Это нужно живым. Часть 4.
Игорь Хлопов15.
В один «прекрасный» день, я проснулся, готовясь отправится в институт, и пошел поссать в туалет. Начав процедуру, я внезапно обнаружил, что из моего мочеиспускательного канала прямо в туалет вытекает желтая, густая струя боли. Ощущения не из приятных: резкий запах, резкая боль, резкие гнойные выделения и соответственно резкая ярость по поводу моей «сожительницы». Себя винить мне было не с руки, поскольку Насте я не изменял. Половой интерес вполне успешно заменяется интересом к наркотикам, так что виноватой могла быть только Настя. Логика железная и неоспоримая.
Помимо перечисленных «резких» обстоятельств, присутствовали также маленькие уплотнения в виде прыщей на стволе члена, там где кожа переходит, как бы сказал Овидий, в вершину. Примерно через неделю пыток я понял, что само это не рассосется. Чтобы помочиться мне приходилось ложиться в горячую ванну — так боль была более–менее терпимой. Поскольку я — трус, врачей я боюсь втройне, Вы можете себе представить КАКИЕ боль и отчаяние необходимы, чтобы я перестал надеяться на самоликвидацию проблемы.
Итак, поняв, что деваться некуда, Настя нашла мне частного доктора, который был готов принять в режиме «неживой» очереди. Просочившись сквозь эту самую очередь, я оказался лицом к лицу с угрюмой женщиной средних лет в резиновых перчатков, которая после слов «покажите вашу пиписечку» или что–то в это роде, тщательно осмотрела меня и вынесла диагноз: «молодой человек, у Вас сифилис». Говоря в терминологии того же Овидия Luis. Мне было выписано направление в КВД №13 по г. Москва.
И вот, я оказался в КВД. И в первый раз. И с сифилисом, и с сифилисом. И с сифилисом, полученным от девушки, с которой живу. КВД находилось в какой–то полной жопе, куда надо было ехать от Университета полтора часа, а на улице зима, и чтобы поссать мне необходимо лечь в ванную.
В приемной я сдал свои настоящие координаты, свои ФИО, и сифилис, и направление.
Стою в очереди. Все, как и следовало ожидать – зеленые тошнотворные стены, депрессирующие гигиенические плакаты на стенах, удрученные люди и радостные сестрички в белых халатах. После того как пришла моя очередь, я зашел в кабинет, снял штаны и предъявил своё достоинство.
Реакция первой сестры испугала меня. Осмотрев мой член, она кратко сказала:
— о, Боже!!! да у вас весь канал забит!!!
Сестра оказалась человеком действия, взяв в руки какую–то штуку, напоминающую шампур – с такой же ложбинкой для стока крови посередине, она ввела шампур в мой мочеиспускательный канал и начала делать резкие поступательные движения вверх–вниз. Даже когда просто берут мазок ощущения не из приятных, а тут мой член превратился в грозное оружие, которое просто необходимо почистить перед боем.
— молодой человек, я вам сказать ничего не могу до анализа крови.
Это было логичным. Я переместился в очередь следующего кабинета, в котором предстояло сдавать кровь. Спустя час ожидания в моей вене оказался 10–кубовый шприц, никакого милосердия, ноги ватные, мысли о самоубийстве и полной неполноценности.
Сдав кровь, я сел в очередь в первый кабинет, сижу с израненной рукой и прочищенным орудием. Все та же сестрица, увидев меня в кабинете снова, направила меня по следующему адресу:
— теперь, молодой человек, пройдите в кабинет №7.
— зачем?
— вам сделают соскоб.
Слово «соскоб» насторожило меня. И не зря. В кабинете №7 сидела бабушка–божий–одуванчик, На ее столе располагался большой металлический ящик с инструментами. Закрытый. Я насторожился еще больше.
— снимайте штаны, молодой человек, садитесь на клеенку, — бабушка выглядела абсолютно спокойной и уверенной в том, что делает. Пока я снимал штаны, она открывала свой волшебный сундучок и достала одноразовые насадку и держатель. Насадка, судя по форме, была скальпелем.
— это скальпель?
— да, мой дорогой.
Для настороженности у меня больше не было причин — она преобразовалась в уверенность. Уверенность в том, что сейчас моему дорогому и единственному сейчас причинят боль при помощи скальпеля.
Бабушка спокойно и деловито срезала все уплотнения на моем члене, постоянно укоризненно приговаривая:
— ну что ж вы ВСЕ так кричите?!
Объяснить этого я ей не мог. Я просто продолжал кричать.
После этой процедуры я оказался все на той же скамейке в коридоре. Потрепанный и изможденный. Я ждал вердикта. Когда ждешь его, время тянется мучительно долго. Уже очень хорошо знакомая сестричка, выглянув из своего кабинета, и шелестя бумажками озвучила то, что мне предстояло в дальнейшем:
— пройдите пожалуйста к Глав. врачу.
Узнав, что на меня хочет посмотреть аж сам главный врач наводил на мысль, что сейчас меня отправят на Соколиную гору. Я вошел в кабинет. Врач смотрела на меня равнодушно и солидно:
— молодой человек, какими средствами контрацепции вы пользуетесь?
— вагинальные свечи.
— у вас на них аллергия. Смените способ контрацепции, неделю промывайте член марганцовкой. До свидания.
Эта история не помешало мне еще трижды появляться в различных заведениях, занимающихся данной проблематикой, и столько же раз уже по настоящему получать свои уколы.
16.
Следующая попытка завязать с употреблением была предпринята нами с Настей уже после возобновления учебного года. Мы с Настей стояли на Центре в МГИМО и думали как и где нам мутить на этот раз, когда к нам подошел один из знакомых ребят, баловавшихся героином:
— ну, что, продолжаем мутить?
— да нет, ты же знаешь, что мы не употребляем, — мы втроем рассмеялись. Шутить о том, что ты давно завязал, считалось хорошим тоном среди наркоманов.
— а ведь знаете, есть один способ сняться за одну ночь. Цена вопроса 20 долларов.
— да ладно? И что это такое?
— препарат называется Анатаксон. Выпиваешь таблетку на ночь и к утру ты совершенно чистый человек, — глаза знакомого почему–то блестели. Он явно недоговаривал.
— а как таблетка работает?
— таблетка за ночь расщепляет все опиаты в твоей крови. 8 часов мучений и ты абсолютно чист.
— ты сам–то ее принимал?
— еще бы! Масса впечатлений! – он заговорчески подмигнул, — и, главное, прямо на следующее утро ты абсолютно чист!
На словах все выглядело великолепно. Зная, что возможности изолировать себя от наркотиков у нас нет, перспектива всего за одну ночь избавиться от зависимости, выглядела привлекательно. Мы купили две таблетки и разъехались по домам.
Прием Анатаксона был одной из главных ошибок в моей жизни. Как наркоман может выжить, после принятия этой таблетки для меня остается загадкой до сих пор. Что такое Анатаксон мы на тот момент не знали, поэтому решение выпить эти таблетки было продиктовано исключительно желанием быстро и просто слезть с героина. Только постфактум мы узнали, что «анатаксон» — препарат, который дают опиато — зависимым людям для блокировки действия опиатов, подчеркну, дают «чистым» людям, то есть людям, в крови которых опиатов нет. Учебник говорит, что «АНТАКСОН является антагонистом опиатов, блокирует фармакологический эффект экзогенно введенных опиатов посредством конкурентного связывания с опиатными рецепторами и применяется как для устранения наркотической зависимости, так и для профилактики рецидивов», но это слишком сухо и неизобретательно для стандартного торчка на медленном. В том случае, если опиаты содержатся в крови, действующее вещество данного «лекарства» выводит их в течение примерно 8 часов. Иными словами, если ты плотно торчишь и принимаешь «Анатаксон», то та ломка, которую обычный торчок переживает за неделю, аккумулируется в одну оооооооочень долгую ночь. ОЧЕНЬ долгую ночь. Бесконечную ночь. Если ты остаешься жив (шансы на то, что от болевого шока может остановиться сердце довольно велики), то ты чист, что бывает важно с точки зрения, допустим, медицинского освидетельствования в институте, или глупой мечты о завязке таким способом. Если ты не остаешься жив, то никто так толком и не понимает, как именно ты склеил ласты в этой жаркой кроватке с родителями в соседней комнате. У меня таких ночей в «карьере» было две. Вряд ли я вам могу что–то о них рассказать. Могу только посоветовать – не стоит этого делать, если только вы не собираетесь досрочно познать каково это там… в аду… Я знал человек 20–30, которые придерживались такой же точки зрения. Для завершения картины, могу Вам сказать, что анатаксон в больничных условиях обычно дают под общим наркозом.
Этой ночью всё на что я был способен с точки зрения поддержки Насти, это один звонок ей на домашний телефон с вопросом:
— ты еще жива?
Она была жива. Когда на следующее утро я встал с кровати, я боялся смотреться в зеркало. Мне казалось, что я поседел и постарел лет на 40. Положительным моментом в приеме «лекарства» оказалось то, что я действительно был чист, и физическая зависимость меня отпустила.
17.
Я слишком устал от непрерывных ломок и мотаний по барыгам, и после «удачно» прошедшего эксперимента с анатаксоном, мне удалось временно подвязать, по крайней мере об острой физической зависимости речи уже не было. Насте завязать не удалось. Такое случается часто — всегда найдется повод употребить «один прощальный раз». Именно этот «прощальный» раз и становится твоим первым в новой очередной по счету зависимости. Я не одобрял ее регулярных появлений в уторченном состоянии, но сделать ничего не мог, да и не особо хотел – слишком хорошо понимал, что оторвать человека от его пристрастия трудно, и сколько не произноси умных и правильных фраз, это ничего не изменит. Мы виделись все реже, а когда виделись, она была совершенно не в том состоянии, которое располагает к общению. Я, конечно, продолжал время от времени употреблять, но Настя, как опытный наркоман, постепенно отсекла меня от финансирования, а значит и от результативных муток. Ее резко увеличившаяся доза, как жадный червяк с раскрытым ртом, требовала все больше вливаний героина, и на то, чтобы спонсировать еще один голод – мой, у Насти уже элементарно не хватало возможностей. О «любви» в таких ситуациях речь никогда не идет, потребность в выживании диктует свои правила. Вокруг Насти стало появляться все больше незнакомых мне мутных личностей, общаться с которыми не хотелось из–за их явно криминальных наклонностей и необузданного желания колоться несмотря ни на что. По прошествии пары месяцев такой жизни, Настя честно сделала еще одну попытку переломаться анатаксоном, и я впервые в жизни узнал, что такое смотреть на жесточайшую героиновую ломку более–менее трезвыми глазами. Начавшись с невинного «меня немного знобит», по прошествии часа Настя лежала на кровати и, стеная в голос, молотила по стене комнаты руками, умоляя меня сделать что угодно, лишь бы остановить боль. В результате все закончилось вызовом неотложки и вливанием реланиума в Настины вены. Помимо этой «помощи» медицинские работники стрясли деньги за молчание и медикаменты и, пожелав не понимающей что творится вокруг Насте, пережить эту ночь, поехали по следующему вызову. Ничем больше неотложка помочь не могла, потому что если уж ты пошел по резкому пути вывода героина из своих жил с помощью блокиратора, облегчить процедуру невозможно.
Эта попытка остановиться Насте тоже не удалась, после чего наши пути стали окончательно расходиться. Как выяснилось позже, совместные походы в поисках героина с совсем темными личностями, не довели Настю до добра и однажды ее с каким–то знакомым возле дежурной аптеки приняли опера. Ребята покупали в аптеке шприцы. В Настином лифчике были найдены 2 грамма. Поскольку у Настиного спутника уже была судимость, его закрыли сразу и надолго, а Насте пришлось обратиться к родителям для поиска нескольких тысяч долларов, которые требовали служители закона за закрытие против нее дела. Насте, конечно же, пришлось открыть горькую правду про то на что ей нужны эти деньги, и родители решили переломать ее на даче у ее брата.
26 декабря, прямо перед своим отъездом на дачу, Настя приехала ко мне. Мы оба понимали, что то, что между нами было, уже давно кончилось. Героин вообще убивает любую любовь, кроме любви к самому себе и героину внутри тебя. Глядя на ее запавшие глаза и неестественную худобу, я испытывал только отвращение и желание поскорее открестится от чего угодно, чтобы нас могло связывать. Поскольку сам я не торчал, я считал, что Настя сама себя довела до такого состояния, так и не сумев пробалансировать на грани. Я явно переоценивал возможности человека в этом вопросе.
Когда я открыл дверь, она держалась обеими руками на решетке внешней двери и пыталась вымученно улыбаться. Поскольку она снова была удолбана, улыбка получалась плохо.
— смотри, кто к тебе прискакал — в ее правой руке была зажата маленькая плюшевая игрушка, — это — жираф. Он тебя очень любит.
— привет, — я открыл дверь и взял жирафа, — спасибо за подарок.
Настя поцеловала меня в щеку, вошла в прихожую, разделась и сразу отправилась ко мне в комнату. Я сходил на кухню и поставил чай, жираф остался лежать в прихожей. Когда я вернулся Настя сидела на диване, я не стал подходить к ней и остался стоять в дверях:
— ну, что? Ты решила вопрос с мусорами? Родители денег дали?
— да, дали. Только на лечение не осталось. Поэтому и еду на дачу. Из лекарств ничего нет. Только снотворное и всякие травы. Даже релашки с трамалом нет.
— тебя ждет веселая неделька.
— да, я знаю, — Настя почесала нос типичным движением наркомана, то, что она под кайфом было видно еще на лестнице.
— послушай, ты же сейчас угашена… ты же чешешься…
— да. У меня есть немного. Хочешь?
— одну дорогу можно было бы… — я не был бы наркоманом, если бы отказался.
Настя быстро метнулась к своей сумке и достала из нее целлофановый шар. Когда она раскрыла его, мои глаза полезли на лоб — я давно не видел такого количества порошка. Медленный был коричневым — грязным, что свидетельствовало о том, что с ним нужно было быть аккуратным, легко было схватить передоз. Настя разложила на диске три дороги — две себе и одну мне. После того как мы понюхали, Настя сняла свитер, обнажив руки. На ее локтях были явно видимые следы свежих уколов.
— ты колешься? — я показал на дороги на руках, — я же просил тебя никогда этого не делать. Мы же договаривались! — Настя нервно одела свитер обратно:
— это… это от капельниц… это не от уколов.
— Настя, мне–то можешь мозги не парить, а?!
Я не кололся принципиально. Мною владела мысль, что пока ты нюхаешь, ты еще не наркоман. Ты именно что балансируешь на грани, не срываясь вниз. Когда мы начали с Настей встречаться, мы действительно договаривались, что никогда не будем колоться, однако предъявлять ей такие претензии было наивным, что ей делать за нее решал героин.
— прости меня, — Настя опустила голову, — так произошло. А потом уже не хочется нюхать. Это два совсем разных ощущения – я в ответ лишь покачал головой, — ты знаешь, я очень тебя люблю. Мне сейчас тяжело. Я тебя прошу, не бросай меня. Не сейчас…
— извини, это невозможно. Я тебя не люблю, и ты слишком погрязла во всем этом, — я был краток и несправедлив. Мне хотелось закончить эту тему как можно быстрее и выгнать Настю из дома, свою порцию героина я все равно уже получил, — я думаю тебе пора идти.
Настино лицо практически не отразило никаких эмоций. Единственное, что она могла сказать:
— а ты можешь меня выебать в последний раз?
— нет. Я не хочу, — я покачал головой, — иди.
После того как она оделась и ушла, я выглянул в окно. При появлении Насти из подъезда, с лавочки во дворе снялся один из тех мутных типов, с которыми она водила дружбу в последнее время. Он подошел к ней, обнял за плечи, и они ушли.
18.
После того как я «разобрался» с Настей, я совсем перестал ходить в институт. Мне было стыдно за то, что я бросил ее в тот момент, когда она слезала, и я не мог себе представить как после этого смогу смотреть ей в глаза. С другой стороны, оглядываясь назад, я не могу сказать, что это было трезвое решение. Малодушие и слабость, закрепившиеся в душе, правили бал и подсказывали самые простые, а значит и самые неверные решения жизненных проблем. Убежать всегда проще всего. Настя была лишь оправданием, впрочем, как и тот факт, что моя будущая профессия не интересовала меня с той же степенью равнодушия, что и прежде. С третьей же стороны я продолжил свой роман с героином. Уже, правда, без Насти, но двое – я и он, на борту точно были. Всё вернулось на круги своя очень быстро. «Наркоманская общественность» Настиного исчезновения не заметила, и я продолжил мутить с Данилой и Галкиным, как и прежде. Впрочем, некоторые изменения произошли. Два главных из них — увеличение ментовских приемов и появление Нади. Также изменился источник финансирования зависимости – я стал в открытую воровать деньги у родителей.
Познакомил нас, разумеется, Галкин, который, похоже, учился в одной школе с каждым местным наркоманом. Новости о том, что человек употребляет героин, разносятся по «местной» среде очень быстро, так что и Надя, и Галкин твердо знали, что оба употребляют, и наладить контакт у них получилось моментально. Когда же выяснилось, что Надя уже с полгода (как она говорила) торгует «медленным», а у нас есть деньги, наши встречи превратились в ежедневные.
Надя была невысокой худощавой блондинкой со вздернутым носом и очень острыми чертами лица. Возможно, до того как она начала колоться она была привлекательной, но со временем героин отточил черты ее лица, и о них было вполне реально было порезаться, особенно принимая во внимание холодный жесткий взгляд героинового наркомана с очень большим стажем. Больше всего в ее внешности поражали дороги на центрах, каждая из которых заканчивалась глубоким колодцем, который уже никогда не зарастет. Насколько я впоследствии узнал из ее собственных рассказов, на героин ее посадил какой–то бывший парень–бандит, в один прекрасный день исчезнувший с концами из ее жизни. Жила Надя в хорошем кирпичном доме на Ленинградском проспекте с матерью и младшей сестрой, а зарабатывала себе на жизнь тем, что чистила кошельки на вещевом рынке Динамо, ну, и продажей героина, соответственно. За ее спиной уже были два года на зоне, куда она попала за обнаруженный ментами в ее сумочке шприц с раствором. Отсидев положенное, Надя встала на учет. Учет этот был не только наркологический, но и милицейский. Всем было очень хорошо известно, что Надя работала под крышей местных оперов. Я не в курсе сколько и кому именно она платила, но то, что ее конкуренты частенько задерживались, в отличие от нее самой, — факт. Постепенно установился и мой распорядок дня – для родителей я делал вид, что ухожу в институт, а сам прождав где–нибудь пару часов в метро, чтобы родители точно могли уйти на работу, возвращался домой и звонил Галкину. Мы начинали ждать Надиного приезда из–за города. Героин Надя покупала у цыган где–то в 30–40 километрах от Москвы. Электричка с нею отходила рано утром в направлении табора, а примерно в 1 дня привозила обратно, упакованной ровно на то количество, которое ей нужно было употребить самой, плюс количество на продажу. Естественно, она не делала на этом никаких денег, она только кормила впритык свою собственную зависимость. К часу дня мы с Галкиным уже исходили соплями, ожидая ее звонка как манны небесной. Впрочем, звонка мы не ждали, мы звонили сами. Каждые 20 минут один из нас набирал знакомый до боли в прямом смысле телефон, в надежде услышать знакомый сонный голос со словами «да, заходите». Надя не отличалась от всех остальных торговцев. Она прекрасно понимала, что ее будут ждать, а потому никогда не торопилась. Я далек от мысли, что барыги специально заставляют наркоманов ждать, чтобы почувствовать свою власть или чтобы дать человеку как следует помучаться прежде чем получить лекарство. Скорее это естественная реакция человека, который сам уже укололся. Он никогда не будет тревожиться больше необходимого и ломать себе кайф, делая что–то даже очень нужное. Я подозреваю, что мы были ее лучшими клиентами, потому что никогда не просили в долг и всегда хотели еще. Иногда на ее лестничной площадке околачивалась еще пара человек, но это скорее было исключение. Надя твердо разводила клиентов, зная, что обмен информацией между ними может только повредить ее маленькому бизнесу.
В общем, мои дни превратились в ожидание 2 часов дня, когда Надя наконец давала отмашку и некоторые местные наркоманы, разведенные по времени, бежали к ней в подъезд, чтобы закупиться.
19.
Мы с Галкиным сидели у меня на кухне, в очередной раз ожидая Надиного приезда. Я как всегда прогуливал институт, Галкин как всегда был свободен от каких бы то ни было обязательств перед социумом. У героиновых торчков вообще редко бывают обязательства перед обществом. Для наркоманов наркотик и есть общество.
— слушай, меня вчера чуть не приняли, — Галкин был нервен, но явно радовался тому, что ему удалось выбраться из лап мусоров.
— где, у Нади? – я, в свою очередь, после того как услышал новость, испытывал ужас при мысли о том, что Надин вариант может быть запален и нам придется искать другой источник существования.
— нет, не у Нади. У нас тут в соседнем дворе чурка торговать начал. Героин офигенный был.
Я, естественно, ничего не знал об альтернативном надиному варианте приобретения, но сделал вид, что меня совершенно не обижает, что Галкин мутит без меня, да и еще и по какому–то хорошему каналу. Несмотря на то, что он постоянно затаривался на мои деньги, он не чувствовал себя обязанным и при малейшей возможности цеплялся за любую возможность купить для кого–то у кого–то, не сообщая мне об этом. Я это понимал, но сделать ничего не мог. У Галкина, в отличие от меня, на районе была масса знакомых, желавших намутить чего–нибудь, и Сережа с радостью предоставлял им эту возможность. Может быть я принимал наши отношения за дружеские, не думая тогда о том, что отношения между наркоманами на все 100 построены исключительно на совместном употреблении.
— ну и? как это было? – послушать историю было интересно. Наркоманы всегда одержимы болезненным интересом к историям, когда кто–то попадает. В этот момент вспоминаются свои собственные «залеты» и испытывается облегчение от того, что на этот раз была не твоя очередь.
— к нему был Данила вхож. Меня он не подпускал. Так вот, Данила договорился, зарядили ему денег, стоим, ждем в соседнем подъезде. Через 10 минут, как и договаривались, Данила пошел, взял, а на выходе из подъезда его принимают опера в количестве 5 штук, сажают в машину. Дальше обычный расклад – или ты нам его сдаешь, или уезжаешь года на 4 за хранение и перевозку, — Галкин затянулся сигаретой.
— ну и? Что дальше?
— дальше Данила берет у них меченые деньги, идет, покупает 4 чека, заходит в подъезд, мы с ним трескаемся, а в это время опера вламываются к барыге в хату. В общем, человек сядет лет на 10. У него только – только ребенок родился. Вчера жену с коляской видел. Расстроена наверное, — Галкин ухмыльнулся, а я вспомнил как Надя расспрашивала у меня куда пропал Галкин. После моих слов о том, что видимо у него какой–то новый вариант, она позвонила по нужному номеру и опера, отследив новую точку по ее наводке, выполнили свой план. Надя, в свою очередь, избавилась от конкурента. Сработано ловко и к обоюдному удовольствию сторон. Галкину обо всем этом я говорить не стал.
— ну что, попробуем еще позвонить? Меня уже трясти начинает.
— да я и сам не в лучшей форме. Чья очередь?
— моя, — я взял телефонную трубку и вбил знакомые 7 цифр. Раздался знакомый звук определителя номера, но на этот раз Надя трубку взяла.
— алло.
— привет. Это я. Как там у нас дела?
— глухо. Сегодня глухо.
— как глухо? – представить себе худшую новость было невозможно.
— цыган прижали какие–то местные. Сегодня они отказывались торговать.
— Блядь. И что теперь делать? У тебя какие–нибудь другие варианты есть?
— ни одного. Я сама сегодня ватками ставилась.
— ладно. Если вдруг что, ты обязательно позвони.
— хорошо. Пока.
Надя повесила трубку, а я посмотрел на Галкина. Он уже все понял и рассматривал записную книжку в своем сотовом.
— ну, идеи есть?
— сейчас узнаем, — он взял у меня трубку и начал набирать какой–то телефонный номер. Потом еще и еще. Везде была одна картина — картина запустения. Приближающаяся ломка наполняла мысли отчаяньем и скорбью.
— ну–ка, дай телефон, — я решил попробовать взять через Андрея. Он частенько брал через меня у Нади, но какие–то варианты на своей местности у него быть могли. Как и Галкин, Андрей постоянно был дома, поэтому взял трубку сразу.
— алло, брат. Здорова. как твои дела? У нас тут глухо. У тебя есть какая–нибудь маза? Хорошо. Нам нужно будет 4. Во сколько и где? Хорошо, до встречи, — я повесил трубку, разговор получился коротким — у Андрея не было денег, но был контакт. За стандартный подогрев он был готов нам помочь.
— Галкин, заводи мотор. Через час на Кутузовской.
Мы прыгнули к Галкину в его восьмерку и через 40 минут уже были на месте встречи — возле театра Куклачева. Оставалось ждать 20 минут. Мы вышли из машины.
— слушай, тут напротив аптека, — Галкин указал на противоположную сторону Кутузовского, — я пойду баянов куплю.
— ладно. Я тебя здесь подожду, чтобы Андрея не пропустить.
Галкин исчез в переходе, а я остался. На улице была весна, деревья начинали исторгать из себя первые листья, птички пели, солнышко светило, и даже несмотря на отчетливый призрак ломки, засевший внутри организма, я был умиротворен. Это умиротворение и скорость, с которой произошло дальнейшее, и сыграли со мной злую шутку. Я был не готов. Через 5 минут ожидания, из перехода показался Галкин, его руки были вывернуты за спиной двумя огромными мужиками, следовавшими по бокам.
— это он? — проорал один из них Галкину, указывая на меня.
— да что тут думать, конечно он, — ответил вместо Галкина второй, и я моментально получил удар поддых, согнувший меня пополам. За спиной щелкнули браслеты.
— попали, — была моя первая мысль. Второй мыслью было: «хорошо, что у нас ничего нет», третьей мыслью было: «они легко могут это исправить».
Покупать шприцы в этой аптеке было плохой идеей. Большинство дежурных аптек в Москве находятся под присмотром оперативников местных отделений милиции, зарабатывающих себе на жизнь разводом наркоманов на деньги и звезды на погонах удачными задержаниями. Говаривали даже о том, что у продавцов есть под прилавком специальная кнопка, которую они нажимают, давая сигнал о том, что кто–то купил у них шприцы, но получить подтверждение этой версии из первых рук у меня возможности не было.
Нас с Соркиным перевели по подземному переходу на проивоположную сторону Кутузовского и посадили в черный джип приличных размеров. Судя по отсутствию магнитолы и навороченной электронной начинки, джип был служебным. галкин с одним из оперов сидел на заднем сиденье, меня засунули на переднее.
— ну, что ребятки, поехали, покатаемся, — двигатель завелся, а я получил еще один профилактический удар поддых, — что, наркоманы значит?
— да нет. Мы так… Иногда, — роль отвечающего я взял на себя.
— где? — вопрос был короток и конкретен. Накрыть барыгу всегда прибыльнее, чем обычного торчка, поэтому выяснение местоположения продавца всегда являлось у оперов приоритетным вопросом.
— да я не знаю. Я приятелю позвонил. Мы же только балуемся. Я вообще не колюсь, — я задрал рукав и показал оперу свой чистый централ, мой голос подрагивал, потому что мне было страшно, — одному старому другу позвонил. Он сказал, что возле Куклачева встретимся… Стояли ждали, а его все нет.
— хорошо, сейчас мы вернемся к вашему Куклачеву, — при этих словах оперативник развернулся через две сплошные Кутузовского, и как ни в чем ни бывало подъехал к месту, где стояла наша машина, — есть он где–нибудь здесь?
— нет, — я сказал правду, Андрея не наблюдалось.
— а ну–ка, пойдем, позвонишь ему.
Что делать в такой ситуации я не знал. Кому звонить? Что говорить? Ответов на эти вопросы у меня не было. Оперативник снял с меня браслеты и вытряхнул на асфальт. Телефон–автомат был в сотне метров от нас. Я дождался пока мой конвоир выйдет из машины и понуро побрел рядом с ним к телефону.
— где деньги–то на эту гадость берете?
— да я работаю. Компания зерном торгует.
— канадским зерном? — этот вопрос вверг меня в ступор.
— почему канадским? нашим, российским, — я поднял голову и мгновенно наткнулся взглядом на идущего навстречу Андрея. Тут же оценив ситуацию, я скосил глаза влево, давая понять, что лучше ко мне подходить. Андрей прошел мимо, а мы подошли к телефону–автомату.
— ну, давай, звони своему другу.
Я набрал номер Андрея и услышал запланированные длинные гудки.
— трубку никто не берет, — я дал оперу послушать.
— действительно. Ладно, пошли обратно к машине.
Мы сели в салон. Галкин смотрел на меня затравленно и вопросительно. Я снова взял инициативу в свои руки:
— давайте решим вопрос полюбовно. Мы готовы заплатить.
— ты что, нам взятку предлагаешь, сука? — я получил очередной удар в живот.
— нет, нет, что вы! — я почти плакал от чувства беспомощности.
— ладно, — опер резко подобрел, — сколько у вас есть денег?
Я достал все, что у меня было в правом кармане. Как у человека опытного, остальная половина денег лежала в левом. Опер по хозяйски отделил столько сколько счел нужным и переложил деньги к себе в карман, посчитав, видимо, день удавшимся.
— ладно, давайте, уебывайте отсюда, — меня в очередной раз вытряхнули из машины, Галкин последовал за мной. Джип, не торопясь, отъехал. Как и всегда после приёма мы с Галкиным молча обнялись.
— поехали, — Сережа завел машину.
— Андрей тут, — в 200 метрах от нашей машины Андрей стоял и делал вид, что рассматривает афишу Куклачевского цирка, — Я ему дал знак, чтобы он не подходил. Он мимо прошел.
— и что? Нас сейчас в любой момент могут принять по–новой. Может они за нами следят сейчас?
— как будто я этого не знаю! — почти заорал я. Галкин раздражал меня своей бесполезностью, — и что теперь делать? Ты предлагаешь ехать домой и корчиться от боли? — я нервно прикурил, — вот что, давай намотаем здесь кружок и вернемся, пару минут он точно подождет, не глупый.
Мы сделали круг по местности. Андрей нас по–прежнему ждал. Спустя 10 минут мы закупились, поставились в подъезде, и больше эта история даже не обсуждалась.
Продолжение следует...
Темная сторона интернета на канале Darknet.