Лондон

1361 год

Была весна, зодиакальная пора Тельца – Быка, Булла. Два вечера подряд над горизонтом вставала Венера, лучившаяся любовью.
С утра пораньше прошел ливень, но теперь влажный ветер с юга мчал по бледно-голубому небу пушистые облака; на солнцепеке за рекой сверкал Лондон, и от земли поднимался пар. Двое мужчин стояли на южном конце Лондонского моста и смотрели на младенца.

Того посадили, прислонив к пустому бочонку у шумной дороги. Ребенок выглядел сытым и был завернут в белый платок, еще вполне чистый. Дитя казалось довольным, но родители не показывались.
– Бросили, а? – спросил мужчина помоложе.
Ему еще и двадцати не исполнилось, но темно-каштановая борода уже делилась надвое. У него было широкое умное лицо, глаза же будто вбирали все без остатка. Его спутник кивнул. Тот, кто оставил здесь младенца, наверняка рассчитывал, что кто-нибудь из прохожих сжалится.

– Сколько ему, по-твоему?
– Месяца три, – ответил Булл.
– Гилберт, он на тебя глядит. – (В малыше даже сейчас угадывался мальчик, и он, конечно, с интересом таращился на тучную фигуру Булла.) – Жаль его, – продолжил младший.
Нежеланные младенцы иногда заканчивали жизнь в реке.
Булл вздохнул. У него был большой дом. Он, безусловно, мог позволить себе взять малыша.
– Я бы приютил его, – начал он, – но риск…
Досказывать было незачем. Оба поняли.
Ребенок мог нести смерть.

Мрачная память. С первого появления миновало тринадцать лет. Астрономы предупреждали об ужасной катастрофе, но к ним не прислушались.

За год до того случился неурожай, и многие лондонские бедняки голодали. Зима выдалась лютой. А затем хлынул дождь. Дождь, не стихавший дни напролет. Дождь, которого хватило, чтобы Темза вышла из берегов и подступила к Ладгейту. Дождь, потоками сбегавший по склонам Корнхилла и переполнявший желобы Уэст-Чипа. Дождь, заливавший стоки, затоплявший улицы и превращавший проходы между домов в черные грязевые лужи. Дождь, наполнявший подвалы илом, вонь от которого пробивалась между половиц. Дождь, топивший по криптам крыс. Дождь просочился до самых печенок города. Но ни один город, даже Лондон, не мог содержать столько влаги, и когда ненастье наконец закончилось, древнее место могло лишь потеть накопленным злом, исторгая под желтоватым солнцем дыхание сырое, нездоровое и отвратительное.

А дальше, в начале того лета 1348 года, пришла чума.
Она успела опустошить значительную часть Европы и распространялась с удивительной скоростью. Черная смерть выкосила Британский остров, умертвив, вероятно, треть населения. Удар наносился неожиданно. На коже появлялись ужасные язвы и опухоли, за ними следовала лихорадка, потом забивались легкие, и через несколько дней, как правило, наступала смерть. Великий мор – так это было названо.

Для Гилберта то было тяжкое воспоминание. В день, когда болезнь достигла Лондона, он уехал в Боктон и жил там с семьей месяц. По распоряжению отца поместье было практически запечатано. Обитатели особняка и селения не выходили, пришельцев же не впускали. Всем скопом они выжидали, обозревая величественную панораму кентского Уилда. И чума Божьей милостью прошла мимо них.

Вернувшись в город, Булл обнаружил, что мир изменился. В глубинке, где собрала свою жатву Черная смерть, остановилась чуть не всякая работа, и землевладельцы соперничали между собой в поисках рук для обработки земли. Старая система крепостных сервов рухнула навсегда. В городах пустовали целые улицы с домами как частными, так и многоквартирными. Случилось и еще кое-что. Его любимая скончалась со всей ее семьей. Никто так и не сказал ему, где они похоронены.

Несмотря на урон, город восстанавливался поразительно быстро. Ничто не могло остановить лондонскую торговлю. Прибыли свежие иммигранты. Дети выживших начали заполнять зиявшую пустоту. Казалось, жизнь возвращалась в привычное русло. Но чума не миновала, она лишь затаилась. На протяжении трех веков она, как некий страшный вредитель вроде саранчи, вдруг объявлялась и на целый сезон нарушала безмятежную городскую жизнь, после чего столь же резко обрывалась. И никому не было ведомо, где она пряталась в промежутках, быть может в неких темных, зараженных закоулках или возвращалась с тучей, гонимой сырым ветром. Весной 1361 года она вспыхнула вновь. Пострадало несколько лондонских приходов. Много умерло в Саутуарке. И если этого ребенка бросили, то нельзя было исключить, что его родных унесла чума. Булл не спешил к нему прикоснуться.

– За неделю не было ни одного нового случая, – заметил его друг. – Будь он болен, уже помер бы. Я бы и сам его взял, но холост.
Однако Булл так и не стронулся с места.
Собеседники не заметили ни приближавшейся повозки, ни возмущения в луже воды. Повозка проехала, обдав их брызгами. Младший спешно отпрянул, но Буллу повезло меньше, и в следующий миг он горестно уставился на свой заляпанный грязью красный плащ.
Тут младенец засмеялся.

Оба удивленно вытаращились, но ошибки быть не могло. Круглое личико взирало на Булла с откровенной веселостью.
– Ну и забавный! – восхитился младший. – Гилберт, давай спасем его.
И Булл подхватил младенца.
Через несколько минут, когда мужчины расстались посреди Лондонского моста, Гилберт Булл уставился на сверток в руках.
– Надо же, на что подбил меня, негодяй, – буркнул он с улыбкой.

Со своим молодым другом он знался уж несколько лет: тот занимал младшую должность на королевской службе, хотя его отец и дед вели виноторговлю. Но Булл предполагал, что в прошлом это были сапожники, так как фамилия происходила от французского слова chaussures – обувь. Он души не чаял в молодом Джеффри Чосере.

– Твое имя – Дукет. Наше – Булл.

Это первые памятные слова, к нему обращенные. И как же огромен и внушителен был купец, их произнесший – беззлобно, но твердо. До этого момента малыш смутно предполагал, что являлся частью семьи. Теперь же понял – нет. В тот день родилась их дочь, а ему уже было пять.
Но кто же он? Его личность за несколько дней любезно установил юный Чосер.

– Я поспрашивал, – сообщил он Буллу, – и вроде выходит, что соседи нашли его в трущобах, где жили бедняки Дукеты. Все они перемерли от чумы. Поистине чудо, что он выжил. Его, как мы и думали, оставили на мосту, чтобы кто-нибудь подобрал.
Большей загадкой осталось собственно имя младенца. Поскольку ни одно дитя не могло попасть на небеса нехристем, а детская смертность была высока, младенцев обычно крестили сразу после рождения.
– Я спросил во всех местных церквях, – доложил Чосер. – Пустое!

Когда же они принялись судить да рядить, что делать, он осклабился:
– Назови его Джеффри! Я буду ему крестным отцом.
В три года мальчика ввели в Церковь – таков обычай конфирмации. В течение следующих нескольких лет он редко видел своего крестного, так как Чосер часто бывал в отъезде. Но детство ему выпало счастливое, пусть он и был лишь найденышем без настоящей семьи. Булл вел себя безупречно, а его жена приуготовилась играть роль матери, хотя и слегка отстраненно. Его тревожило только одно.

Он был необычным. Люди посматривали на забавную белую прядь в его волосах. Хуже того, добавилась и вторая диковина – странная кожаная перепонка между пальцев. Он часто украдкой искал ее у других, но не встретил ни разу. Однажды выяснил, что помощницу кухарки, толстую неразговорчивую девицу, тоже звали Дукет, и жадно спросил: «Не из моей ли ты семьи?» Но та лишь чавкала имбирным пряником, пока не пробубнила наконец: «Почем мне знать?»

Дом Гилберта Булла стоял почти посреди Лондонского моста на стороне верхнего бьефа. В четыре этажа с отвесной и высокой черепичной крышей, он был построен из дерева и гипсовой штукатурки, а балки темного дуба, как во многих богатых домах, украшались изящной резьбой. С углов, нависавших над шумной улицей, глазела дюжина забавных горгулий с лицами человеческими и мордами животными. На первом этаже размещалась контора. На втором, солнечном, находилась гостиная с огромным камином и дымоходом. Верхняя половина большого окна была забрана крохотными зеленоватыми стеклышками. Топили углем. Он лучше грел и меньше, чем древесина, дымил, будучи известен как морской уголь, ибо доставлялся судами с севера. Выше находились спальни, а над ними – мансарды. Кухарка спала в кухне на первом этаже; маленький Джеффри Дукет, слуги и ученики – в мансарде.

Но любимым местом Джеффри стала шумная кухня – огромный вертел у никогда не гаснувшего огня; почерневший от старости железный чайник; большущий деревянный чан с водой, ежеутренне наполнявшийся из ведра, с которым выходили к сверкающей Темзе; кожаное вместилище для живой рыбы; увесистый горшок меда – им кухарка подслащивала еду, – кадушка для солений и шкаф с приправами – Джеффри нравилось открывать склянки и вдыхать аромат.

А еще интереснее была стирка. Ее затевали раз в месяц. Посреди кухни ставили большое деревянное корыто с горячей водой, каустиком и древесной золой; льняные рубахи и простыни замачивали, толкли, прополаскивали и гоняли через каток, пока те не становились твердыми, как доски. Еще кухарка показала ему, как чистить мех.

– Вот жидкость, которой я пользуюсь, – объяснила она. – Беру вино и сукновальную глину. – Она дала ему нюхнуть, и он отшатнулся, тряся головой от острого запаха аммиака. – Потом добавляю немного сока зеленого винограда. И вот, смотри, отходит любая грязь.

Джеффри подолгу торчал на пороге кухни, наблюдая за розничными торговцами, которые являлись с товарами сразу после заутрени. Но особой забавой было бросать в Темзу щепочки. Он делал это из дворика, откуда в реку опускали ведро, и мчался через опасно забитую проезжую часть в другой двор, из которого пытался выследить их стремительное появление из-под арки.
А лучше всего ему бывало со своим кумиром.

В доме обычно жили ученики – дружелюбные, но слишком занятые, чтобы обращать внимание на маленького найденыша в кухне. Кроме одного. На десять лет старше Дукета, с каштановыми кудрями, карими глазами, наплевательским отношением ко всему вкупе с душевным обаянием, он представлялся мальчику божеством. Это был младший сын из богатого старого мелкопоместного семейства с юго-запада Англии. Отец отослал его в обучение к лондонской купеческой элите. «Настоящий маленький джентльмен», – с одобрением говаривала кухарка. Но Ричард Уиттингтон еще был в ученичестве. В старые времена богачи и сыновья граждан покупали или наследовали гражданство. Нынче же оно почти всегда приобреталось через гильдии. Те устанавливали стандарты, качество, условия труда и цены во всех отраслях. Ни один ремесленник, ни один купец не мог действовать, не состоя в гильдии. Эти сообщества главенствовали над уордами, городским советом и внутренним советом олдерменов. Гильдии, собственно говоря, и были Лондоном – от ничтожнейших ремесленных союзов до торговых гигантов вроде торговцев тканями, которые оспаривали друг у дружки контроль над городскими делами.

Уиттингтону нравился маленький Дукет. Подкидыш был несказанно бодр и резв, и ученик часто играл с ним. Научил бороться, боксировать, а вскоре открыл в нем и другое, одобрительно заметив: «Он сколько ни падает, сразу встает. Никогда не сдается!»

Иногда они бродили по городу. Чума проредила население, но Лондон по-прежнему кипел. И что за волшебный сумбур! Бывало, они ныряли в проулок и обнаруживали дом видного дворянина, чей герб развевался на шелковом стяге, выставленном из окна, тогда как слева и справа теснились деревянные вывески пекарей, перчаточников и трактирщиков. Даже дом самого Черного принца находился на улице, вполне обжитой рыботорговцами, и на его воротах, чтобы отбить запах, висели огромные плетеные корзины с травами. Богатство, нищета и средний достаток соседствовали; то же происходило со святым и мирским. Собор Святого Павла еще мог как-то отгородиться стеной, однако трущобы у церкви Святого Лаврентия Силверсливза, опустошенные Черной смертью, пришли в негодность и сменились помойкой, где беднота справляла нужду. Смрад заставлял курата прикрываться платком, пока он спешно отправлял службы.

Однажды они предприняли долгую вылазку, намереваясь найти источник поступления в город пресной воды.

Из-за приливов вода в Темзе бывала соленой и не всегда пригодной для питья. В свое время лондонцы пользовались малыми притоками – Уолбруком и соседним Флитом, но воды их грозили болезнями. Вдобавок к негодным шкурам, которые выбрасывали в Уолбрук скорняки, над узкой речушкой высилось слишком много домов, оборудованных garderobes, из-за чего вода утратила всякую прелесть. Что до Флита, тот вообще превратился в грязную канаву. Вверх по течению стояли сыромятни, где выделывали кожу, и Флит вонял из-за их сточных вод мочой и аммиаком. Затем его чернили пылью угольные баржи, разгружавшиеся у Сикоул-лейн. Возле Ньюгейта были бойни, и мясники сбрасывали в речушку потроха. К тому моменту, когда Флит добирался до водяной мельницы на стыке с Темзой, он представлял собой плачевное зрелище.

Посреди Уэст-Чипа стояло любопытное здание в форме миниатюрной замковой башни. С боков его по узким свинцовым трубам постоянно струилась пресная вода, приносимая небольшим акведуком. То был известный Грейт-Кондуит. Однажды воскресным днем Уиттингтон и мальчонка дошли, держась труб, до искристого источника, который питал его на склоне к северу от Вестминстера, на расстоянии двух миль.
Но если для мальчика все это были чудеса, они совершенно не удовлетворили его кумира.

– Гадость, – отзывался он о местах вроде церкви Святого Лаврентия Силверсливза. – Давно пора вычистить. – А о Грейт-Кондуите же выразился так: – Один акведук на такой город? Это никуда не годится. Лондон должен навести порядок. Иначе я наведу, когда придет время! – На вопрос, как он свершит такие дела, юный Уиттингтон спокойно произнес: – Я стану мэром.
– А как же стать мэром? – поинтересовался однажды Джеффри.

Вместо ответа Уиттингтон указал на прочное строение на Уэст-Чипе чуть ниже места, где некогда начинался еврейский квартал.
– Знаешь, что это?
Там, где когда-то жила семья Томаса Бекета, стояла красивая часовня в память о лондонском святом, выше виднелась ратуша.
– Здесь заседает гильдия торговцев тканями, – объяснил Уиттингтон. – Сначала становишься членом, потом, возможно, управителем уорда, а дальше – мэром. Все дело в гильдии.

И Дукет, взглянув на здание, подумал, что лучшая в мире доля – стать торговцем тканями, как Булл и Уиттингтон.
В возрасте семи лет Джеффри Дукета отдали в школу при церкви Сент-Мэри ле Боу. Он побаивался, но там его ждал приятный сюрприз. Хотя детей, конечно, обучали латыни, занятия теперь велись на английском языке.
Булл пришел в удивление. Тайком от мальчика он пожаловался Уиттингтону:
– В мое время были латынь и розги. Чем они провинились?

– Сейчас во всех школах переходят на английский, сэр, – рассмеялся молодой джентльмен. – В конце концов, по-английски говорят даже в судах.
Купца это не вполне убедило.
– Ну, для найденыша сойдет, – буркнул он.

И была девочка. Волнистая грива темных волос, бледное личико с довольно острым носом, красные губы, серо-голубые глаза. Священник торжественно нарек ее Теофанией, латинизировав имя. Однако с тех пор ее не называли иначе как только именем простым, английским – Тиффани. Булл обожал ее.

Дукет почти не обращал на нее внимания, пока ей не исполнилось пять и гостевание Уиттингтона не подошло к концу. В последующие годы мальчик часто разделял ее общество и, памятуя о доброте к нему Уиттингтона, старался быть в свою очередь добрым к ней. Да и приятно, когда тебе смотрят в рот и преданно идут за тобой, куда бы ты ни шел. Он даже жертвовал игрой в мяч и борьбой ради пряток, а то еще катал ее на шее туда и обратно по мосту, и это ей нравилось больше всего прочего. Иногда он брал ее на рыбалку, и они вытаскивали форель или лосося, которыми изобиловала река.

Самый же дерзкий и опасный подвиг совершался на Лондонском мосту. Однажды, когда Дукету было одиннадцать, Уиттингтон небрежно заметил:
– Завтра утром на реке можно будет увидеть кое-что интересное.
Это могло означать только одно. Никто уже очень давно не делал этого.

На следующие утро они с Тиффани стояли рука об руку возле большого окна наверху. День выдался погожий, и Темза радостно блестела, но в тридцати футах внизу вода нетерпеливо вихрилась у массивной каменной опоры и с ужасающим ревом срывалась в канал.
– С ним ничего не случится? – шепнула Тиффани.
– Конечно нет, – ответил Дукет.
Но втайне он не был уверен. «Может, не стоит ей на это смотреть», – подумал мальчик.

Там была лодка, а в ней – Уиттингтон с двумя приятелями. Молодой джентльмен стоял на корме и с беспечнейшим видом орудовал единственным веслом. Боже всемогущий, до чего же он отважен! Приблизившись, он вскинул глаза, улыбнулся и жизнерадостно помахал. На нем был голубой шейный платок. Уиттингтон хладнокровно направил лодку в середину проема и вплыл в стремнину.
Лишь в этот миг Дукет осознал, что позади них стоит Булл. Его большое лицо посуровело.

– Чертов болван, – пробормотал он, но Дукету почудилось одобрение. – Посмотрим лучше, жив ли он.
С этими словами Булл вывел детей наружу и пересек мост. Уиттингтона отнесло уже далеко, чуть не до Биллингсгейта. Он снял платок и торжествующе размахивал им над головой. Тиффани наблюдала за ним глазами, ставшими как блюдца. Девочка повернулась к Дукету:
– А ты так сможешь?
Он рассмеялся:
– Вряд ли.
– А ради меня? – не унималась она.
Дукет чмокнул ее и ответил:
– Ради тебя смогу.

Когда мальчику исполнилось двенадцать, Булл призвал его в большую комнату.
– Близится время твоего учения, – изрек он с улыбкой. – Подумай, чем хочешь заняться. Выбирай, что душа пожелает.
Судьбоносный момент! Тот ждал его годы.
– Но я уже знаю, – выпалил Дукет. – Хочу торговать тканями.
Как Уиттингтон. Как сам Булл. Он радостно смотрел на купца и лишь через несколько секунд удивился исчезновению улыбки.

Гилберт Булл был умным человеком. На миг он счел мальчика наглецом, затем сообразил, что тот просто не понимал. «Как я ему скажу?» – подумал купец и решил, что будет милосерднее сразу явить твердость.

– Это невозможно, – произнес он. – Гильдия торговцев тканями – она для купцов, людей с деньгами. Будь ты Уиттингтон или… – И чуть не сказал «Булл», но передумал. Правда была в том, что бедные ученики имелись даже в элитной гильдии торговцев тканями, но он не собирался посылать туда найденыша. – Пойми, у тебя нет денег, – заявил Булл резко. – Ты должен выучиться ремеслу.
И отослал мальчика – пусть подумает.

Дукет унывал недолго. Через несколько дней он прогулялся по городу, заглядывая в мастерские, – неизменно бодрый и любопытный.
– Бог свидетель, выбор богатый, – бормотал он под нос.

Перчаточники шили перчатки. Седельщики делали седла. Шорники – уздечки. Бондари – бочки. Гончары – деревянные чаши. Лучных дел мастера гнули луки. Мастера по изготовлению стрел – стрелы. Скорняки занимались мехами. Дубильщики выделывали кожи – вонь сыромятен отвратила Дукета от этого ремесла. Еще были лавочники – пекари и мясники, торговцы рыбой и зеленщики. Он мог представить себя кем угодно.
Вопрос, однако, разрешился совершенно иначе.

Юный Дукет смутно помнил, что друг Булла Чосер был ему крестным отцом, но редко думал о дани уважения. В конце концов, тот постоянно находился в отъезде. Но мальчик слышал рассказы купца о его серьезных успехах. Из мелкого служащего сын виноторговца, пройдя этапы становления молодого джентльмена при дворе, превратился в фигуру полезную и популярную. Последнее далось ему легко, ибо он был от природы веселого нрава.
– Поразительный малый. Никогда не падает духом, – отметил Булл.

– Монаха однажды поколотил, – деликатно напомнила жена.
– У студентов так принято, – отозвался Булл.

Чосер участвовал в нескольких сражениях, один раз был выкуплен. Потом изучил право и мог устроиться на любую должность. У него имелся и другой талант: на радость дамам и по торжественным случаям он умел складывать по-французски изящные вирши. В дальнейшем даже пытался изложить отдельные стихи на офранцуженном придворном английском – смелое новшество, которое в королевском кругу сочли очаровательным. Его включили в дипломатическую миссию для расширения опыта. Недавно же Чосер удостоился еще одной крупной награды.

При обширном и утонченном дворе короля Эдуарда III вошло в обычай подыскивать невест-аристократок для перспективных молодых царедворцев из средних классов, и Чосер, прославленный сын виноторговца, имел честь заполучить в жены дочь фламандского рыцаря.
– Ну разве не сам дьявол ему помогает?! – восторженно завопил Булл.
Ибо неимоверное везение Чосера заключалось в том, что сестра его жены, Катерина Свинфорд, была признанной дамой сердца самого Джона Гонта, младшего сына короля Эдуарда.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь