие слова тому, кто мне брат, а следовательно, и мне!

– Я сказал то, что должен был сказать. Разве ты не слышал, что сообщил вчера индеец? Тикаль, мой племянник, правит страной вместо меня. Эта девушка, моя дочь, помолвлена с Тикалем, и только этим способом он может наследовать после меня трон. Если он считает меня мертвым и занял мое место, то ему не захочется уступить свою власть. Посуди сам, понравится ли ему и его друзьям, что белый человек нашептывает слова любви в уши моей дочери и держит ее за руку? Говорю тебе, Игнасио, что это одно может вызвать войну против меня. Вот почему я говорил резко, пока еще есть время. Ты должен мне помочь, потому что от этого зависят и твои планы, иначе они ни к чему не приведут!

Я ничего не ответил. Мы шли молча некоторое время и на повороте дороги столкнулись с шедшими нам навстречу носильщиками с паланкинами. Их было около сорока человек. Все они были высокие, хорошо сложенные, с правильными чертами лица, но все-таки отличались от людей моего племени. Выражение лиц у них было странное: не тупое, а какое-то безразличное; в глазах самого молодого носильщика можно было подметить подавленность, точно от тяжести пережитых его народом веков. Они были крепки и сильны, но не развит был их ум. Даже вид белого человека не поразил их. Они ограничились лишь замечаниями о длине бороды, о цвете волос. Зибальбаю они произнесли приветствие своими гортанными голосами:

– Отец, кланяемся тебе! – И простерлись перед ним ниц по знаку, данному старшим среди них.
– Встаньте, дети! – сказал Зибальбай, и они послушно встали, сохраняя полнейшее равнодушие ко всему окружающему.

С собой они принесли еду, и мы все принялись есть. Начальник отряда что-то тихим голосом докладывал касику, и я ясно видел, что эти слова не доставляли ему никакого удовольствия. Зибальбай торопился и вскоре отдал приказ садиться в паланкины. Мы двинулись с довольно большой скоростью. Я не переставал любоваться окружающей природой. Вся местность была старательно возделана. Если не было полей, то росла трава; рощи, часто попадавшиеся нам, были густы, в них можно было видеть диких коз и оленей, быстро убегавших при нашем приближении. Посевы состояли из хлебных злаков, сахарного тростника, плантаций кофе и какао.

К вечеру мы достигли деревни хлебопашцев. Дома были построены из необожженного кирпича, посредине села был сооружен алтарь с возложенными на него плодами и цветами. Большинство жителей только что вернулись с работы, о чем свидетельствовали следы земли на их обуви и платье. И на их лицах я опять увидел то же выражение безучастия ко всему. Женщины, очень красивые, по мнению индейцев, были в том же тяжелом настроении. При виде сеньора только немногие выражали любопытство, но через несколько секунд оно исчезало бесследно. Здесь почти не было детей. Поражало еще то, что одну женщину было почти невозможно отличить от другой, если они были одинакового возраста. Впрочем, ничего не было в этом удивительного: все жители составляли одну большую семью.

Для нас приготовили особый дом, в него пока вошел один Зибальбай. Подойдя к Майе, я спросил ее:
– Всегда ли люди здесь с таким скучающим выражением лиц?

– Да. То есть простолюдины, которые работают. Здесь существует два сословия: господа и народ. Каждый простолюдин должен работать три месяца в году, а остальные девять отдыхать. Все плоды работы собираются в общие склады и распределяются между всеми детьми народа Сердца. Но храмы, касик и некоторые знатные господа имеют своих рабов, которые служат им из поколения в поколение, от отца к сыну.
– А если они не захотят работать?

– Значит, они обречены на голодную смерть, так как им не отпускают никакой пищи из общественных складов. После того как они смирятся, на них возлагают самые тяжелые работы.

Теперь было понятно, почему у этих людей такой униженный вид. Что можно было ожидать от людей, лишенных честолюбия или ответственности и поставленных в полную зависимость от общественных порций? В позднейшие годы я слышал, что появились учителя, которые проповедуют подобную систему для всего человечества, но готов поручиться, что если бы они пожили в стране Сердца, где эта система применялась веками, то отреклись бы от своего учения!

К нам явился посланный от Зибальбая с приглашением войти в дом. Там мы нашли уже готовый обильный ужин. Я предполагал, что мы здесь заночуем, но касик коротко и повелительно сказал, что нам предстоит дальнейший путь. Мы скоро добрались до небольшого поселка на берегу озера, где нас ожидала лодка с девятью гребцами. Но так как дул попутный ветер, то был поднят парус и мы поплыли к острову со Священным Городом, до которого было пятнадцать миль. Мы все молчали, любуясь красивой картиной озера, освещенного луной. Индейцы-гребцы также были безмолвны, так как тут присутствовал их государь. Город все более и более приближался, его очертания становились отчетливее, хотя он продолжал казаться мне сказочным. Но скоро моя нога ступила на обетованную землю.

– Что нас ожидает там? – прошептал сеньор на ухо Майе, пользуясь тем, что Зибальбай сидел в отдалении и казался погруженным в крепкую думу.
Она только укоризненно покачала головой.
– Не бойтесь! Мы преодолеем все трудности и опасности, – постарался я ободрить своего друга. – Избыток здешних богатств перейдет в наши руки, и я отомщу притеснителям моего племени! Индейское царство восстановится от моря до моря!
– Может быть. Для вас даже весьма вероятно, что так случится. Но мы идем разными путями…

До нас доносились только громкие крики перекликавшихся сторожей на городских стенах, но сам город точно вымер. Ветер стих, и мы шли на веслах. По небольшому, по-видимому, искусственному каналу мы причалили к каменной пристани, совершенно безлюдной. От нее вела широкая лестница к воротам, которые были заперты. Зибальбай нетерпеливо велел шкиперу лодки позвать начальника стражи.
По лестнице спустился вооруженный индеец, спрашивая, кто мы.
– Я – касик! Открывай ворота! – крикнул Зибальбай.

– Касик? Как это? – удивился стражник. – Наш касик сегодня ночью справляет свой свадебный пир, а у нас в стране только один касик. Отправляйтесь, странники, обратно и явитесь днем, когда ворота будут открыты!
При этих словах Зибальбай затрясся от гнева, а сердце Майи, напротив, переполнилось радостью.
– Повторяю тебе: я – Зибальбай, твой касик, вернувшийся из путешествия!
Стражник заволновался.

– Безумный, или ты хочешь стать пищей для рыбы? – громко сказал шкипер лодки. – Это действительно Зибальбай, и никто другой.
– Прости меня, отец! – взмолился стражник, падая на колени. – Но касик Тикаль, правящий после тебя, велел сказать, что ты умер в пустыне, и запретил упоминать твое имя в городе!
Зибальбай поднялся с места, и мы последовали за ним. Проходя мимо коленопреклоненного стражника, он обратился к шкиперу, также шедшему с нами:

– Вели повесить завтра этого человека на торговой площади, чтобы другим не было повадно спать на сторожевом посту!
Мы шли по широкой улице, окаймленной великолепными зданиями, но они казались безлюдными; улица также была пустынна.
– Я вижу город, но не вижу жителей, – заметил сеньор.
– Вероятно, они празднуют свадьбу на городской площади! – ответил я. – Я даже слышу их…

Порыв ветра действительно донес до нас гул голосов. Минут через пять мы сами подошли к обширной площади, посреди которой возвышалась громадная пирамида с храмом в честь Сердца. На ее вершине горел священный огонь. Между стенами пирамиды и окружающих площадь зданий веселился народ: одни плясали, другие пели, третьи смотрели на выходки шутов, наконец иные ели и пили за расставленными повсюду столами с обильной пищей. Между последними были и дети. Они казались самыми почетными гостями – старшие внимательно прислушивались к каждому их слову. Все присутствующие были в белых одеждах, некоторые – в шлемах с развевающимися перьями. Праздник был грандиозный. Не радовался только Зибальбай.

Старый касик все время держался в тени и кого-то искал глазами. Потом он осторожно стал пробираться к одному столу, поставленному в числе нескольких других посреди аллеи, окаймлявшей одну из сторон площади. За ним сидели двое: мужчина и женщина. Следуя за Зибальбаем, мы подошли так близко, что могли слышать всю их беседу. Местный язык так мало отличался от нашего наречия, что даже сеньор понимал, о чем они говорили.
– Какой веселый пир, жена! – произнес мужчина.

– Да, – ответила женщина. – Оно и не могло быть иначе: вчера Тикаль был избран советом Сердца в касики, а сегодня он стал мужем красавицы Нагуа, дочери Маттеи!
– Только рано еще было провозглашать его касиком. Зибальбай может вернуться, и тогда…

– Он никогда не вернется, и его дочь – тоже. Они давно погибли в пустыне. Я жалею девушку, она была всегда такая ласковая… А о Зибальбае нечего грустить! Тикаль за один год устроил больше праздников, чем Зибальбай за много лет. Тикаль смягчил закон, и теперь мы, обычные женщины, можем, как и знатные, носить украшения! – И она любовно посмотрела на свой браслет.
– Легко быть щедрым чужим золотом. Нет, я сожалею о Зибальбае. Я не верю, что он сумасшедший.
– Нет, он безумец! – настаивала женщина.

– Посмотрите на лицо моего отца, – прошептала мне Майя. – Я еще никогда не видала его таким!
Старик, подозвав нас движением руки, направился к большой арке, служившей входом во дворец. Два воина с медными копьями стояли на страже. Зибальбай прикрыл лицо полой плаща и на вопрос скрестивших копья стражников, кто мы такие, сказал:
– По чьему приказанию вы это спрашиваете?
– По приказу нашего касика, празднующего сегодня свою свадьбу. Вы приглашены? Почему приходите так поздно?

Зибальбай откинул плащ и грозно спросил:
– Как смеете вы запирать дверь предо мною?!
Один из воинов испуганно проговорил:
– Это вернувшийся касик!
– О каком касике ты говоришь? Разве может быть два касика? – грозно спросил наш спутник.

Он решительно пошел вперед, а мы за ним. Мы очутились в длинной, футов в сто, зале, в глубине которой и по бокам стояли богато накрытые столы. На особом возвышении под балдахином сидели индеец и индианка с целой свитой. Индеец был среднего роста с черными, густо спадавшими волосами. Лицо было красиво, но неприятно. Выдающаяся вперед челюсть свидетельствовала о честолюбии. Его жена также отличалась красотой: молодая, стройная, с чудными глазами, которых она не спускала со своего мужа.

Остальная публика стояла к нам спиной и не могла поэтому нас видеть.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь