Лондон

Лондонский мост
1357 год

С приближением средневекового мира к последнему расцвету о двух вещах можно было судить наверняка. Во-первых, земная жизнь, столь изобильная и волнующая, была быстротечной. Болезни, войны, внезапная смерть подкарауливали на каждом шагу. Во-вторых, было познано устройство Вселенной, что несколько утешало. С тех пор, как его описал великий астроном Античности Птолемей, прошло больше двенадцати веков – и кто мог усомниться в столь древнем авторитете?

В центре Вселенной полагалась Земля. И хотя простолюдины – и даже некоторые моряки, боявшиеся заплыть за край, – считали ее плоской, мужи просвещенные понимали, что она шарообразная. Вселенная была организована в несколько концентрических сфер – прозрачных и потому невидимых, в составе которых двигалось по одной из семи планет: тревожная и призрачная Луна, резвый Меркурий, прекрасная Венера, Солнце, воинственный Марс, грозный Юпитер, мрачный Сатурн. Их обращение вокруг Земли осуществлялось в замысловатом танце, доступном астрономическому расчету. Снаружи находилась другая сфера, где пребывали звезды, которые тоже кружились, но крайне медленно. «За всем этим, – заявляли ученые, – присутствует сфера еще большая, своим движением понуждающая вращаться остальные. Сия же сфера, Primum Mobile – Перводвигатель, управляется рукой самого Бога».

Небеса не оставались безразличными к людям внизу. Кометы и падающие звезды были Божьими знамениями. Хотя Церковь не жаловала языческие суеверия, большинство христиан считалось со знаками зодиака. Каждая планета обладала характером, и его влияние на людей не подлежало сомнению. Аналогичным образом вся материя состояла из четырех элементов: воздуха, огня, земли и воды, в согласии с которыми пребывали четыре времени года и четыре телесные жидкости. Такой мистической связью сочетались все вещи в Божественном мироздании.

И если в этой упорядоченной Вселенной Земля находилась в центре, то было ли на земной поверхности место, достойное именоваться фокусом всей системы? В этом пункте мнения широко разнились. Одни называли Рим, другие – Иерусалим. Христиане Востока могли выдвинуть Константинополь, сарацины – Мекку. Но коренной лондонец, будучи спрошен, ответил не задумываясь. Все это никакие не центры Вселенной. Центром был Лондонский мост.

К тому времени Лондонский мост стал много больше простой переправы. За полтора столетия его перестроили в камне; длинная платформа на девятнадцати арках разрослась в массивную надстройку. Посреди тянулась проезжая часть, достаточно широкая для двух груженых повозок. Вдоль каждой стороны вздымались высокие дома с остроконечными крышами, выпиравшие и нависавшие над водой. Некоторые из них соединялись через проезд пешеходными мостиками. Пустым оставался лишь один пролет из девятнадцати – разводная часть, благодаря которой по реке проходили суда с любыми, даже самыми высокими мачтами. Была и пара больших ворот. Во внешних платили пошлины все «иностранцы», входившие в город. По центру стояла старая часовня Святого Томаса Бекета, разросшаяся до двухэтажного здания.

Вдобавок мост имел еще одну особенность: опоры, поддерживавшие арки, выстроили столь массивными, что они служили дамбой. Когда течение неспешно направлялось вверх по реке, это было едва ли заметно, зато когда устремлялось вниз, неполная запруда сдерживала натиск полноводного прилива. В такие периоды уровень воды на выходной стороне моста оказывался на несколько футов ниже, чем на входной, и каждый сводчатый проход бурлил, как мельничный лоток под бешеным водным напором. Иногда туда совались отчаянные лодочники, но шутки с этими порогами были плохи. Одна ошибка – и лодка переворачивалась, утонуть мог даже крепкий мужчина.

На Лондонском мосту выставлялись на всеобщее обозрение головы изменников, насаженные на пики. Государственные торжества ознаменовывались пышными шествиями по-над водой. Мост был сердцем города и всей Англии.

Солнечным майским днем тучное тело Гилберта Булла было втиснуто в короткую котту до пояса и сине-зеленые рейтузы.

Мост украсили гирляндами. На городской стороне ждали мэр и олдермены, облаченные в свои красные одеяния и меха; перед ними держали два городских жезла из золота и серебра. Им прислуживали предводители гильдий: одни – в костюмах своей гильдии, другие – со стягами с обозначением ремесел. Присутствовали каноники собора Святого Павла, чернорясники, серорясники и монахи, сестры и священники из сотни приходов, одетые столь празднично, сколь позволяли уставы. Вокруг же, заняв все мыслимые наблюдательные посты, стояли тысячи зрителей, напряженных в ожидании исключительного зрелища.

В город вели плененного короля Франции.
Последние десятилетия старинный конфликт между Францией и Плантагенетами вступил в новую и отличную фазу, описанную позднейшими историками как Столетняя война. Через брак и по праву родства Плантагенеты получили возможности претендовать на наследование французского престола, и хотя французы отвергли эти притязания, английские монархи с тех пор на протяжении поколений украшали свой герб французскими геральдическими лилиями – fleur-de-lys.

Англичане достигли и поразительных успехов. Король Эдуард III, достойный внук могущественного Эдуарда I, на которого был сильно похож, не раз побивал французов. Его старший сын, отважный Черный принц,
[36]

командовавший английскими рыцарями и лучниками в знаменитых битвах при Креси и Пуатье, прослыл величайшим героем со времен Ричарда Львиное Сердце. Под уверенным владычеством английской короны пребывали не только южные края Аквитании и виноградники Бордо. Порт Кале на севере Франции тоже стал английским городом, таможней и базой для широкой торговли шерстью, которую вела на Европейском континенте Англия.

Замечательнее всего то, что войны даже приносили прибыль. Английские купцы почти бесперебойно продолжали торговать с Фландрией, ганзейскими портами на Балтике, Италией и Бордо. Доходным делом стали и поставки для армий. А победы над французами принесли столько трофеев и выкупных денег от пленных рыцарей, что король Эдуард годами не испытывал нужды в налогообложении своего народа.

И вот ясным майским утром в Лондон прибывал пленником сам король Франции – человек утонченный и обаятельный, захваченный в прошлогоднем сражении. Явился и героический Черный принц, достойный предводитель нового ордена Подвязки, учрежденного отцом. Соблюдая всяческую любезность и больше смахивая на оруженосца, он трусил на своей лошади бок о бок с пленным монархом. Неудивительно, что лондонцы стеклись приветствовать сей безупречный цвет рыцарства.
– Выкуп будет роскошный! – заявляли они.

И в тот миг, когда процессия достигла мэра, Гилберт Булл, стоявший позади на склоне, набрался храбрости и обратился к девушке-соседке:
– Я решил жениться на тебе.
Та вскинула глаза:
– А можно мне хоть слово молвить?
– Нет, – ответил он любезно. – Вряд ли.
Она улыбнулась. Ей хотелось мужа, умеющего решать. Улыбнулся и он, благо в такой и нуждался.

Шестьдесят лет назад Уильям Булл в негодовании удалился от дел в Боктонское поместье, оставил торговлю и посвятил себя делам сельским. Так же поступили его сын и внук. Но следующему поколению, где оказалось два здоровых сына и только одно поместье, предстояло что-то менять. В материковой Европе его можно было разделить. Но английские короли, посчитавшие, что это затруднит сбор пошлин с их феодалов, все жестче настаивали на праве первородства и наследовании старшим сыном. И если Боктон отходил старшему, то как быть с младшим, Гилбертом?

Конечно, существовала Церковь. Но священничество уже почти целиком практиковало безбрачие, а к этому у юного Булла душа не лежала. Можно было сделать карьеру военного. В возрасте четырнадцати лет он отправился с Черным принцем и бился при Креси. Опыт оказался насколько захватывающим, настолько и страшным, но дал ему возможность увидеть суровую реальность войны.

– Правда в том, – сказал он по возвращении отцу, – что наши солдаты и командиры, когда не сражаются, рыщут по французской глубинке. Если я найду покровителя, то, может быть, и возвышусь, иначе же буду немногим лучше разбойника.
– Тогда ступай-ка в Лондон, – предложил родитель.

Торговля. В этом случае Англия опять же стояла особняком. Когда французский аристократ, как часто бывало, женился на купеческой наследнице, он брал ее деньги, но с торговлей никогда не связывался. Однако, несмотря на то что нормандские короли и Плантагенеты ввозили в Англию рыцарей, разделявших такие взгляды и по-прежнему составлявших костяк высшей аристократии, эти континентальные обычаи так и не укоренились. Торговец Булл выкупил Боктон всего через век с небольшим после Нормандского завоевания. Еще через столетие туда удалился Уильям Булл. Перед рождением Гилберта боктонские Буллы уже ничем не отличались от прочих джентри, среди которых попадались и рыцари, и бывшие олдермены, проживавшие в окрестных кентских поместьях. Они говорили по-французски не хуже, чем по-английски, иные кое-как писали на латыни, нанимали рыцарей охранять свои вотчины, как правило за наличные, а не на правах землевладения, и даже воспринимали аристократические предрассудки. Но они помнили, откуда взялось их богатство, а их младших сыновей, когда те возвращались в Лондон сколачивать новое состояние, продолжали считать джентльменами.

[37]
Англия, таким образом, оставалась феодальной, однако на северном острове спокойно уживалось весьма неоднородное общество англосаксов и датчан.
Молодой Гилберт Булл отправился в Лондон. Он стал торговать тканями – льном и импортным сукном. Располагая деньгами, высокопоставленными родственниками и друзьями, он вскоре преуспел и вот теперь нашел себе жену.

Разумнее выбора было не придумать – дочь крупного ювелира со связями в среде джентри, с солидным приданым. Она была невысока, миловидна и полна жизни, хотя большие темные круги вокруг глаз придавали ей вид чуть утомленный. Она полностью разделяла мировоззрение Булла и, насколько он мог судить, не привнесет в его жизнь никаких неприятностей. Они были обречены на счастливый долгий брак.

Гилберт был чрезвычайно покладистым малым. Решительно все считали его человеком надежным; как истинный Булл, он никогда не нарушал данного слова, а если украдкой почитывал книги и обнаруживал интерес к математике, то эти мелкие слабости пребывали под его полным контролем. Означало ли это, что в его упорядоченной вселенной не было изъяна? Быть может, только одно: мрачное воспоминание, общее для многих, и оно понуждало его к чрезмерной осторожности, избыточному стремлению держать окружающий мир в узде. Никто, однако, не совершенен – так говорил он себе с привычной основательностью.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь