Это нужно живым. Часть 2.

Первая часть.

6.

Вечернее движение на улице комиссаров было очень оживленным. Группы и одиночки. Короткие стрижки, темные джинсы, кроссовки и турецкие дубленки рассекали по улице в поисках негров, продающих героин. Основным местом продажи являлись участок дороги рядом с общежитием института Дружбы народов (как здорово это звучит!), а также кафе «Мама Африка», в котором продавцы пересиживали моменты нахождения на улице милиции. Негры торговали героином, расфасовывая его в полиэтиленовые шарики, которые они предпочитали носить для безопасности во рту; в случае, если их останавливали люди в погонах, они просто глотали содержимое ротовой полости. Шар стоил 50 рублей, в нем было две дороги героина. Таким образом, для начинающих одного шара в день хватало на двоих. Собрать деньги на два шара на пятерых не составляло особого труда. Всем родители давали немного денег, и все эти деньги шли на кайф.

Ездить на Лумумбу никто никогда не хотел. Дорога туда и обратно занимала два часа, время, которое можно было провести на улице, отлавливая негров, было вообще непрогнозируемым. Можно было купить спустя пять минут после приезда, а можно было купить спустя 3 часа бега вокруг на морозе, и при этом получить в шаре детскую присыпку. Такие прецеденты тоже были. Ездили обычно двое, как необходимый минимум.

В этот вечер всё начиналось обыденно. Мы с Лысым, образно говоря, вытянули длинные палочки тех, кто едет, и направились на Юго–запад столицы. В наших карманах лежали законные 100 рублей на два шара. Маршрут к тому моменту был уже знаком. Лумумба встретила нас непривычно малым количеством народа. Это наводило на мысли о том, что день будет неудачным. Так и вышло. Едва мы вступили на улицу 26 Бакинских Комиссаров, возле нас остановился милицейский бобик, из которого вышли два милиционера, поинтересовавшихся целями нашего визита и попросивших предъявить документы. Существовало поверие, что ездить на Лумумбу с документами жуткое палево, потому что милиция не дремлет и переписывает данные каждого из тех, кто попал к ним в лапы, в связи с чем документы мы с собой не носили принципиально. Воспользовавшись своим правом на трехчасовое задержание для выяснения личности, менты засунули нас в бобик.

Помимо нас в 6–местном бобике уже сидело человек 17, так что большинству приходилось либо сидеть на коленях друг у друга на коленях, либо прижиматься к крыше, исполняя роль кильки в банке. Несмотря на ситуацию, все держались молодцом, никто не жаловался на судьбину, и у многих даже находилась отвага на шутки, в те моменты, когда бобик особенно сильно подскакивал на очередной кочке. Собрав еще пару человек без документов и набив пространство транспортного средства до полного отказа, милицейский джип проследовал к отделению милиции, располагавшемуся непосредственно на территории общежития, в котором проживали продавцы героина – чернокожие дети братства народов. Обезьянник отделения уже был наполовину заполнен, видимо для полной комплектации мусорам не хватало еще одной ходки.

Состав ожидающих своей участи был разношерстный. Большинство составляли такие же парни из спальных районов как мы, но попадались и негры, с которыми предприимчивый народ, не отходя от кассы, пытался вступить в коммерческие переговоры. Негры рефлексировали по поводу места, в котором находились и на контакт не шли. Был и один возмутитель спокойствия, который то ли считал, что его права ущемлены, то ли полагал, что он чем–то отличается от сидящей братии. Он метался возле решетчатой двери обезьянника, и все время пытался поговорить «с главным», матерясь через слово. Спустя 15 минут его поведение стало утомлять стражей закона. Какой–то лейтенантик на очередное его требование о соблюдении закона подошел к решетке и тихо прямо сквозь нее всадил бузотеру правый в зубы, чем успокоил его надолго. Мы с Дэном сидели на полатях и гадали, что будет дальше. Ни у меня, ни у него не было опыта нахождения в подобных ситуациях, и о том, что нас могло ждать дальше, мы могли только догадываться.

Спустя три часа задержанных по очереди стали выводить. Никто не возвращался, что уже было для данной ситуации неплохо. Мы были одни из последних, мы боялись торопиться. По зеленому коридору без окон, напоминавшем кишку, нас привели в кабинет, посередине которого стоял стул с демонстративно висящей на нем милицейской дубинкой. Она явно намекала на последствия, которые могут ожидать в случае несоблюдения гражданами законодательства РФ. За столом возле стула сидело двое жирных представителей закона.

— где живем?

— Крылатское.

— что здесь делаем?

— гуляем.

— ну, что, часто сюда «гулять» ездим? – один из сидящих поднял на нас глаза. Я взял инициативу на себя и решил, что врать глупо.

— раз в неделю.

— cначала раз в неделю, потом два раза. А потом мы вас берем с героином на кармане. вопросы? — я покачал головой, а он откинулся на спинку стула, — теперь деньги на стол. Я молча достал 100 рублей, подошел к столу и положил.

— это всё?

— да.

— свободны, — перед нами открыли дверь, и мы выбрались наружу. Когда нас приняли на Юго–Западной во второй раз, я просто молча положил деньги на стол.

Несмотря на все объективные обстоятельства, пацаны на районе остались недовольны как потерей денег, так и отсутствием героина на вечер. Именно после одной из таких неудачных поездок, мы все в первый раз почувствовали первый укол зависимости. Мы этого не поняли, но зависимость уже жила в крови. Никого тогда еще не ломало, никто не ощущал никакого физического дискомфорта, но раздражение, вызванное мыслью, что сегодня не удалось получить удовольствие, на которое все рассчитывали, было настолько всеобъемлющим, что ни на что другое мыслей в голове не хватало. Вместо того чтобы спокойно разойтись домой и лечь спать, вся компания зависала на лестничных площадках и устраивала выяснение, кто именно виноват в том, что вечер был неудачным. Виноватым в этом нельзя было быть в принципе, потому что нет ничего более непредсказуемого, чем уличная торговля наркотиками. Но отсутствие героина в крови орало, что виноватые есть, и они среди нас. Разногласия переходили в маленькую ссору и все расходились по домам злыми как черти, что не мешало нам следующим вечером отправится на Лумумбу снова.

7.

Зимой родители переехали из Крылатского на Сокол, и со старой компанией мне пришлось завязать. Мотаться каждый день в течение пары часов туда и обратно ради того, чтобы по–прежнему поддерживать связь с людьми было невозможно. Отец с матерью говорили, что во многом переезд связан именно с тем, что они хотели увезти меня подальше от этой компании, но тот факт, что площадь квартиры увеличивалась на треть, отрицать смысла не имеет. Я больше физически не мог ездить мутить героин со старой компанией, но, как говорится, свинья грязь везде найдет. И я начал мутить в Университете.

Моё детство закончилось с окончанием школы и поступлением в МГИМО. «Поступлением» в полном смысле слова это было назвать сложно – несмотря на то, что я очень хорошо владел английским, каких–либо иных особых достоинств у меня не было, и членство в самом престижном высшем учебном заведении страны мне по своим каналам обеспечили родители. Не могу сказать, что я его абсолютно не заслужил, но решающими факторами, все же, были деньги и знакомства. Поступивших благодаря деньгам или связям в институте было большинство, в связи с чем тот факт, что меня в институт засунули, меня не утомлял. Становиться юристом – международником не входило в мои планы, но противиться решению отца с матерью я не мог из–за порока воли и незнания того, чем мне заниматься по жизни дальше. Учеба меня не сильно интересовала и не особенно напрягала. Я сразу был причислен преподавательским составом к середнякам, и спокойно занимался своими делами, не сильно отвлекаясь на занятия.

В середине 90–ых студенческое сообщество МГИМО делилось по социальному признаку на несколько неравных по размеру групп. Первую, самую большую, составляли «мажоры» — дети тех богатых родителей, которые уже плотно освоились в условиях народившегося оголтелого капитализма и желали по примеру гангстеров из голливудских фильмов облагородить свое семейство посредством оплаты обучения своих чад в самом престижном институте страны. Вторую категорию по старинке составляли дети наших сограждан, работавших по линии министерства иностранных дел и примкнувшие к ним номенклатурники. Как я подозреваю, данная прослойка впоследствии была сильно ужата до тех слуг государства, которые сумели–таки устроиться рядом с кимберлитовой трубкой в Намибии, а не прозябали в пустынях Анголы на должностях третьих секретарей. В фаворе остались те из мидовцев, кто сумел вовремя влиться в народившуюся к концу 90–ых «бизнес–элиту» страны. Третью группу составлял средний класс, ну а 4–ую, самую маленькую, умные ребята – отличники, которые и были теми единственными, кто учился в институте заслуженно. Должен заметить, что таких было процентов 5–7% от общего количества учащихся, не больше.

К среднему классу, с некоторыми оговорками, я и принадлежал. В середине 90–ых еще не возникла психо–эмоциональная пропасть, разделявшие классы, так что общение студентов было более–менее ровным и никто поначалу не делал реверансов в сторону наличия и отсутствия у тебя автомобиля. Времена тогда были тревожными, ситуация нестабильной и диффузия между классами вполне могла зависеть от результатов президентских выборов. Красноречив, допустим, тот факт, что во время выборов Президента 1996 г. многие студенты (в основном, женская часть) обсуждали факт наличия или отсутствия у семьи билетов в теплые края на случай нежелательных результатов голосования русского народа.

Определение студентов в группы «по интересам» закончилось в течение полугода после начала учебы. Кто–то пошел проявлять себя в местной газете, кто–то в самодеятельности, кто–то в спорте, а кто–то непосредственно в учебе. Постепенно образовался и кружок людей, увлеченных наркотиками. С нашего курса среди любивших побаловаться героином было 5 человек («побаловаться», естественно, было временным явлением). Покуривали травку многие, но именно героином с потока увлекались пятеро: я, Миша Ворнеев, Дима Донстантинов, Настя Микеева и Ира Картаковская, если же оперировать рамками всего МГИМО, «фанатов» набиралось с полсотни.

Все участники «героиновой группы» были из более чем благополучных семей и из причин, толкнувших их к употреблению можно назвать распущенность, желание словить кайф, ничего для этого не делая, и все тоже незнание чему посвятить свою жизнь. Деньги водились у всех в достаточном количестве, никто не думал ни о каких возможных последствиях и первые полгода учёбы в 12 часов героиновая группа собиралась на Центре МГИМО (Центром в МГИМО называли и называют главный вход, соединявший все крылья института), планируя куда ехать на этот раз. После того как днем решалась проблема с покупкой кайфа, группа расползалась по аудиториям, либо буфетам института, чтобы нормально кайфануть.

Каждый из этой группы принес свои контакты и способы замута, которыми мы пользовались по очереди, в зависимости от степени вероятности достать героин. Однако, в результате, самым вероятным и простым способом оказалась покупка кайфа все на той же Лумумбе. Помимо Лумумбы, доводилось покупать и у действительно олдовых наркоманов, учившихся в МГИМО. Все употреблявшие знали их в лицо, но доступ к их священным телам и связям имели единицы. Как им удалось продержаться столько лет в МГИМО и не спалиться, продолжая употребление, оставалось загадкой. Тем не менее, самым распространенным способом покупки в те годы была уличная торговля. Наркодельцы еще не освоили каналы из Афганистана, и порошок в столицу в основном доставлялся на самолетах в задницах негров, приехавших в Москву учиться в институте Дружбы народов. В пользу покупки у негров выступала также близость улицы 26 Бакинских комиссаров к зданию Университета. Рейды за героином на переменах стали обычной практикой, а после того как Дима хорошо познакомился с одним из негров, он и сам стал приторговывать в МГИМО прямо на Центре. К нашей группе регулярно прибивались студенты, только заигрывавшие с наркотиками и, в случае наличия у них денежных средств, им оказывали необходимую помощь по вхождению в мир героина.

8.

Одним из таких прибившихся был Руслан Демаш. Демаш был круглым отличником и неудержимо рвался к красному диплому МГИМО, обещавшему солидное преуспевающее будущее. Где именно он подцепил червоточинку, заставившую его прикоснуться к наркотикам, я не знаю, да меня это никогда и не интересовало. Руслан был из тех хитрых типов, которые пытались заигрывать с медленным, употребляя его в пределах установленных рамок. Его система предполагала употребление раз в месяц и не чаще. Я встречал много такого рода хитрецов, пытавшихся установить между употреблениями более–менее длинную временную паузу. Все они в результате проигрывали героиновому голоду и заканчивали на плотной системе. Демаш не был исключением, под конец учебы от его мечты о красном дипломе осталась только тень, и матери пришлось положить его в клинику. Однако тогда для него вся история только начиналась.

Когда мы с Мишей встретили Демаша на Центре, нашему предложению он не сопротивлялся, — видимо, была пора для того очередного раза, когда он мог себе позволить употребить. Помимо хитрости Руслан отличался и бросавшейся в глаза скаредностью. Эта самая скаредность позволяла ему всегда выигрывать в карты, когда игра шла на деньги, а также сдерживала его употребление, потому что за героин приходится платить всегда. Получить героин бесплатно сродни подвигу. Это все равно, что отнять последний стакан воды у человека добровольно отправляющегося надолго в пустыню. Никто не будет отдавать тебе просто так то, благодаря чему можно выжить. В то утро денег у нас с Мишей набиралось ровно на один шар, что было немного, и уж точно меньше, чем два шара на троих. Отправиться на Лумумбу и купить там героин без нас Демаш не мог из–за своей трусливости и недостаточного знания процедуры покупки. Таким образом, отдавая треть от своего шара, он расплачивался с нами за знание.

На Лумумбе было по–утреннему тихо и выловить барыгу удалось с трудом. Проблема заключалась в том, что у негра с собой был только один шар, и больше ничем он помочь нам не мог. Решив, что один шар лучше, чем полное их отсутствие, мы ударили по рукам, и после того как негр выплюнул в ладонь целлофановый сверток, пошли в один из дворов, чтобы употребить вымученное. Раскрыв шар мы ахнули. Такого рода подстава как недосып была вполне нормальным явлением, но этот шар перекрывал все разумные нормы – порошка в нем явно было только на одного. Миша предложил тянуть жребий кому достанется всё, и в отсутствие других разумных вариантов, предложение было принято. Как и полагается, самым удачливым оказался Руслан, первым же движением вытащивший длинную палочку того, кто будет нюхать. Я жутко расстроился, потому что несмотря на отсутствие полноценной физической зависимости, в моей душе уже сидела зависимость не менее, а может быть и более страшная — психологическая. Миша в отличие от меня выглядел спокойным и уверенным в себе. Пока Руслан раздвигал доставшиеся ему дороги на собственном паспорте, Миша, отозвав меня в сторону, поделился своим планом:

— сейчас Руслан понюхает, мы посидим 15 минут на солнышке, его вставит, и мы разведем его жадную задницу на еще один целый шар для нас.

— не уверен, что получится. Ты же знаешь, какой он жлоб.

— ничего, медленный расслабит его. Скажем, что деньги вернем завтра.

Миша словно в воду глядел. Руслан, посидев на солнышке и впитав опиум своими каналами удовольствия сделался податливым словно масло, и мы легко вытрясли необходимые нам деньги. Вернувшись из дворов на Лумумбу мы легко нашли другого продавца и вернулись в институт ко второй паре удолбанными гораздо сильнее Руслана.

9.

По прошествии года торчания, наша компания стала постепенно распадаться. Дима стал излишне заметен, возможно, из–за того, что покрасил волосы в зеленый цвет, что по тем временам, и, в особенности учитывая, что он учился в институте международных отношений, было излишне вызывающим. Возможно, он стал привлекать к себе внимание тем, что он начал продавать на «Центре» уже совершенно не стесняясь, и ничего не боясь, а возможно из–за того, что на лекции и семинары он вечно приходил со зрачками размером с пятикопеечную монету из–за излишнего увлечения первинтином. В результате Дима был выпален родителями. Их метод лечения наркомании оказался действенным, хоть и несколько резковатым. Они не стали сдавать сына в лечебницу, а вылечили дома «на сухую», без всяких лекарств, снимая то, что с ним происходило на камеру. Впоследствии, по рассказам самого Димы, родители ставили ему эту пленку, надолго отбивая желание продолжать свои наркотические изыскания.

Ира с ее молодым человеком заболели Гепатитом С, в связи с чем отрицать их злоупотребление веществами стало глупым и они сдались родителям, которые отвели их к каким–то дорогим врачам, вправившим им мозги, в результате чего парочка плавно переключилась на кокаин и другие стимуляторы. Самая же интересная история случилась с Мишей. Однажды к нему на семинар аккуратно зашли представители службы собственной безопасности института и предложили пройти с ними. Дальнейшее было известно в основном по слухам, потому что после того как он вышел из кабинета, Миша исчез. Говорили, что его под белы рученьки отвели в местную институтскую поликлинику для сдачи анализов на наличие в них запрещенных препаратов. После того, как анализ мочи показал присутствие порядочной дозы опиатов, проректор по безопасности отвел Мишу к себе в кабинет и в обмен на неотчисление предложил сдать знакомых ему наркоманов. 99% учащихся в МГИМО сделали бы это, не задумываясь, а он отказался, за что был отчислен с черной меткой – «за действия, порочащие честь института». Я слышал, что благодаря связям мамы он сумел перевестись в институт Дружбы Народов (какая ирония), но это опять–таки были слухи. Настя влюбилась в какого–то старшекурсника не имевшего отношения к наркотикам, а значит и не одобрявшего их употребление, в результате Настя понемногу завязала, и я остался один. Мутить в институте стало совсем проблематичным, но к тому моменту я уже освоился в своем новом месте обитания — на Соколе.

В тот день я знал, что произойдет что–то хорошее. Вынюхав в институте купленный накануне грамм амфетамина, я чувствовал себя превосходно и, возвращаясь домой из института, у меня было ощущение, что меня ждут открытия и они действительно меня ждали. В тот день я познакомился с Галкиным. Интеграция в новую окружающую среду у меня всегда начиналась с женщин, поэтому в новом месте обитания первой с кем я свел знакомство была шустрая рыжая девочка, не пропускавшая интересных событий наподобие переезда во двор молодого парня. Именно в тот день она познакомила меня со своим старшим братом Сережей. Сережа был молодым распиздяем, работавшим механиком у своего отца во дворовой автомастерской. Девушки считали его вполне симпатичным, даже несмотря на сколотый передний зуб и дурацкую крашеную челку. Пристально посмотрев в первый раз друг другу в глаза, мы все поняли. Как говорится, мудак мудака видит издалека. Каким именно чутьем героиновые наркоманы определяют друг в друге родственную душу для меня загадка. Наверное, это происходит на интуитивном уровне, ну, а может быть кайф, засевший внутри клеток организма, улавливает подобные себе клетки в другом человеке. Благодаря Галкину я влился в «местные» расклады на Соколе. Как и везде в те годы, на районе кипела бурная жизнь, и количество сидящих на героине было значительным. Поскольку денег у Галкина никогда не было, я с моими скромными, но все–таки наличествующими средствами на завтраки, был подарком, и в обмен на возможность поставиться из пары купленных чеков, он с радостью начал таскать меня по районным барыгам.

На Соколе большинство барыг концентрировались в районе домов, прилегающих к Ленинградскому рынку, что неудивительно, учитывая количество азербайджанцев, торгующих на нем. Система покупки была обычной: деньги отдавались человеку, вхожему к барыге, и спустя некоторое время он возвращался с медленным, получая за свои услуги необходимый для поддержания нормального существования укол. Учитывая, что таких клиентов у «бегунков» было несколько, они умудрялись без денег поддерживать свою зависимость, только благодаря нужным завязкам на районе.

Бегунок – стандартный вариант московского торчка. Он вечно на ломке, у него никогда нет денег, но он всегда знает где можно взять. Причем вариантов таких обычно у него несколько. Большинство бегунков висят на условных статьях «за хранение и перевозку», являются частыми посетителями недавно сгоревшей государственной наркологички №17 и болеют СПИДом. В общем, жизнь у них трудная и полная различных геморроев.

Самая обычная схема – человек берет у тебя деньги, заходит в подъезд и через промежуток от 5 минут до трех–четырех часов выходит, имея гердос в своей потной ладошке. В том случае, если пошедший к барыге задерживается на несколько часов, ждать так долго ты вынужден; тебя заставляют надежда, что всё будет в порядке уже через 5 минут, мысль о том, что деньги уже отданы, а зачастую и мысль о том, что у тебя больше нет другого выхода либо по причине отсутствия денег, либо по причине отсутствия другого варианта. На трех–четырех часовую задержку всегда найдется какая–нибудь глупая причина, на которую после получения героина просто не обратят внимания, потому что жажда кайфа не позволит думать о чем–либо, помимо зажатого в кулаке чека, либо шара, либо свертка. Героин заставляет ждать – данная истина, озвученная Берроузом, непреложна и применительно к нашим временам. Ты будешь ждать ровно столько, сколько нужно, а потом искренне благодарить, забыв о всех муках ломки, которые переносил в момент ожидания. Потеря денег, времени, здоровья, чего угодно, перестанет иметь значение. Возможно, момент, когда ты после многочасового ожидания в темном подъезде, в состоянии полной неопределенности и полной неуверенности в том, будешь ли ты умирать в эту ночь, получаешь свой героин – один из самых волнительных и приятных моментов, которые я когда–либо испытывал в жизни. Это как получить отсрочку от ада еще на 10 часов.

10.

Спустя пару месяцев беготни с Галкиным по району, у меня дома раздался телефонный звонок. Это была Настя:

— привет, мы тут с Ирой, ищем чего бы нам намутить. Как там у тебя? – ее голос звучал бодро и весело. До настоящей подсадки было еще далеко, и отсутствие героина пока не лежало тяжким бременем на плечах. На тот момент зависимость была только психологической, причем эта зависимость была от любого кайфа, а не непосредственно от опиатов.

— у меня порядок. Только маза есть на скорость, а не на второй номер. Если вам нужно, приезжайте ко мне, — под скоростью я имел в виду амфетамин, который продавал в соседнем дворе молодой человек по прозвищу Лейтенант.

— скорость? Это что? – Настя была еще не в курсе всех жаргонизмов, сопровождающих жизнь любого наркомана, а по телефону я объяснять не стал, отчасти напуская ауру загадочности, отчасти действительно по–детски боясь прослушки, на которую, естественно, у меня не было шансов в связи с малозначительностью собственной персоны.

— вы приезжайте, узнаете, и привезите с собой 600 рублей, — я рассчитывал на три чека, то есть на 6–7 доз стимула, что на троих было в самый раз, для того, чтобы хорошо провести день.

Ира с Настей в силу статуса не пользовались общественным транспортом, и потому были у меня уже через полчаса. Еще через 5 минут, сидя на кухне, я объяснял что такое амфетамин и с чем его едят. Ира опытным взглядом оценивала квартиру моих родителей, делая однозначный вывод о том, что у нас с ней в дальнейшем ничего не сложится. Привыкшая к более роскошным апартаментам, она квалифицировала меня как выходца из среднего класса. В жизни она явно рассчитывала на большее.

Они дали мне деньги, и через 5 минут я вернулся с тремя чеками. Мы разнюхались. Любой стимулятор вызывает бурную жажду общения, так что следующие пару часов мы провели за трепом ни о чем, разбавляя разговор чаем с лимоном. Ближе к вечеру Ира, явно имевшая дела помимо обсуждения непонятно чего на кухне, уверенно заявила:

— ну, я смотрю, общий язык вами был найден, так что я, пожалуй, поеду домой, а ты Настя оставайся, проведи хорошо время, — все присутствующие понимали, что именно имеется в виду, и все довольно улыбались. Как только Ира вышла за порог, Настя озвучила вполне естественную для такого рода ситуации фразу:

— слушай, а можно замутить еще? Только на сей раз именно героина.

Я ответил столь же естественной фразой:

— если у тебя есть деньги, я попробую.

Деньги у нее были, и я сразу набрал все того же Лейтенанта. Спустя час телефонных отзвонов и пустопорожних бесед в стиле «ну, вот там вот вроде бы должно быть, но человек обещал отзвонить и исчез…» мы пошли к институту «Гидропроект», который находился в 15 минутах от моего дома. На улице был мороз, и Настя была одета в норковую шубу. Лейтенант зашел в подъезд с деньгами и был таков. Мы прождали полчаса. Я пытался развлекать Настю байками, но напряжение, вызванное ожиданием, витало в воздухе. Наконец назревавший вопрос прозвучал из ее губ:

— может быть, ты пойдешь, посмотришь, что там происходит?

Мне очень не хотелось ходить, потому что я очень хорошо представлял, что именно увижу, однако терять лицо перед девушкой не входило в мои планы. Поднявшись на 13 этаж, я застал именно ту картину, которую и ожидал: человек 15 нарков, все одеты в черное, толпились на лестничном пролете, не выпуская сигарет изо рта и постоянно отпуская комментарии наподобие: «опять этого гандона нет, он мне, сука, и так должен за два чека, на прошлой неделе съебался, до сих пор пропасти его не могу». В общем, обстановка была накаленной и шансы на то, что мы в этот вечер вымутим казались крайне низкими. Я в пол голоса отозвал Лейтенанта, который, конечно же, не мог мне сообщить ничего нового, только «все ждут, и мы ждем». В тот момент я больше думал не о вероятности достать сегодня медленный, а о диссонансе, который возникал при виде Насти, с ее мгимовской внешностью, норковой шубой и замашками львицы и этой толпой скопившейся на черной лестнице заблеванного подъезда. Я вышел, и мы продолжили мерзнуть – возвращаться в подъезд мне не хотелось, а уходить не позволяла надежда, что с минуты на минуту все будет хорошо.

Лейтенант вышел еще через полчаса. С кайфом. Спустя год мы с Настей не отходили бы далеко от кассы и употребили бы в одном из близлежащих подъездов, но на тот момент стадия заболевания была еще легкой, поэтому мы дотерпели до моего дома. Приехав домой, мы отсыпали Лейтенанту причитавшееся за посреднические услуги, и понюхали сами. Героин расслабил, и стали говориться вещи, которые не станет обсуждать трезвый.

Когда ты находишься в начальной стадии употребления опиатов, героин оказывает воздействие, сходное с эликсиром правды. Ты готов выложить собеседнику, особенно если и он находится в том же удолбанном состоянии, что и ты, всю свою подноготную. Поэтому последовавший наркотически–откровенный диалог с Настей был объяснимым и оправданным. Желание поделиться сокровенным добавляло ощущению эйфории, вызванному принятием внутрь порошка. Поскольку в тот день мы с Настей умудрились употребить стимулятор и депрессант одновременно, на нас поочередно накатывали волны активности и умиротворения.

— ты ведь знаешь, что ты мне всегда нравилась, — мы сидели на кровати в моей комнате, — особенноё эти твои скобки на зубах…

— да, конечно, — Настя улыбнулась и почесала нос, — это всегда было взаимно. Тебе нравились мои скобки? Почему?

— я не знаю. Просто нравились и все. Они добавляли тебе детскости, это выглядело очень мило, — мы прикурили по сигарете, — почему у нас не получилось?

— ну, ты же знаешь, я нашла себе другого… но сейчас у нас все плохо… Ох, черт… я так больше не могу, — после этих слов Настя потушила свою сигарету и начала быстро раздеваться. Я не успел оглянуться, как она расстегнула мои штаны и быстро привела мой член в состояние полной боеготовности. Спустя 5 секунд она уже сидела сверху, остервенело насаживаясь на меня. От неожиданности я не знал, что мне предпринять и только мог следить за процессом со стороны, даже несмотря на то, что участвовал в нем непосредственно. Мы явно занимались сексом. Настя закончила также быстро как и начала:

— ты прости, что я на тебя так набросилась, я просто не могла больше себя сдерживать, — она натянула джинсы. Мой член был весь в крови, у Насти были месячные.

— да ничего. Это было приятно… И что теперь нам делать дальше?

— ну, раз мы друг другу так нравимся, я думаю, нам стоит попробовать встречаться.

Возражать я не стал, и Настя осталась у меня на ночь. Моим родителям она не понравилась сразу. То ли из–за того, что была в достаточной степени напористой при достижении своих целей, то ли из–за того, что она была раскована и не смущалась разгуливать утром в присутствии моего отца в халате, то ли из–за того, что была еврейкой. Скорее всего, играла комбинация всех этих факторов.

Продолжение следует...

Темная сторона интернета на канале Darknet.