Античная философия: Развитие Натурфилософии

Ко всем статьям.
Предыдущая часть.

Когда Пармениду исполнилось тридцать лет (около 495-90 гг.), — а это возраст «акме» — наивысшей точки развития личности, и вероятнее всего также возраст при котором философ достигает маломальской популярности — Пифагор и Ксенофан либо уже умерли, либо доживали последние годы своей жизни. Анаксимена из Милета уже не стало, а от смерти Фалеса и Анаксимандра тогдашних мудрецов уже отделяло приличное время, около 60-ти лет. Из «классических» философов к этому моменту в живых ещё числился только Гераклит, примерно на пятнадцать лет старше самого Парменида. И в целом, кроме этих двоих, на философской арене того времени больше не было никого (по крайней мере значимого). Разве что, если не считать множества безымянных и просто малоизвестных пифагорейцев, среди которых стоило бы вспомнить Алкмеона; но тот правда не отмечен как философ, и пользуется успехом в Италии в роли врача и главы «кротоноский медицинской школы». Возможно всё это и послужило тому, что именно конфликт Парменида и Гераклита задал тон всей последующей философии; т.к. для следующего поколения из значимых фигур видны только эти двое, и как раз кстати их учения принципиально противоречат друг другу.

Но не стоит думать, что в это время в культурном мире Греции наступило какое-то полное затишье. В общественной жизни, всегда крайне близко стоящей к философии — можно отметить начавшееся восстание городов Ионического побережья против власти Персии. Восстание это, конечно, изначально обречено на погибель, и теперь месть со стороны персов угрожает самой Греции; само собой, это не может не волновать её жителей, и не может не сказываться на мировоззрении и культуре. В самих Афинах, тем временем, уже произошел демократический переворот, а младшим современником Парменида был будущий герой Афин и всей Греции — Фемистокл. В сами Афины тогда съехались лучшие деятели культуры, и там же прогремит конфликт двух крупнейших поэтов своего времени — Симонида и Пиндара, которые до крайней степени обнажили (но уже в рамках поэзии) борьбу города и деревни, демократии и аристократии, свободомыслия и консерватизма. На Сицилии, где раньше жил учитель Парменида, и где его философия пользовалась особенным успехом — возникает новый жанр «философской комедии». Под влиянием пифагорейцев и учения Парменида, поэт Эпихарм сочиняет сюжеты, высмеивающие философию Гераклита, при этом используя такие приемы (абсурда ради) которые в дальнейшем реально будут использоваться софистами. И это ещё далеко не всё, что тогда кипело в культурой жизни Греции.

Зенон, верный слуга Парменида.

Новое поколение философов родилось (только лишь родилось) в то время, когда Пармениду уже было около тридцати пяти лет; это около 490 года, того самого года, когда Персия, уже подавив восстание в Ионии — вторглась в Аттику и потерпела поражение в битве при Марафоне. До возраста более-менее воспринимающего информацию подростка все они доросли уже к тому моменту, когда триста спартанцев во главе с царем Леонидом успели отдать свои жизни в знаменитом Фермопильском сражении, и когда Фемистокл уже прогремел славой героя битвы при Саламине, после чего объединенная армия греков уже победила Персию при Платеях и начала дальнейшее контрнаступление с постепенным нарастанием роли Афин в общественной жизни Греции. В это время Греция была почти объединена, как об этом мечтал ещё Фалес из Милета. Скорее всего, как раз в это время и начал слушать лекции Парменида юноша из города Элея по имени Зенон.

Зенон был прилежным учеником, по сути он оставил после себя систему доказательств правоты Парменида, и этим вошел в историю. Просто так отказываться от «чувственной реальности» тогда ещё никто не спешил; нужно было обстоятельно и логично доказать необходимость этого новшества. На какую-то самобытность Зенон при этом не посягал, и сам считал себя просто популяризатором мнений Парменида. Он точно также исходил из того, что истинное бытие является неподвижным, что оно непознаваемо чувствами. Напротив, движение и многообразие вещей не могут быть объяснены разумом, они лишь «мнения», результат чувственного восприятия. 

Не отрицая достоверности (ибо всё таки «реализм») чувственного восприятия, Зенон в то же время считал, что получить истинное знание посредством чувственного восприятия невозможно, и если признать движение и множественность существующими, то это приводит к неразрешимым противоречиям и разрушает саму концепцию «истины». Чтобы не допустить противоречия (а это отличительная черта рационалистов всех времен), он доказывал, что множественность вещей и движение — логически невозможны. И доказательства эти называются Апориями, о которых лучше почитать отдельно, потому что это классика философии, которая выходит далеко за рамки философии и может очень часто цитироваться в художественной литературе: ссылка на википедийную статью с описанием апорий.

Но всё же я и сам попробую немного расписать, в чем же реально заключалась хитрость Зенона, и как лучше всего подойти к критике его «апорий»; это тоже может быть полезно, да и сама по себе тема важна и слишком «классическая», чтобы её пропускать.

Самый явный и значительный «косяк» в том, что апории создают искусственные препятствия и заведомо глупые условия. Так, например, Ахиллес не может догнать черепаху, потому что он и не собирается её обгонять, у них совершенно разные цели; Ахиллес планирует достичь определенной точки, где находится черепаха в сам момент начала планирования. По сути он бегает за «следами» черепахи, а не за ней самой, и «формальность логики» тут не при чем, здесь проблема в самом исходном условии.

Что в апории «Дихтомии», что в «Ахиллесе» — человек планирует движение, вместо того, чтобы реально двигаться; он начинает считать отрезки, но он не начинает двигаться, пока не определит, сколько «частей пути» ему нужно пройти. Если бы человек двигался не обращая внимания на черепаху, и вообще не ставя никакой «цели» — проблема была бы снята. Такого рода опровержение не требует никаких дополнительных знаний, его вполне мог выдвинуть любой античный грек. Рассуждая о проблеме с точки зрения чистого умозрения — мы находимся на чужом поле, где нужно играть по правилам хозяина, и где по самим же правилам указано, что победить невозможно.

Проблемы, поставленные Зеноном и Парменидом имеют чисто математический характер; Зенон по сути даже высмеивает математиков (что хорошо ложиться в контекст борьбы элейской школы против пифагорейцев); мол если вы доказали, что деление отрезка можно проводить до бесконечности - то вот как бы итог, давайте теперь делите отрезки пути и стойте на месте: «азазаз, затралены» (отсюда вывод о неделимости материи, а значит мир — целое; и только в этом целостном мире можно двигаться без противоречий). Здесь апория про Ахиллеса подходит к обнаружению главной проблемы эпохи: математика и физика - это совершенно разные сферы. Но как это ни иронично, но с физической точки зрения, система Парменида, критикующего математический подход - сама лишена смысла, поэтому именно физики и начнут её критиковать (о чем мы будем говорить дальше).

Выходит так, что Зенон считает себя борцом против математики, но фактически его аргументы оказываются аргументами против физики. Потому что физика напрямую связана с «чувственным», с тем самым «путем мнения», и все попытки отстоять права чистого разума — окольными путями приводят к торжеству математической логики. «Элейская школа» больше всего хотела избежать противоречий, но само их мышление — одно большое противоречие.

Проблема апорий хорошо иллюстрирует само это противоречие разума и чувств, истины и мнения, математики и физики. Если теперь посмотреть снова на все пройденные нами школы, то Гераклит на фоне Парменида и Зенона рисуется как прямой антипод, он и движение признает, и изменчивость вещей, и небытие (так как вообще признает любые противоположности). Ровно с тем Гераклит, как было раньше уже указано - местами очень родственен пифагорейцам; а те же апории Зенона выглядят скорее как издевка над математикой, чем издевкой над Гераклитом. И вот это очень интересно, что «элейская школа» и пифагорейцы, - находясь на одном континенте и имея прямые связи — принципиально отличаются друг от друга; что и Гераклит тоже вписывается в этот общий мыслительный контекст. Все они начинают как бы с одного и того же, обсуждают проблемы как будто внутри общей системы.

Но начиная с Парменида начинается «раскол» всего философского мира. Его крайняя последовательность, вполне ожидаемо, привела к крайней глупости; но отрицая эту глупость — становится невозможно уловить объективную истину (а она должна быть, при чем одной и той же во все времена, и ничто физическое таковым быть не может). Как итог: проблема легко решается, и единственное условие, при котором она может стоять серьезно — рассуждение в рамках «неизменного» чистого разума, т.е. с позиции идеализма. И вполне возможно, что сам того не понимая — Парменид создал прочнейшую основу для будущих идеалистических систем, а Зенон окончательно упрочил этот фундамент.

Помимо Зенона, у Парменида был по крайней мере ещё один ученик. О нём, философе Мелиссе (ок. 470-430гг.) известно, что он в какой-то момент даже якобы лично беседовал с Гераклитом и Демокритом; как и многие философы до этого, Мелисс занимался государственной деятельностью и будучи во время Самосской войны одним из ключевых генералов - Мелисс одержал победу в морском сражении над афинским флотом, которым командовал знаменитый афинский трагик Софокл. Впоследствии сам Перикл разгромил Мелисса в морской битве и взял Самос после многомесячной осады.

Мелисс написал недошедшее до нашего времени сочинение «О природе, или О сущем». В своих рассуждениях он исходил из постулата, который касается всех "элейцев" и является их визитной карточкой - «из ничего не может возникнуть нечто». Поэтому он утверждал, что сущее не возникало, а существовало вечно и не может быть уничтожено, так как сущее не может превратиться в не-сущее. Если сущее бесконечно во времени (а в этом состояло новшество Мелисса, и если так, то получалось, что самого времени не существует, а время связано с движением, которого также нет), то оно бесконечно также и в пространстве (ἄπειρον - апейрон), а если оно бесконечно и целокупно, то, следовательно, ничего другого существовать не может.

Важно здесь то, что он признал Вселенную бесконечной, а не конечной в виде Сферы, каковой она является у Ксенофана, Парменида и Зенона. При чем что интересно, Мелисс сделал это, исходя из постулатов самой школы, и также лишь пытаясь снять противоречие. Ведь если пустоты нет — то почему Сфера конечна, и что тогда находится за её пределами? Куда логичнее допустить всё ровно тоже самое, но только сделав Сферу бесконечной; тогда пустоты уже не будет в принципе, и возражение «в чем находится?» — становится бессмысленным. Этот спор до сих пор актуален даже в современной космологии. Но также если модернизировать этот вопрос до сравнения со Барухом Спинозой, то уже это одно, казалось бы, незначительное дополнение - на самом деле сближает Спинозу и Мелисса почти до полного тождества. Позже мы ещё будем говорить об этом в разборе эпохи Нового времени.

Если говорить про «Элейскую школу» в целом, то она очевидно вызывала дичайший «баттхёрт» у всей философской тусовки своего времени; и это горение продолжалось много веков и продолжается до сих пор. Хотя в принципе можно считать, что начало этой войне положил Гераклит, а Парменид лишь в ответ бросился в другую крайность; в конце концов философия Гераклита также вызывала дичайшую ненависть у всех тех, кому наоборот мысли Парменида не казались странными. После начала борьбы Гераклита-Парменида начинается и строгое деление всей философии на две традиции. Раньше мы также могли видеть конфликты, но все они проходили в рамках некоего единого дискурса; теперь же это принципиально непримиримые направления.

Не случайно, что Гераклит выдвинул, как важный пункт, что чувственное познание - критерий истины и источник знаний. Гераклит, возможно один из первых в истории философии сенсуалистов. Именно в пику этому Парменид говорит, что ощущения и чувства - бесполезный мусор, и главный источник познания - разум. Отсюда берет начало школа рационализма. Так что возможно, что в элейском разделении «мира чувств (мнений)» и «мира истины (разума)» уже имеется больше содержания, чем в подобном же разграничении пифагорейцев.

Атомистическая концепция Левкиппа

Но помимо Зенона и Мелисса, у Парменида был также ещё один последователь, возможно учащийся уже непосредственно у первых двоих. В самом его существовании долгое время сомневались, и от него самого дошло крайне мало материалов, если не сказать вообще ничего. Звали этого философа Левкипп, и происходил он либо из Элеи, как и остальные, либо из колонии Абдеры, или даже из самого Милета.

Важность Левкиппа состоит в том, что его существование (если признавать это фактом) раскрывает нам саму логику возникновения «атомистического учения», появление которого до сих пор может представляться парадоксально гениальным открытием. Об этом возникновении атомизма уже написано более чем достаточно, и очень хороший пример дается в седьмой главе «Истории античной эстетики». Я резюмирую эту главу вкратце.

«Аристотель и Симплиций дают очень ясную картину зависимости атомизма от элейцев: они, попросту говоря, разбили Единое Парменида на бесконечное количество неделимых частиц, но оставили за ними все те свойства неделимости, неразрушимости, бескачественности и внутренней неподвижности, каковые Парменид приписывал своему Единому; а двигаться они стали только благодаря образовавшейся здесь же пустоте».
— Лосев «История античной эстетики»

Согласно же самому Аристотелю — своё учение Левкипп создал, пытаясь примирить аргументы элейской школы о невозможности движения с очевидными данными чувственного опыта. Иными словами — пытался спасти физику от математических аргументов элеатов. У Левкиппа, носясь в пустоте, бесчисленные множества атомов порождают вихри, из которых возникают миры. Каждый вихрь окружает себя как бы оболочкой, препятствующей отдельным атомам вырываться наружу. Кружась в таком вихре, атомы разделяются по принципу «подобное стремится к подобному»: более крупные из них собираются в середине и образуют плоскую Землю, более мелкие устремляются к периферии. Некоторые скопления атомов воспламеняются из-за скорости движения – так возникают видимые нами небесные светила. Процесс космообразования, как и всё, что совершается в мире, закономерен и подчинен необходимости (источник).

Помимо влияния элейской школы, на атомистику огромное влияние оказал пифагореизм. И даже больше того, поскольку атомисты, — без разницы были они изначально элеатами или нет, — выступили против Парменида, они неизбежно взяли на щит того, чье учение Парменид показательно отвергал; а это был Пифагор, допускающий наличие пустоты, небытия. К тому же, если допустить происхождение атомистики в Италии, то куда логичнее было бы найти опору в Пифагоре, чем в далеко отстоящем Гераклите. И более того, как можно встать на сторону Гераклита, если ты изначально сторонник элейской школы? Во внутренней критике собственной школы - переход к противнику это не лучший из вариантов, ибо это тоже своеобразное поражение. Таким образом, первоначальная атомистика является чем-то средним между Пифагором и Парменидом, этими двумя столпами античного идеализма.

Переход философии из Милета в Афины

Среди современников Зенона и Левкиппа числится ещё один критик элейской школы, который уже никак не связан с италийской философией, поскольку родился и большую часть своей жизни провел в городе Клазомены (когда-то входившего в Ионийский союз). После начала греческой «реконкисты» и постепенного освобождения Ионии из-под власти Персии (в чем особенно большую роль играли Афины) — Ионийское побережье стало частью Афинского государства, так сказать, его вассалом. Около 456 года, в возрасте 45 лет, уже будучи сформированным философом, хорошо знакомым не только со старым каноном, но и с его критиками и популяризаторами — Анаксагор переехал в Афины и фактически основал там школу, которая положила начало «Афинской» философии.

Но вернемся немного назад, ко времени жизни Анаксагора на побережье Ионии. Пока пифагорейцы поддерживали сеть своих сект в Италии, и пока на Сицилии формировались взгляды «элеатов», в самой Греции у милетца Анаксимена появился прямой последователь - известный как Диоген из Апполонии (современник и даже почти ровесник Анаксагора). Про него самого почти ничего не известно, но он очень важен для установления цепочки преемственности. Они с Анаксагором, вместе и в одно и то же время переехали в Афины; к слову, есть несколько разных свидетельств, что вместе они могли застать и слушать Анаксимена. Хронологически это выглядит маловероятно, но сам факт такого свидетельства означает, что их учения были очень близки и точно имеют связи с «Милетской школой». Иными словами, в этих двоих философах — Милетская школа получила прямое продолжение.

И прежде чем двигаться дальше, нужно кое-что напомнить, поэтому процитирую снова Анаксимена Милетского:

«Воздух есть бог, сила, пронизывающая стихии и тела».
«Так же как наша душа, будучи воздухом, скрепляет каждого из нас, так и дыхание и воздух объемлют все мироздание».

А также не забудем и изречение Фалеса Милетского:

«Согласно Фалесу, ум есть божество мироздания, все одушевлено и полно демонов» [Плюс пример с магнетизмом, доказывающий, что душа есть причина движения].

Так вот; Диоген Аполлонийский подытожил учение Анаксимена и сделал ещё больший, принципиальный акцент на сознании, которое присуще «воздуху»:

«Невозможно, чтобы оно, без сознания, было распределено таким образом, чтобы содержать в себе меры всему: зиме и лету, ночи и дню, дождям, ветрам и вёдру. Что же касается остального, то каждый, кто пожелает подумать об этом, обнаружит, что оно находится в наипрекраснейшем из всех возможных состояний».

«Помимо этих, вот еще важные свидетельства: люди и прочие животные живут воздухом, вдыхая его. И он для них и душа, и сознание, как будет ясно показано в этом сочинении, и стоит ему покинуть их, как они умирают, и сознание прекращается» (комментарии Симпликия).

Этот Диоген помимо всего прочего интересовался медициной; сохранились большие отрывки с примитивным описанием системы кровообращения, размышления о физиологии размножения, космосе и т.д. Как и все его современники, усвоил моду от элейской школы на тезис «ничего не возникает из ничего», и это касается также и Анаксагора.

Анаксагор из Клазомен

Теперь собственно главный герой — сам Анаксагор. Как уже говорилось, он мигрировал в Афины после победы над персами (в 456 году, из двух популярных датировок я принимаю именно эту), и в это время Афины находятся в зените своего богатства и могущества. Здесь он быстро попал ко двору аристократической элиты и создал придворную философскую школу, где его слушателями были: глава города Перикл, известнейший историк Фукидид и трагик Эврипид; и это как минимум.

Скорее всего он уже находился под влиянием идей Анаксимандра (а может и Гераклита, которого он мог застать ещё при жизни в Клазоменах); и поэтому он говорит о том, что стихии это ерунда, и что первоэлементы находятся в виде «всего во всём». Только если у Анаксимандра это значило, что первоэлемент это одно сплошное «нечто» (апейрон), из которого формируется всё конкретное; то у Анаксагора уже фиксируются «мельчайшие частички» (под названием гомеомерии). Просто сами эти частички имеют самые разнообразные качества.

«Во всем есть часть всего», говорит Анаксагор. Каждая вещь характеризуется тем, что в ней преобладает, хотя в ней и есть вообще всё на свете. Например, кость состоит из частичек всего на свете, частиц дерева, воды, но частицы костей там преобладают, и поэтому вся кость имеет свойство именно костей. При этом сами частицы взятые в отдельности тоже смешаны по такому же принципу. Отдельная частица кости может иметь какую-то дольку огня или мяса.

Гомеомерии, сами по себе лишённые движения, были выведены из состояния покоя, другим, таким же основополагающим началом, материально мыслимым началом-разумом (νοῦς, ум), и этим движением, отделением разнородного и соединением однородного, был создан мир.

Просто представьте, что Бог это личность, человек. «Бог сказал, создал, сделал, подумал». Бог тоже может мыслить, и его мысли материализуются - поэтому законы мироздания можно назвать божественным Умом. Логос Гераклита - тоже переводится как Ум или Слово в том числе. И логика его применения такая же, она же встречалась до Анаксагора и у других мыслителей.

Вся разница в том, что идеальное и реальное уже с принципиальной четкостью разграничены (очевидно сказывается влияние Парменида). Так, материя состоит из гомеомерий, а действующая причина, которая привела всё в порядок – Нус (ум). Начал Вселенной поэтому два – ум и материя; ум – начало производящее, материя – страдательное (снова отголосок деления мира на чувственный и разумный). Душа воздушна (привет Анаксимен, Диоген Апп. и т.д.) и бессмертна; она источник движения, она же является частью Ума. И всё таки душа отлична от ума, хотя очень с ним схожа (тоже старые идеи исходящие ещё от Милета). Таким образом к Уму своей душой причастны и все животные, но в смысле рассудительности он присущ не всем в одинаковой мере.

Буквально цитатами из первоисточников:

«Вместе все вещи были, ум же их отделил и привел в порядок».
«В начале тела стояли неподвижно, божественный же ум привел их в порядок и произвел возникновение Вселенной».
«Ум существует отдельно от вещей».

Анаксагор говорит, что человек является самым разумным из животных вследствие того, что он имеет руки (довольно глубокая мысль, на самом деле, если тут имеется ввиду, что человек отличается от животных потому, что природу активно преобразует, и откуда у него возникают специфически новые идеи). Ощущения происходят благодаря действию противоположного, горькое не может познать горькое. Вследствие слабости ощущений мы не в состоянии судить об истине (снова деление на два мира, и снова упрек в сторону чувств). Потому что они недоступны для чувств, гомеомерии могут быть усмотрены только разумом. Почему? Потому что они слишком малы, прямо как атомы. Но они даже меньше, чем атомы. Анаксагор - современник Левкиппа , поэтому ему должна быть известна атомистика, но атом уже по самому своему понятию «неделимое», а важной чертой гомеомерий является их бесконечная делимость.

Этот аргумент был особо важным в контексте «Элейской школы»; выступая именно против чисто-математического принципа бесконечной делимости, Парменид попытался доказать, что в применении к жизни этот принцип бесполезен, отсюда и проистекали «парадоксы Зенона». Но проблема уже якобы снимается, если в физической теории признать уже изначальной чертой материи эту бесконечную делимость, которая кажется применимой только к математике. Это слабая версия попытки преодолеть апории Зенона.

При этом, раз в каждой гомеомерии есть всё, то из некоторых отрывков можно даже считать, что он признавал возможность, что мы сами живем, как составные части какой-то одной крошечной гомеомерии.

Анаксагор ещё до Сократа приговаривался гражданами Афин к смертной казни по обвинению в богохульстве, но тогда был оправдан своими влиятельными друзьями и просто сослан обратно на Восток. Считается что официальной причиной обвинения стало отрицание божественности Солнца, которое он считал раскаленной каменной глыбой. Самые значительные вещи связанные с небесными телами у Анаксагора — это мнение, что Луна обитаема и похожа на землю, и что свет луны заимствует свет от солнца.

На счет связей, можно было бы сказать в опровержение, что у Анаксагора не наблюдается никаких иных влияний с воздухом и т.д., и что это слишком натянуто. Поэтому его совместное с Диогеном ученичество в Милете может выглядеть сомнительным. Однако у Анаксагора был ученик - Архелай. И этот ученик также пишет о воздухе (!), как основе вещей; и о второй основе - бесконечности (то ли нотка к «апейрону» Анаксимандра, то ли к «гомеомериям» своего учителя). Плюс Архелай говорит про тёплое и холодное и их взаимопереходы, как про основу движения (тут снова немного Анаксимандра + Анаксимен с его разжижением и сгущиванием воздуха, ну или тот же Диоген). Отсюда вопрос - как ученик Анаксагора может проговаривать такие вещи о воздухе, если Анаксагор не связан с традицией Милетской школы?

Даже если и нет прямой связи Анаксимен-Анаксагор (хотя она письменно подтверждается у того же Лаэртского), то она явно есть в виде Анаксимен-Диоген-Анаксагор; поэтому нам и важна фигура Диогена Аполлонийского, для воспроизводства линии преемственности.

Согласно Платону, Анаксагор оставил разум без всякого применения для упорядочивания вселенной и что порядок вещей приписывается воздуху, эфиру, воде и т.д. Также и Симплиций говорит, что Анаксагор хотя и допустил в числе начал ум… однако полагает, что многое образуется само собою, без его содействия. И Аристотель также заметил про Анаксагора, что тот использовал понятие «дух» во всех случаях, когда не мог указать иную причину явления (упрек атеистов против бога, азазаз). Анаксагор приписывал духу, лишь роль основополагающего принципа. В то же время многообразие веществ, с которыми имеет дело дух, Анаксагор объяснял как возникающее «само по себе». По этому поводу Платон заметил, что Анаксагор, по существу, не нашел какого-либо реального применения понятию «дух».

Принятия теории «смешений» частиц, теория про обитаемость луны и многое другое, подобное данному высказыванию:

«Видимые вещи,— по его мнению,— являются основой для познания невидимых».

Всё это легло в основы будущей философии Эпикура с наличием прямой ссылки на важность учения Анаксагора.

Итого мы видим, как Милетская школа плавно переходит в Афинскую и заканчивается на Сократе, который, кстати говоря, считается учеником Архелая, проходящего обучение у Анаксагора и возможно у Диогена. Что характерно, у этих двух условных школ не наблюдается серьезных внутренних противоречий, которые бы совершенно лишили возможности этого синтеза. Резко выделяется из этой картины только Гераклит, который как раз всех стёбет, и чуть менее резко выделяется ещё Анаксимандр, на которого собственно так похож Гераклит (что вполне может быть, он нашел себе авторитета).

Ученик Левкиппа — атомист Демокрит осмеивал учения Анаксагора об устроении Вселенной и уме. Хотя по отрывкам выше о том, как Анаксагора третировал Платон — можно сделать вывод, что Анаксагор вполне «материалист». Возможно тот факт, что Аристотель в конфликте "Анаксагор-Демокрит" выступил на стороне Анаксагора и сделал из «Ума» аналог Бога и устроителя мира — это лишь модернизация и приспособление учений Анаксагора к системе самого Аристотеля.

Немудрено, что Сократ, имея такую родословную, тоже был обвинен в богохульстве, как и учитель его учителя. Не удивительно, что его критиковали за рассуждения о небесных явлениях и всяких «стихийных» бреднях про «воздух» и облака. Благодаря таким предшественникам, точка зрения Аристофана приобретает дополнительный вес. Но интересно ещё то, что поздние римские комментаторы часто называли Анаксагора софистом, а даты жизни Анаксагора в Афинах почти совпадают с датами деятельности софиста Протагора. Они почти гарантированно активно взаимодействовали при дворе Перикла, и позже Аристотель в своей «Метафизике» мимоходом обронит одну фразу, которая связывает Анаксагора и Протагора как никогда ранее:

«Упоминают также изречение Анаксагора (обращенное к кому-то из его учеников) о том, что сущее будет для них таким, каким они его будут представлять».

Возможно, эта идея была ему подсказана уже самим Протагором, а может они пришли к этому совместно, или даже Анаксагор был первым; важно не столько это, сколько сам факт подобной связи.

Продолжение...
Ко всем статьям.