Это нужно живым. Часть 3.

Первая часть.

Вторая часть.

11.

Когда начинают встречаться два человека, склонных к употреблению наркотиков, до добра это никогда не доводит. Оба по очереди провоцируют друг друга на употребление и процесс этот неостановим. Тоже самое произошло и с нами. День за днем мы все увереннее и чаще мутили у меня на районе вместе. В связи с тем, что институтская компания распалась, а Лумумбу все более плотно прикрывали органы внутренних дел, для поисков героина нам оставалось только одно место – Сокол. Дружба с Галкиным в этом смысле была крайне полезной и именно к ней мы прибегали чаще всего. Проблема с Галкиным была только одна — сам он не был вхож ни к кому из районных продавцов, поэтому на хвост помимо него падал еще и бегунок Данила.

Данила был классическим прожженным наркоманом — со сгнившими из–за долгого употребления передними зубами, регулярными визитами в 17 больницу для принудительного лечения и ужасающими по своей длине дорогами от уколов на центральных венах. Человеком Данила был ненадежным и мог в любой момент кинуть тебя, не испытывая в связи с этим никаких угрызений совести, и зная, что деваться от него некуда. Данила жил с бабушкой, которая регулярно орала в трубку «хватит сюда звонить, наркоманы проклятые», местонахождением родителей Данилы никто никогда не интересовался. Как и некоторые другие знакомые наркоманы района, Данила был «Витьком», иными словами, ВИЧ–инфицированным. День изо дня мы с Настей начали прогуливать институт и мутить прямо с утра. Платила за героин исключительно Настя, потому что меня родители деньгами не баловали, а у Данилы и Галкина их вечно не было по определению. Иногда мне удавалось выпросить у отца с матерью пару сотен рублей, но для поддержания зависимости, которая с каждым днем приобретала все более отчетливые очертания, этого явно не хватило. Постепенно я начал заглядывать в их кошельки, воруя впрочем, по мелочи. Откуда были деньги у Насти, никто из нас никогда не интересовался. Были и были. Зачем нагружать себя лишними мыслями, когда на что замутить есть всегда?

Я встал рано утром по будильнику. Настя должна была приехать только через пару часов, и я набрал знакомые 7 цифр.

— алло, галкин, здорова! Ты готов? Настя скоро будет, так что звони Даниле.

— привет. Да я ему звонил, он говорит, что все в порядке.

— хорошо, тогда ждем Настю. она обещала, что скоро будет.

— хорошо, ждем. До связи.

Как только я положил трубку, в дверь позвонила Настя.

— ну, что? как дела?

— я только что разговаривал с Галкиным, Данила уже ждет нас, все в порядке.

Мы вышли во двор и дошли до соседнего подъезда, в котором жил Галкин. Я позвонил в домофон:

— Галкин, вылезай. Мы уже здесь.

— ладно, сейчас, только Даниле позвоню, скажу, что мы выходим.

Через 5 минут мы вчетвером уже отправлялись во дворы, прилегающие к Ленинградскому рынку. Данила радостно улыбался и травил обычные для наркомана байки про удачные или неудачные походы в поисках героина. Дойдя до 16–этажной башни, он дал распоряжения:

— сейчас заходим, я оставляю вас на четвертом этаже, сам иду к барыге выше. 10 минут, не больше.

Мы вышли из лифта. Галкин, Настя и я устроились на подоконнике обозначенного этажа, а Данила поехал наверх. Если вы услышите беседу трех наркоманов, ждущих кайфа, вы будете разочарованы убогостью ее содержания. Все разговоры сводятся к обсуждению наркотиков и факта, что ушедшего долго нет. О чем могут разговаривать в течение трех часов трое наркоманов? А что если с этими тремя часами ожидания они сталкиваются изо дня в день и их не интересует ничего, кроме того, что они должны получить в результате ожидания? Дни торчка день за днем превращаются в серую массу ожиданий на подоконнике грязного подъезда. День изо дня. Говорить в таких ситуациях обычно не о чем. Все просто стоят, нервничают, мучаются и ждут. Ждут, что Господь спустится и отведет пули. Так было и в этот раз. Ощущение тревоги возникло приблизительно на втором часе ожидания. Нам все чаще приходила в голову мысль, что нас элементарно кинули, но проверить это было нельзя, потому что следить за входной дверью подъезда никто из нас не догадался. Спустя 3 часа сидения на подоконнике надежда на то, что Данила будет с минуты на минуту, улетучилась вовсе. Вернувшись домой и позвонив ему, мы нарвались на определитель номера и длинные гудки, свидетельствующие о том, что хозяина квартиры либо нет дома, либо он категорически не хочет подходить к телефону. Диспозиция была полностью ясна. Поскольку денег у нас не осталось, Настя решила ехать домой, а мы с Галкиным остались ждать приближающейся ломки у него на кухне. Если у вас нет денег, то рассчитывать на получение кайфа не имеет смысла. Все, что нам оставалось — беспрерывно набирать номер Данилы и надеяться на чудо. По прошествии пары часов такого времяпрепровождения Галкин озвучил мысль:

— слушай, а почему бы нам с тобой не подойти к его подъезду? может быть, он слоняется вокруг, нам удастся его зацепить.

Шансов на такое развитие событий было немного, но делать было больше нечего, и я согласился. Как это ни удивительно, Данила вышел из дома уже спустя час нашего ожидания на его лестничной клетке, после чего был сразу взят в оборот. Я был дико зол, поэтому вёл себя агрессивно:

— слышь, ты, мудак? мы чего тебе тут сладкие что ли? Тебе когда в последний раз зубы выбивали? я сейчас могу напомнить про процедуру!

Галкин стоял рядом, его лицо тоже не выражало миролюбивых намерений. Данила, видя, что он по глупости попался, мог в ответ только мямлить:

— парни, ну, вы извините, что так получилось. Но, что сделано, того не воротишь…

— как отдавать будешь? — Галкин перевел разговор в практическую плоскость.

— ну, когда в следующий раз у меня будет… я вас обязательно…

— хорош гнать, у тебя кайфа никогда не бывает! так что или ты решаешь это проблему прямо сейчас, или мы решаем ее твоим здоровьем.

Данила ненадолго задумался, прикидывая вероятность того, что его сейчас будут бить. Понимая, что перед ним стоят два наркомана, которых уже почти ломает, он посчитал разумным сдаться:

— ну, у меня дома есть два чека. Но они на продажу. Продать я вам их могу, а отдать нет.

— ладно, тащи, мы купим — я сориентировался мгновенно. Даже удивленный взгляд Галкина, означавший «у нас же нет денег» не мог меня смутить.

Данила покорно пошел в квартиру за героином.

— ты что делаешь? у нас денег нет.

— мы не будем ему платить. Мы его кинем.

— ладно, но как?

— а в тупую. Как он нас.

Галкин кивнул, а из квартиры, держа в кулаке два чека, выполз несчастный на вид Данила. Бросив чеки на подоконник, он посмотрел на нас вопросительно.

— Данил, принеси, пожалуйста, Сереже воду. 10 точек, нужно забадяжить, — Данила взял у Галкина его ложку и ушел обратно домой, — ну, всё, пошли, — я сгреб два лежащих на подоконнике чека и стал быстро спускаться по лестнице, галкин последовал за мной. Следующие 8 часов наши телефоны раскалялись от звонков Данилы. Трубку мы не брали. Просто тупили в ТВ. Он даже представить не мог, что с ним поступят так, как обычно поступал он. Сообщать Насте о том, что у нас получилось достать кайф, мы не стали. Поскольку обиды наркоманов друг на друга длятся не долго — до следующего момента необходимости друг в друге, мутить через Данилу мы продолжили на следующий же день.

12.

По прошествии пары месяцев такого торчания я уже в достаточной степени сбросил вес и нарастил круги под глазами, чтобы меня останавливали для проверки документов на улице, что является первым признаком того, что угроза оказаться в казенном доме возросла дальше некуда. Если кому–то кажется, что милиция проверяет документы у кого ни попадя, это – заблуждение. Уверен, в правоохранительных органах работают прекрасные физиономисты, и просто так пытаться нарушить ваши гражданские права никто не станет. На это всегда есть причина. Вот эта самая причина появилась и у меня – я, наконец, стал похож на классического героинового наркомана — прячущего глаза, сухого, быстро двигающегося и постоянно сканирующего местность вокруг. Теперь от окончательного погружения в образ меня отличал только один признак — я все еще не кололся, что вызывало у остальных ухмылки и комментарии наподобие «кайф переводишь». Однажды нас Галкиным даже остановили возле метро два курсанта школы милиции. Они отвели нас к местному 12ому отделению, где возле ворот отпустили за 300 рублей. Салаги. Самое начало длинного пути на службе отечеству.

В тот день мы с Галкиным и Данилой возвращались с одной из точек возле Ленинградского рынка. К тому моменту мы уже затарились и даже поставились порошком в одном из близлежайших к рынку подъездов, поэтому на сердце было спокойно. Я нес в кармане 2 чека, предназначавшихся Насте, которая в это утро по каким–то причинам не имела возможности прогулять институт (должен заметить, что это было довольно необычно). Мы спокойно шли мимо Ленинградского рынка, чтобы зависнуть в одном из знакомых подъездов, когда мимо нас, следуя в одном с нами направлении, проследовала шестерка классической бело–голубой раскраски. Первым на красные габаритные огни, свидетельствующие о торможении машины, как и водится, среагировал Данила. Опыт — великая вещь, инстинкт, развитый уже имеющимся условным сроком, и n–ным количеством приводов, дал мгновенный сигнал опасности. Данила развернулся и побежал. На то, чтобы сообразить, что в такой ситуации общение с мусорами будет выглядеть фарсом, нам с Галкиным хватило секунды две – мы развернулись и побежали вслед за ним.

Убегать по большому счету было некуда – слева от нас была высокая ограда какого–то института, а справа дорога с ментовской машиной, которая уже сдавала назад в нашем направлении. Нам оставалось бежать только вперед метров 100, до первого поворота налево во дворы. Стремительно преодолев эти самые 100 метров, за поворотом мы обнаружили Данилу в телефонной будке, классически мирно делающего вид, что он звонит по каким–то собственным важным делам, и не имеет к нам никакого отношения. На то, чтобы ассоциировать сцену с фильмом «Trainspotting» у нас не было времени, и мы побежали дальше. Милицейская машина уже включила сирену и двигалась, нарушая все возможные правила строго за нами. Мысль о том, чтобы выкинуть зажатые в кулаке чеки возникала в моей голове, но не реализовывалась, цепляясь за надежду, что убежать все–таки удастся.

Нам с Галкиным не повезло. Двор, в который мы завернули оказался глухим, то есть всего с двумя выходами из него, в результате чего мы с Галкиным оказались в мышеловке. Бежать было некуда — сзади по пятам за нами бежал мусор, а возле второго выхода уже стояла милицейская машина, из которой как раз выпрыгнуло всё её содержимое. Мы остановились только после того как один из милиционеров передернул затвор и заорал «стоять». Я среагировал быстрее, и в ту самую единственную секунду, когда моя реакция торможения позволила Галкину быть чуть впереди меня и прикрыть меня спиной, я скинул два чека на асфальт, наступив на них ногой. Теперь мы стояли, подняв руки, и ждали. Складывалось впечатление, что весь Ленинградский рынок выбежал посмотреть на то, как мы получим по шее. И мы получили. Зонтик, оказавшийся у меня в руках по случаю дождя был сломан об мою спину и у меня остался здоровый кровоподтек через всю спину, но на тот момент боли я не чувствовал. Следующее ощущение от приклада автомата, вонзающегося в район твоего желудка, трудно с чем–либо перепутать, но адреналин и мысль о том, что нам конец, если я подниму свою правую подошву с чеков, валяющихся на асфальте, блокировали боль. Как это ни удивительно, нас никуда не волокли; в этот раз нас отпустили, ограничившись обыском и легкими побоями. Нас даже не особо спрашивали почему мы побежали — видимо все было ясно. После того как машина с милицией уехала, а зеваки рассосались, мы с Галкиным обнялись, я убрал ногу с чеков, поднял их, и мы пошли домой. Придя к Галкину, мы сели на кухне и, продолжая дрожать от страха, закурили:

— слушай, нам повезло. Почему они нас не отвезли в отдел?

— а черт его знает. Наверное, из–за того, что у нас ничего не было. Когда ты сбросить–то успел?

— Галкин, у меня все на кармане. Я сбросил в тот момент, когда мы остановились и наступил на чеки ногой, когда мусора отъехали, я их поднял.

— ты серьезно? Ну, ты рисковый парень.

— если бы я выбросил герыч где–нибудь по дороге, мы бы его не нашли потом.

— это верно — Галкин затянулся сигаретой, его пальцы дрожали.

— знаешь, что я думаю? Я думаю, что мы заслужили проставить один Настин чек. Надо в себя придти.

После этих слов на лице Галкина появилась улыбка:

— сейчас, я только технику достану, — Галкин ушел в свою комнату и спустя несколько минут вернулся со своими рабочими машинкой и ложкой, — погнали. Он выбрал 10 точек воды, и я отсыпал ему в ложку половину Настиного чека. Свою дорогу я раздвинул прямо на столе. Промолчав следующие 10 приходных минут, мы снова закурили. Покурить после хорошей порции героина всегда было одним из главных наслаждений.

— а что Насте скажем? — Галкина почему–то волновала ее судьба.

— да ладно, есть ведь еще один чек. Она поймет. Все–таки пережили мы сегодня немало.

— ладно, девушка–то твоя в конце концов. И деньги тоже ее.

— ага.

Мы посидели еще с полчаса, смотря в телевизор и не разговаривая. Уверен, что думали мы об одном и том же. Я озвучил нашу общую мысль первым:

— слушай, а давай и второй чек проставим? Скажем, что мы поставились, а потом нас приняли и мне пришлось всё скинуть, чтобы не попасть.

— а может проставим только половину? Оставшуюся часть сахаром забадяжим?

— а зачем? Она приедет вечером, еще замутим. Я ей сейчас смс скину, чтобы денег с собой взяла.

— ну, как скажешь, — Галкин пошел обратно в комнату за причиндалами, после того как он вернулся, мы проставили и второй Настин чек.

Когда вечером на полу–ломке приехала Настя, мы уверенно в два голоса рассказали «правдивую» версию происшествия. То, что по всем признакам мы оба были убиты, нас не смущало. Наркоманы всегда будут до последнего конца отрицать своё очевидное наркотическое опьянение. Насте не оставалось ничего кроме как предложить замутить нам еще. Данила был удивлен тем, что мы сейчас не находимся в обезьяннике местного отделения внутренних дел, но просьба замутить еще его не удивляла.

13.

Весна закончилась. Началось лето, а вместе с ним, и сессия в институте. Где–то в начале сессии мы с Настей поняли, что завязли крепко. Когда ты торчишь на героине, заставить тебя понять, что ты крепко влип, может только первая настоящая ломка. Настоящая. Когда без героина тебе больно физически. Когда ты испытываешь ТАКУЮ боль впервые в жизни. Когда ты понимаешь, что готов на все, лишь бы эта боль прекратилась. Наверное, именно это ощущение в полном смысле слова может называться зависимостью. Когда ты в самом начале пути, если ты не достал героин, день безнадежно испорчен, и всего–то – у тебя скверное настроение, тебя немного потрясывает, но ты можешь спать и не испытываешь боль, но вот когда ты висишь плотно, неудачный день превращается в самый важный для тебя день на свете.

Зависимость подкрадывается к тебе с каждой новой порцией. Она никогда не возникает из ниоткуда. Невозможно употребить один — два раза и сесть на героин плотно. Зависимость формируется только вместе с системой. А это уже разговор о месяцах, не о днях. Я знавал многих людей, которые кололись с десяток раз, а потом понимали, что это не их и прекращали на всю оставшуюся жизнь. Но такие люди исключение. Большинство продолжают и продолжают до тех пор, пока однажды не оказываются в «жаркой» кровати, ощущая боль каждой частичкой своего тела и понимая, что иного выхода, кроме очередного укола у них нет.

В начале лета мы с Настей как раз и столкнулись с этим ощущением. Кое–как закрыв сессию (мне не удалось избежать неудовлетворительных оценок) нами было принято решение переломаться на даче. Стандартная ломка длится неделю плюс–минус один день, ее пик приходится на третью ночь. Именно эту неделю нам и предстояло пережить от первого дня до последнего в первый раз. Наркоман частенько оказывается на ломке на пару дней, и очень редко проходит через весь недельный процесс, потому что к 4ой ночи либо ломается воля, либо героин сам находит его. Даже вынуждено пережив ломку полностью, наркоман покупает еще как только ему представляется возможность. Зная это, мы с Настей не взяли на дачу телефоны и деньги, на которые можно было бы купить билет на электричку и уехать в Москву. На дачу нас отвез Настин брат, пообещав забрать ровно через 7 дней. Мы остались на природе вдвоем без всяких надежд сбежать обратно в Москву, чтобы купить кайф. Помимо продуктов на неделю нами был привезен и грамм героина, который мы рассчитывали растянуть на несколько дней, чтобы сбить себе дозу и чтобы мучения не были излишне суровыми. Этот самый грамм был вынюхан нами в первый же день. У наркомана всегда найдется причина, чтобы употребить еще немного и обязательно «в последний раз». Следующие 7 дней мы с Настей провели в полузабытьи, несмотря на огромное количество употребляемого снотворного, спать нам не удавалось и большую часть времени мы расхаживали по даче как два зомби, поддерживая друг друга.

Я читал много мнений наркологов о ломке. Некоторые из них считают, что боли, возникающие при отнятии – фантомные, а ломка – болевая галлюцинации мозга, не желающего самостоятельно производить вещества–регуляторы, которые поступают в организм неестественным путем и в неестественном количестве. Я сомневаюсь в этой теории. Когда ты на ломке, нет ничего более реального, чем переживаемая боль. Она всеобъемлюща и избавиться от нее нельзя. Ее нельзя забить другими мыслями, от нее нельзя избавиться, занявшись каким угодно делом, ее нельзя вылечить никаким лекарствами, кроме героина. Врачи считают, что наркоманы часто болеют. Это неправда. За время своего торчания я не болел ни разу. Возможно, врачи путают болезни с ломками, которые постоянно сопровождают жизнь наркомана. Слезящиеся глаза и сопли, непрерывным потоком льющиеся из носа, – первые признаки начинающейся ломки. По ощущениям первые четыре – пять часов отнятия чем–то напоминают грипп. Температура тела становится нестабильна, тебе постоянно кажется, что у тебя чуть выше стандартных 36.6, тебя начинает потрясывать, а мышцы начинает тянуть. Потом начинается понос. Все героиновые торчки все время испытывают трудности с опорожнением кишечника и, пока поддерживают свою зависимость, страдают от запоров. Как только наркоман лишается героина, плотины прорываются и грязная черно–зеленая масса начинает литься из тебя таким бурным потоком, что бывает трудно выйти из туалета. То, что начинается по прошествии суток – полутора отнятия, и является настоящей ломкой. Многие из ее признаков индивидуальны, но мышечную боль испытывают все наркоманы. У меня сильнее всего всегда болели ноги и поясница. Помимо этой чудовищной боли, которую нельзя снять никакими болеутоляющими таблетками, если только они не содержат опиатов, на ломке я всегда ощущал, что каждую секунду меня сначала бросают в ванную с кислотой, а потом сразу засовывают в холодильник. Волны жара и холода, сменяющие друг друга каждую секунду, и мышечная боль, не дают тебе ни лежать на месте, ни заниматься чем–либо осмысленным, любое движение и покой в равной степени мучительны. Все, что ты можешь, это кататься лежа на мокром от пота белье со стиснутыми зубами и считать секунды. Эти самые секунды как будто стоят на месте, время замирает и даже секундная стрелка часов, на которую ты смотришь, кажется недвижимой. Все, что тебе остается – очередной укол, если у тебя нет очередного укола и нет возможность достать его, тебе остается ждать.

Поскольку денег на то, чтобы выбраться с дачи у нас с Настей не было, нам пришлось выдержать эту неделю. На шестой день мы смогли вылезти из дома и прогуляться по лесу, на седьмой день мы смогли в первый раз нормально поесть и поспать. На восьмой день с физической зависимостью было покончено, наша кровь была чиста от опиатов, и мы смогли уехать в Москву без необходимости каждодневно бегать по городу в поисках нового дозняка. Однако, перебороть физическую зависимость – лишь малая толика того, что должен пройти наркоман, прежде чем окончательно завязать, потому что с ним навсегда остается зависимость другая – психологическая. Эта самая зависимость стократно усиливается, если ты употребляешь вместе с кем–то. Причем, неважно употребляешь ты с женщиной или колешься с близким другом, вас связывает героин. Слезть, если вас двое невозможно. Даже если принято полное и окончательное решение завязать, кто–нибудь из вас обязательно скажет «а может быть сегодня все–таки замутим? в последний раз». И глаза предложившего будут блестеть таким ярким пламенем, что все в твоей душе будет кричать «нет», а ты скажешь «да». В следующий раз мы с Настей замутили уже через неделю после того как вернулись с дачи. Не имеет никакого значения кто именно предложил сделать это «в самый последний и исключительный раз». Одного слова из любых уст достаточно для того, чтобы в очередной раз набрать один из знакомых телефонов. А там, где есть один раз, обязательно будет второй. Возвращение к обратному состоянию происходит очень быстро. Возвращение наркомана, не употребляющего некий промежуток времени, вне зависимости от его длительности, на круги зависимости происходит за неделю. При этом за неделю наркоман возвращается к дозе, которая была до того, как он решил слезть. Таким образом, спустя месяц после того как мы вернулись с дачи, мы с Настей совершенно незаметно вернулись к плотному употреблению.

Гаврилов

С моим старым школьным другом Сергеем мы встретились возле журфака МГУ. Я уже давал ему однажды пробовать героин, но его было так мало, что Сергей практически ничего не почувствовал. Сильно делиться с героином не хочется никогда, но в тот день у нас с Настей его было много.

— ну, что будешь? – я шмыгнул носом, в горле стояла привычная горечь.

— я в прошлый раз ничего не почувствовал. – судя по улыбке Сергея, он хотел. В первый раз небольшая волна кайфа все–таки задела его, да и страсть любого наркомана к получению дармового удовольствия подсказывала, что первый раз мог быть всего лишь разминкой.

— в прошлый раз было мало, в этот раз много. Где тут можно понюхать?

— в сортире. Пойдем.

Мы зашли в здание факультета и проследовали в мужской туалет. Темные очки, одетые мною по случаю яркого, но еще холодного весеннего солнца, в помещении я снимать не стал. Мы забились в одну кабинку.

— а как мы это будем делать? – в голосе Сергея слышался легкий предвкушающий ажиотаж.

— просто, — я сжал кулак и насыпал горку порошка на кожу, соединяющую большой и указательный палец. Приблизив нос, я шумно вдохнул порошок в себя. Нос покрылся героином, но это было неважно – в тот день кайфа было много. Сергей сжал кулак, и я насыпал ему приличную горку. Последовав моему примеру, Сергей открыл дверь, и мы вышли. Присутствие в туалете преподавателей уже нас не смущало, суетливость Гаврилова прошла как только опиаты ударили по центрам удовольствия его мозга. Мы подошли к кранам, посмотрелись в зеркало и стерли с носов остатки белого порошка, реакция находившихся в туалете преподавателей никого не интересовала.

Вернувшись к Насте, сидевшей возле входа на факультет, я предложил переместиться в Александровский сад. Мы сели и остались на скамейке еще на час. Никто не проронил ни слова. На проходящих мимо знакомых по институту Сергей внимания не обращал. Он был полностью сконцентрирован на том кайфе, что распустился внутри его. Он понимал, что пытаться делиться ощущениями с нами, не иметь смысла, мы все понимаем и точно также хотим сосредоточиться на том, чем не надо делить с внешним миром. Мы сидели, молчали и чесались. Час прошел, и Сергей коротко выдохнул:

— можно замутить еще? – он снова хотел вернуться на пик приятных ощущений.

— можно, — мы пошли к телефону, и я набрал Андрея:

— как у тебя?

— порядок, — раздалось на другом конце провода, и мы поехали в Крылатское, пугая интенсивностью, с которой чесались, других пассажиров подземки.

Андрей встретил нас в том же состоянии, что и мы сами, зрачков в его глазах практически не было, а нос стал красным, потому что Андрей его постоянно чесал. Пройдя на кухню, Андрей положил на стол чек. В чеке было мало, и тех денег, которые Андрей просил, не стоил, но всем очень хотелось продолжить, поэтому мы скинулись и отдали деньги. Помимо того, что героина было мало, он был еще и плохого качества. Понюхав, мы не получили того, что ожидали. Это не могло вызвать ничего кроме раздражения.

— ладно, мы поехали, — я попрощался, как только понял, что улучшить свое состояние не удалось. Растягивать встречу какими–либо приличиями не особенно принято в среде героинщиков. Андрей не слишком настаивал на нашем присутствии, и скорее даже был рад от нас так быстро избавиться, чтобы продолжить спокойно заниматься залипанием в телевизор.

— послушайте, нам надо взять еще и поехать к нам с Настей, — как только мы вышли от Андрея я озвучил программу. Возражений не последовало. Были только добавления. Сережа созвонился со своей девушкой, а Настя пригласила Диму, который где–то по дороге зацепил Анжелу. Об Анжеле надо рассказать особо, потому что девушкой она была очень эффектной. Наполовину индианка, наполовину русская с копной черных волос, точёным лицом и такой же точёной фигуркой. Любой бы хотел оказаться с ней рядом, но, по слухам, ее воспитание не позволяло ей излишне торопиться. Тем не менее, отказ от наркотиков в список запретов, поднимаемых при ее воспитании, не входил, и Анжела любила приложиться к дорожке в туалете института. Зависимости у нее не было, но она подкрадывалась. Еще одна из тех, кто пытался заигрывать, будучи уверенной, что в пропасть ей не соскользнуть. Таким образом, нас оказалось шестеро, и скинувшись на всех за исключением девушки Гаврилова, которая принципиально не играла в подобные игры, мы вскорости через каких–то странных местных Настиных знакомых имели на руках приличное количество героина. Разнюхавшись мы в течение полутора часов играли в жмурки в необставленной трехкомнатной квартире Насти. Большое количество пустого места, полное отсутствие мебели и развлечений, вкупе с экстатичным состоянием большого количества народу предполагали возвращение в детство. Даша в жмурки решила не играть и смотрела на происходящее скромно примостившись в углу. Ей нужен был Гаврилов, Гаврилов нужен был героину.

Игра не вызывала ни у кого улыбок и радости и спустя полчаса от идеи было решено отказаться. Героиновые наркоманы вообще редко улыбаются, — кайф, сидящий внутри, заставляет полностью сконцентрироваться на себе, на ощущениях. Героин не приносит радость моральную. Он приносит физическое ощущение счастья, заполняя клетки опиатами. На то, чтобы пытаться оценить собственное эмоциональное состояние и выразить его, не остается времени и сил. Героин – наслаждение, которым не делятся с окружающими. Дима и Анжела решили, что им пора. Получив то, чего они желали больше всего, оставаться в компании не имело смысла. Мы с Настей решили проводить их, Серегей с Дашей остались дома.

– только я тебя прошу, скажи им, чтобы они не трахались на нашей кровати, — под кроватью Настя имела в виду матрас, разложенный в большой комнате. Я переговорил с Гавриловым, и он обещал, что с этим проблем не будет. Когда мы вернулись, проводив гостей, Настя метнулась к матрасу, а я к подоконнику на котором лежал героин. Понюхав, я закрыл глаза и стал ловить роскошный приход. Качество героина было потрясающим, а зависимость не настолько сильной, чтобы полностью лишать удовольствия. Закончив проверку, Настя отозвала меня в сторону

– волос, я так и знала! Вот он волос! – она предъявила длинный черный волос, ее глаза продолжали все так же смотреть в разные стороны.

– сейчас, подожди, я отошел к подоконнику и насыпал себе на фольгу медленного, зажег зажигалку и втянул горький горячий дым. Когда героин куришь, всасывание опиатов через легкие идет гораздо быстрее, так что сразу после затяжки я побежал и проблевался, когда я вернулся в комнату Настя продолжала сидеть на матрасе.

– ты должен выставить их за дверь. Я просила только об одном, чтобы они не трахались на моей кровати, и я специально сразу пошла проверить. И там этот волос. Ты понимаешь? Я не хочу, чтобы они оставались здесь, — Настино лицо выглядело классически обдолбанным, ее глаза смотрели в разные стороны и постоянно закрывались, кожа была неестественно серого цвета, волосы не причесаны. При этом она старательно изображала себя хозяйкой квартиры, коей, впрочем, и являлась. Чем именно ей не угодили Даша и Гаврилов было непонятно, но спорить с человеком в таком состоянии было бесполезно. Поскольку я сам был в таком же состоянии, для меня было гораздо проще выставить друга из квартиры, чем спорить с Настей. Мои глаза слипались, кайф обволакивал мое естество, я словно плавал в теплой воде наслаждения.

– сейчас я все сделаю, — я вышел из комнаты и отправился к Гаврилову с Дашей, они стояли возле подоконника и целовались.

– Сереж, можно тебя на минуту? – мы вышли в коридор, — слушай, Настя настаивает на том, чтобы вы уехали.

– брат, но нам некуда идти, на улице зима, у нас нет денег и некуда идти – Гаврилов был не настолько сильно убит как я и говорил правду. И он, и Даша на тот момент жили с родителями и у них совсем не было денег. Доходило до того, что им приходилось заниматься любовью прямо на снегу в парке. Но меня это не касалось. Настя со своим волосом мешала мне спокойно кайфовать, а это было не допустимо, если мне надо было выгнать близкого друга на улицу просто для того, чтобы меня никто не доставал, значит мне надо было сделать это. Никаких угрызений совести.

– брат, я здесь не при чем. Сам понимаешь, это не моя квартира, тут решает Настя, — обидевшийся Гаврилов позвал Дашу и они ушли. Закрыв за ними дверь, я подошел к подоконнику и высыпал еще порошка на фольгу. Настя лежала на матрасе, похотливо смотря на меня своими убитыми глазами:

– ну, что поебемся? Я вдохнул дым и снова побежал в туалет блевать.

Гаврилов больше никогда не употреблял героин.

14.

Остаток лета мы прожили с Настей в квартире на Университете. Трехкомнатная квартира, принадлежавшая ее матери, была обставлена матрасом на полу и телевизором, стоявшем на старом стуле. Но нам ничего большего и не было надо. Квартира была отремонтирована для ее сдачи в наем, и мы там жили временно, постоянно бегая по местным муткам и иногда захаживая в институт. Как и всегда, героин находил нас сам. Какие–то старые Настины школьные приятели, которые тоже подвисали по теме и мутили на местности. Вечера снова превращались в неутомимые поиски медленного.

Мутка героина в Москве – вещь кропотливая и заставляющая все время находится в режиме ожидания. Записные книжки испещрены малознакомыми именами и номерами, которые набираются в зависимости от вероятности вымутки. Начиная с самых вероятных, ты плавно падаешь вниз – к тем номерам, которые мог не набирать уже несколько месяцев. Но ты их набираешь, в надежде услышать «да, приезжайте, маза есть». После этих слов, особенно если тебя уже подкумаривает, ты готов сорваться в любой район города. Чем дольше ты не звонил по тому или иному телефону, тем больше вероятность того, что тебя кинут или просто потратят время бесполезным ожиданием неизвестно чего на подоконнике грязного подъезда в незнакомом районе города. Чаще всего тебя кидают. Берут деньги и либо приносят откровенное дерьмо, либо исчезают во тьме. Не знаю, как часто такие бегунки попадают впоследствии под раздачу, но, спустя пару месяцев, ты оказываешься все в том же конце записной книжки, и все равно набираешь этот телефон, надеясь, что именно в этот раз тебя не кинут. Ломка способна творить удивительные вещи с человеческим сознанием.

Пока мы жили на Университете, мы мутили по трем направлениям — старые Настины знакомые на районе, знакомые на Соколе и институт. Одно время нашим с Настей бегунком была девушка по имени Маша, откуда–то с Юго–востока Москвы. Весящая под центнер, с африканскими дредами она была из той узкой прослойки москвичек, которые в середине 90–ых купились сначала на большой черный член, потом на черную культуру, ну, а потом уж и на героин. Ее история была вполне классической – черный парень из института Дружбы народов, который в клубе не побрезговал ее роскошным телом, а потом в первый раз накачал медленным, плавно превратив ее в более–менее не палевного распространителя. Маша помимо того, что дико бадяжила героин сахаром (разумеется, уверяя нас, что это дело рук ее черного друга), занимала дико много времени. Она вполне подходила под определение «твой дружелюбный продавец». В обмен на возможность взять в любое время и в любом количестве, а зачастую и без денег, мы вынуждены были часами выслушивать ее стенания относительно убийства Тупака Шакура, измен ее возлюбленного, общака, устроенного ей в каком–то мусорском отделении, после того как ее приняли с 5 граммами, и прочая. Наши отношения закончились стандартно для торчкового мира – Настя взяла якобы на реализацию 5 граммов, и мы исчезли из жизни Маши навсегда. Что с ней стало дальше не известно, но предположить вполне возможно. В любом случае, она заслуживает многого за такое количество сахара.

В те времена мы редко оказывались без медленного и большую часть ночей проводили залипая в ТВ, либо совершаю в кровати неутомимые многочасовые секс – марафоны. Многочасовые они были по той причине, что шансов кончить под медленным не существует, — ты можешь стирать свой детородный орган в лоскуты, но у тебя вряд ли получится приблизится к оргазму даже на миллиметр. Тогда произошло и мое первое свидание с учреждением под названием КВД №13 по г. Москва.

Продолжение следует...

Темная сторона интернета на канале Darknet.