УПАДОК ПРОСТОКВАШИНО (ч. 2)

Часть 1

Пара осторожно переступила порог старого дома и по проваливающимся под весом шагов доскам зашла внутрь. Фёдор захлопнул за ними дверь, послышался резкий шершавый звук закрывающегося засова.

– Ну чё стоите-то, ебать, проходите, мы вас заждались!

Они пошли на свет, брезживший в проходе в конце коридора, в остальном доме было темно. Как только городские миновали порог, они оказались в большой комнате, освещённой одинокой лампочкой, висящей на длинном проводе, с которой тянулась верёвка. Её тусклый свет озарял скудное убранство комнаты.

В углу стояла огромная обугленная печь, в щелях дверцы которой виднелись языки пламени, и Семён сразу понял, отчего в комнате было так душно. В центре помещения стоял большой стол, укрытый порванной и грязной скатертью, которая когда-то была белой. На столе помимо помятого и покрытого патиной самовара стояла большая деревянная миска из которой валил пар, стеклянные кружки с чем-то, напоминающим пиво, и разного рода посуда с закусками.

С двух сторон от стола стояли деревянные лавки, на которых сидели люди. Они молча таращились на гостей, кто с недоумением, а кто с глупой улыбкой.

– Так… это наши гости, – подошёл сзади Фёдор, – они с городу.

Присутствующие продолжали таращится на прибывших, но потом резко отвернулись и как ни в чём не бывало продолжили шумно общаться, есть и пить.

– Это Дмитрий Палыч, – Фёдор показал рукой на пожилого мужчину, сидевшего в дальнем конце стола, – мой батя. Рядом с ним Римма Пална, мамка моя – он показал рукой на сгорбившуюся худую женщину, сидевшую рядом с мужчиной, – так... напротив них сидит наш Никанор, он это… в церкви работает, – пояснения Фёдора были лишними, поскольку напротив его родителей сидел толстый мужчина одетый в позолоченные церковные одежды, на его голове вились жидкие рыжие волосы, такой же была и борода.

– А это вот Игорь Иваныч, – показал Фёдор на последнего присутствующего, сидевшего рядом с его родителями, – он то вам и нужен. А, Иваныч? – окликнул его Фёдор. Лысый пожилой мужчина с обвисшими седыми усами и весь покрытый старческими пигментными пятнами перевёл безразличный взгляд из-под полузакрытых век от застолья на Фёдора, – поможешь нашим путникам? У них что-то с машиной

– А как же… – Игорь Иваныч бросил своим скрипучим голосом, – а они с нами… по-о... трапезничают? – он делал паузы между словами, словно думал не о том, что говорит.

– А то как же! Ебись оно все хуём вьетнамским! – весело ответил он, подпрыгивая от радости, и подтолкнул гостей в спину.

– Сыночек, не ругайся! – слабым голосом заметила мама Фёдора.

Фёдор, который усаживал Семёна рядом с Игорем Ивановичем и родителями, резко занес руку рядом с матерью. Она сжалась, ожидая удара, но он сделал вид, будто поправляет причёску. Марину он посадил напротив Семёна, поскольку лавка была занята, а сам сел рядом с ней, так что она оказалась между ним и попом.

– ...и вот пришёл он, и говорит мне: я, блядь, согрешил, нахуй! Я говорю «как, сын мой?», блядь, а сам сижу и думаю: ёб твою мать, пидарас ты старый, ну сколько ты сюда будешь ходить ещё! Каждый день ведь ходит! – громко вещал поп, активно жестикулируя.

– Ну и? – посмеиваясь, поддакивал Дмитрий Палыч.

– Ну и что ты думаешь, – продолжало тело в рясе, – он мне и говорит: «я согрешил», и начинает рассказывать, как он давеча тут «пре-лю-бо-деяние» совершил! – произнёс он по слогам, – Я у него спрашиваю: «какое?», нахуй… Ну, мол, Богу надо знать конкретно за что прощать, а сам сижу и думаю, как ебаться вечером буду.

Никанор поставил опустошённую кружку под кран самовара, повернул его и наполнил посуду пивом.

– Я ж его знаю, каждый день про хуйню какую-то рассказывает, – продолжал он, – Эти старики заебали меня уже в конец: знают, что скоро помирать, так сразу о боженьке вспомнили, – поп нахмурился, – но... Протокол надо бы соблюсти, конечно, – Никанор поднял указательный палец и затем продолжил, – а он всё сидит, мычит, как мразь… Ни «бэ» ни «мэ»... Я у него всё допытываю, а он только сопли жуёт.

– И всё? – отец Фёдора удивился своей безусой бородой.

– Да не, погоди, – сморщил лоб священник, – Короче! Говорит он мне, – поп шумно отпил из огромной пивной кружки и с размаху поставил её обратно на стол – «ну… это…. я животное» грит [говорит] «обидел». Я такой – нихуя себе, вот это поворот! Уже интересно становится, у нас же тут из животных-то мало кто остался.

Пока поп рассказывал, Фёдор накладывал еду из большой миски посреди стола в деревянные тарелки для новоприбывших гостей, а также вручил им деревянные резные ложки. На своей тарелке Семён увидел какое-то тушёное мясо с овощами.

– Ну в общем он и говорит мне, – поп начал истерично смеяться, – он.. ах-ах-хха… он и говорит мне, – священник еле сдерживал смех.

– Да говори уже, блядь, – поднял брови возмущенный Игорь Иваныч.

– ха-а-а…. – издал последний смех поп и продолжил, сдерживая следующие позывы, – говорит «я животное обидел»… а-ха-ха-ха, – Никанор не мог остановится и стучал кулаком по столу в истерике.

– Сука! – Дмитрий Павлович поджал губу, – я те щас крест твой с самоцветами в жопу запихаю!

– Я спрашиваю «как, сын мой?» – продолжил рыжебородый, после того, как отсмеялся, – а он мне в ответ: «ну-у... прелюбодействовал я с ним». Я чуть там слюнями не поперхнулся и пока пытался не заржать, он мне говорит: «в общем, я бычка местного трахнул, прямо в попку». А-ха-ха-ха-ха... – поп истерично стучал по столу и ржал как в последний раз. Все присутствующие округлили глаза, но никто не смеялся.

– Какого, блядь, бычка! – Фёдор вскочил.

– Ха-хаа-ха, – продолжал поп, захлёбываясь. Его басистый голос утопал в пиве и слюнях.

Наконец, Никанор немного успокоился, поднялся со стола и вытер слёзы со своих свиных глаз.

– Ебать нахуй, добрый вечер! – ехидно улыбнулся он, – а много у нас тут бычков? Я тогда чуть не сдох, но решил на всякий случай точно выяснить. Я сквозь смех, чуть не помер, спрашиваю у того бедолаги «а как того бычка звали-то?». «А это важно?» спрашивает он. Я ещё больше напрягся от смеха, даже пёрнул так, что колокола зазвенели в колокольне, – жирный продемонстрировал как именно пёрнул, –  Я ещё больше давай угорать, затыкая себе рот, – на кураже рассказа поп не заметил, как пиво из его кружки проливалось, когда он яростно махал руками, – ну в общем говорю ему, что, мол, это очень важно, за душу бычка буду у Бога просить. А он мне и отвечает… – поп выпучил глаза и замолчал.

– Да говори ты, гнида ебучая! – полез к нему Фёдор.

– Гаврюша, – и опять залился смехом.

– Сука! Я его убью нахуй! Над моим милым надругался!

– Да стой ты! – поп потянулся через Марину и взял Фёдора за руку, – ничего не надо делать щас. Потом... – поп пристально смотрел на него и косил глаза на Семёна.

Фёдор посмотрел на гостя и нехотя сел обратно на лавку. Его родители тем временем сидели и что-то между собой обсуждали, периодически посмеиваясь. История с бычком их немного развеселила, но не шокировала. У них тоже стояло по большой кружке пива. Дмитрий Палыч, отец Фёдора, взял какой-то кусок из миски, пожевал его и смачно запил.

– А это что вообще я ем? – спросил он у Никанора, чавкая тягучим угощением.

– Понравилось?

– Ну так, неплохо. Солененькое, пряное, под пивко то, что надо, – Палыч взял ещё немного этих закусок и отправил в свой беззубый рот.

– Аха-ха, – посмеялся поп, – ты их чё, рассасываешь чтоли, беззубый?

– Ну да, – без смущения ответил он. Его супруга взяла кусочек из руки мужа.

К миске потянулся Игорь Иванович и тоже взял себе немного лакомств, как и Фёдор. Все сидели и молча чавкали новой закуской.

– А вы чё, молодёжь? – Фёдор отдал им свои палочки солёного деликатеса.

Семён с Мариной взяли свои порции у Фёдора. Семён положил себе этот сморщенный кусочек, похожий на сушёного кальмара, в рот. Кусок был твёрдый резиновый, очень солёный и немного острый с каким-то странным знакомым ароматом.

– Ну, так а чё это? – спросил Фёдор, вытаскивая изо рта пожёванную палочку.

– Да нам вон вчера две паллеты святых мощей привезли, не знаю куда и девать, – поп зачерпнул рукой из миски, хапнул целую гору этих обрезков и положил в рот.

Фёдор и все присутствующие молча закивали в одобрении, сделав соответствующие лица. Семён и Марина в отвращении вытащили свои кусочки изо рта и поморщились. К горлу Семёна подкатила рвота, но он смог её удержать. На его гортанные звуки никто не обратил внимания.

– Чё, настоящие чтоли? – спросил Игорь Иваныч.

– Да я ебу? Может там бомжей кромсают где-то в застенках, а говорят, что святой... Похуй... Ну прихожане ходят, крестятся им, – боров в рясе развел руками и пожал плечами, – Пиздец, да? – он ухмыльнулся.

 – Охуенно... – заключил Дмитрий Палыч, оценивая вкус. Видя, что Семён положил погрызанный кусок обратно на тарелку, Палыч взял его и кинул себе в топку. То же сделал и Фёдор на стороне Марины.

Молодая пара, пока слушала рассказ Никанора, от голода вынуждена была  попробовать жаркое. Оно имело вполне неплохой вкус, но к концу истории о животном у двоих будто закружилась голова и стало весело. Сквозь туман в голове Семён смутно догадывался, что что-то не так, в тот момент когда его супруга глупо посмеивалась и пускала слюни под рассказы священника, а сам чувствовал странную эйфорию, похожую на алкогольную.

Фёдор подошел к старому граммофону, стоявшему на печи и покрутил ручку сбоку, заставляя кривую пластинку вращаться. Затем он повернул и опустил тонарм – из позолоченной облезлой трубы послышался треск и заиграла заунывная оркестровая музыка, глухо доносившаяся будто из унитаза.

Фёдор стал пританцовывать под этот странный аккомпанемент в стиле диско, задорно двигая дрищавыми бёдрами и рукой с вытянутым указательным пальцем. В танце он поставил одну ногу впереди другой, сделал паузу и, соблюдая ритм, развернулся на месте. В конце своего неуклюжего па, он не устоял и, схватившись руками за занавеску, упал на скрипучий пол. Доски задрожали, передавая вибрацию на стол.

– ЁБ ТВОЮ МАТЬ! – только и выкрикнул он сипло, лёжа на полу. Его дикция оставляла желать лучшего.

Обрушенный карниз, на котором висела грязная занавеска, приземлился прямиком на голову попу.

– АЙ, БЛЯДЬ! СУКА! – верещал тот и схватился за голову, – Федя, ты гнида ебучая, осторожнее.

Фёдор не ответил, лихо вскочил с пола и продолжил свой ебанутый танец. Его сухое тело поражало грацией танцоров вога и запахом бомжей. В запале танца он стянул свои рваные брюки и остался в одной растянутой майке-алкоголичке. Как и все деревенские, он был без трусов.

Представляя себя стриптизёром, Фёдор делал поступательные движения тазом перед своей матерью, заставляя потные и растянутые небритые гениталии болтаться, словно язык колокола. Дом начал заполняться едким запахом мочи и смегмы. Никанор хлопал в ладоши.

Затем танцор развернулся, встал на колени, будто Бритни Срипс и начал двигать жопой. После чего он отклячил худой костлявый зад, прилёг лицом в пол, закинул руки и растянул руками анус, изображая, будто голос Утёсова доносится не из трубы граммофона, а из волосатого очка.

На этом моменте Римма Павловна звонко засмеялась, будто не замечая, как куски засохшего говна в волосах вокруг ануса её сына, потревоженные грязными пальцами, гулко осыпались на пол. Его яйца глубоко свисавшие в расслабленной мошонке немного раскачивались.

А жизнь остаётся прекрасной всегда,

Состарился ты или молод,

Но каждой весною нас тянет-туда,

В Одессу, в мой солнечный город

У Черного моря!

На последних словах Фёдор растянул анус настолько, что он начал зиять огромной чёрной дырой, как море, о котором пел. Одна из мух, беспорядочно летавших по комнате, залетела туда на запах говна и в этот момент анус схлопнулся, когда Фёдор отпустил руки.

– Ебануться… – заключил Игорь Иванович, который краем глаза наблюдал за Фёдором.

– А-а-ы-ы-ы, – танцор замер и застонал.

– Ой, сына! – заверщала мать и попыталась встать, но муж не дал ей этого сделать, – что с тобой?

– Ы-Ы.. спина, – сипел он.

– А ну быстро, поднимите его, – Римма Павловна хмуро посмотрела на мужа.

Дмитрий Павлович и Никанор тут же вскочили и подошли к Фёдору, который опять замычал. Он начал кряхтеть, а его анус в такт вытягиваться навстречу свету лампочки и на пике даже раскрываться красной розой. Он натужился ещё раз, из очка струйкой потек жёлтый понос, который стекал по яйцам и фимозной залупе и градинами приземлялся на пол, иногда попадая в огромные щели между досками, оканчивая свой путь где-то под домом.

– Ох, сразу легче стало, – тут же сказал он, и почти самостоятельно поднялся, когда Никанор и отец взяли его под руки.

– Сына, штанишки надень, петушка простудишь, – волновалась мать и попыталась шутливо щёлкнуть его пальцами по яйцам, но не достала.

Он послушно поднял брюки с пола и натянул их прямо поверх говна на его ляжках, и по виду штанов можно было утверждать, что делает он это явно не впервые. Это отметила про себя Марина, взглянув на пассивно веселящегося мужа.

Игорь Иванович, отрешённо наблюдавший эту сцену, также как и штаны, далеко не впервые, лениво зачерпывал и жевал жаркое.

– Иваныч, чё с тобой? – переводил тему Фёдор.

– Да… – вздохнул Игорь и лишь махнул рукой.

– Чё? – переспросил Фёдор.

– Да жалко… животных, – он ладонями показал на полупустую миску с жарким.

– Кота с собакой-то? – ухмыльнулся Фёдор.

– Да, – ответил он жалобно и положил очередную порцию в рот.

– Да ладно тебе, – успокаивал его Фёдор, – тебе меньше всех нравилось их ебать, тем более старые они уже, беззубые, – он похлопал его по плечу.

– Да… знаю. Но животинку-то жалко, – он скорчил мину.

– Не грусти, Иваныч, – напрягся Фёдор, – хошь, я тебе станцую?

– Не надо! – строго ответила мать, – на сегодня танцев хватит.

– Ну ма-ам, – от негодования Фёдор даже топнул ногой и надул губы как ребёнок.

Наблюдая за этой сценой Семён тихо охуевал, но оставался сторонним наблюдателем, ему казалось, что это сон. По виду Марины тяжело было судить о её вменяемости.

– Хватит, я сказала! А то без десерта останешься, – нахмурилась мать.

На этом Фёдор успокоился, подошел к шуршащему граммофону, завел его ещё раз и поставил иглу в начало, не меняя пластинки. Тишину разбил унылый тянущийся голос. Тем временем Семён обратил внимание, как Дмитрий, сидевший справа от него, залез рукой под сарафан своей жене и пошерудил там, затем вынул ладонь и понюхал. Семён, будучи одурманеным, где-то в глубине души выпучил глаза и охуел.

– Сын, – обратился он к Фёдору и протянул ладонь. Тот подошёл и вдохнул запах полупрозрачной слизи на пальцах Дмитрия и после этого вздрогнул от наслаждения. Никанор тоже потянулся и молча заценил вонь, тогда как Игорь Иванович не удостоил этой своим вниманием. Дмитрий протянул ему ладонь, но Игорь раздражённо отстранился. Охуевание Семёна дошло до физического уровня.

Никанор привстал, засунул руку куда-то сзади под свою рясу и поводил там рукой, затем достал и дал Фёдору, который в свою очередь увлечённо крутил переключатели граммофона и не заметил, что ему дают.

– Фу, блядь! – отлетел на полметра и поморщился он, – ты чё, ебнулся? Ты нахуя это делаешь?

– Да так, по приколу, – ответил Никанор и пожал плечами.

– Ладно, идёмте, – хлопнула по коленям мать, разбивая неловкость, встала и пошла в соседнюю комнату.

Она открыла дверь и Семён смог разглядеть в падающем в проход свете пыльную одноместную раскладушку. Римма Павловна упала на неё, натянула сарафан до подбородка и раздвинула ноги. Дмитрий Павлович, последовавший за ней, вошёл в комнату и закрыл за собой дверь. Послышались ритмичные поскрипывания раскладушки и старушечьи стоны. Все присутствовавшие без слов слушали эти звуки, на фоне которых играла шедшая уже который раз одна и та же заунывная песня.

– А это… это нор-мально? – заплетающимся языком произнёс Семён, делая из себя участника, а не свидетеля.

– Что, ебля? – спросил поп.

Семён утвердительно кивнул.

– Да, они же брат и сестра. Инцест – дело семейное! – Никанор скорчил гримасу и заржал как конь. Он поворачивал голову и смотрел на каждого присутствующего, ожидая реакции. Фёдор заржал.

– Сына! – раздался приглушенный голос из комнаты.

Фёдор вскочил с лавки и забежал в комнату, хлопнув дверью, сколоченной из досок. Из комнаты опять послышались стоны, только к ним прибавился рык Фёдора. Никанор, пивший пиво, засунул руку под свои одеяния и начал дрочить, не отрываясь от питья. Он то пил, то закусывал мощами, продолжая яростно наяривать.

Семён в ахуе начал посмеиваться, затем истерично ржать. Его ржач подхватил поп Никанор в золотом одеянии. Его лицо раскраснелось от выпитого, а жидкая борода была в пивной пене. Игорь Иванович так и сидел, пожёвывая жаркое. 

Без лишних слов Игорь встал и вышел на улицу. Никанор вытащил руку из под своих одежд, облизал ладонь и засунул её обратно. Послышались хлюпающие звуки, а сам поп перестал отвлекаться на еду.

Тем временем звуки стихли и из смежной комнаты вышла кровосмесительная троица. Лицо и борода Фёдора были покрыты желтоватой слизью и белой пеной. Дмитрий Павлович, вышедший без штанов, тоже был в подобной слизи. Он заметил это и скрылся в проходе, чтобы появится там уже одетым.

Граммофон опять стих, Семён с Мариной смотрели друг на друга, борясь с дурманом и пуская слюни. Фёдор переставил тонарм в начало пластинки, заставляя старую трубу дребезжать в унисон колебаниям иглы. Семён сбился со счёта, который раз он слышал это вступление. На крыльце послышались шаги, распахнулась дверь и раздался знакомый звук закрывающегося металлического засова.

Медленные шаги по люфтящим доскам эхом разносились по пустоте. Семён на секунду провалился в темноту: для него существовал лишь метроном шагов, стучащих по старым влажным доскам. Он вновь очнулся и увидел на пороге Игоря Ивановича, который достал из под своего старого рваного плаща ружьё и направил его на присутствующих.

Никанор ошалело встал, выпуская из рук хуй и в этот момент раздался оглушительный звук выстрела, разорвавший в клочья золотую униформу. Быстро перезарядив, Игорь направил ствол ружья на дверной проём смежной комнаты, где стояли родители Фёдора и разрядил патрон прямо в них. Картечь разворотила их тела, по пути разрубая ветхий дверной косяк. Пара туш с грохотом приземлилась на пол. Старые доски не выдержали напора и сломались под их весом, позволяя им провалиться в подвал. Из под пола послышалось низкое протяжное мычание.

Фёдор, стоявший у граммофона почти вплотную, спустил штаны и поднял руки вверх. Это был отвлекающий манёвр и, воспользовавшись всеобщим замешательством, он предпринял попытку сбежать и выпрыгнул в окно прямо сквозь стекло. Игорь Иванович пытался попасть в движущуюся цель, но промахнулся, окончив жизнь только пузатому пивному самовару. Золотые брызги окропили скатерть и гостей.

Семён было подумал, что сын стариков сбежал, но через несколько секунд тело Фёдора залетело обратно в оконный проём и приземлилось на стол. Его тело и лицо были испещрены глубокими сочившимися царапинами, он был без сознания. Игорь Иванович подошёл к столу, поднял ружьё и почти в упор разрядил его прямо в лицо Фёдора. Ошмётки вонючего мяса разлетелись по деревянной комнате. От верхней части головы бедолаги ничего не осталось, шея была увенчана лишь нижней челюстью, в которой лежал ещё свежий кусочек засоленных мощей. Игорь Иванович без брезгливости достал его и положил в рот.

– Охуенно… – кивал он в одобрении, пожевав сморщенный коричневый кусочек.

Через образовавшуюся дыру в полу опять послышалось протяженный звериный стон. Старик подошёл к окну и крикнул:

– Выпускай!

На улице послышались грузные шаги по сухой примятой траве. При каждом шаге вещи в комнате подрагивали в такт. Обладатель тяжёлой походки обошёл дом, послышались звуки ломающегося дерева и сдерживаемое рычание его могучего обладателя. К этому добавились не менее тяжёлые, но более частые шаги, которые глухо приминали землю где-то под домом, а затем слились с шагами первого неизвестного.

– Бегите отсюда! – прикрикнул в окно Игорь Иванович, – бегите, дурачки… – уже тише добавил седовласый.

Неторопливый тяжёлый топот, со скрипом мявший сухую траву, сменился бегом и в лунном свете Семён увидел две огромные мощные фигуры, двигающиеся словно люди на двух задних конечностях, но бывшие отнюдь не людьми: у одной из них были рога, а у второй – неестественно вытянутая голова. Происходящее не оставляло сомнений, что это было сном.

Игорь Иванович присел на лавку за стол, где покоилось тело Фёдора, взял свою кружку с пивом, которая чудом была не тронута.

– Вот и всё.... – горько сказал он и отпил, – конец… – тугая пауза грузно повисла в комнате.

Игорь Иванович поднял свои потухшие глаза со стола и взглянул на Семёна.

– Знаешь… У меня был сын, – медленно произнёс он со вздохом, – внешне на тебя похож… когда он умер, – механик перевел взгляд с Семёна на разбитое окно, – я сюда переехал. Почтальоном устроился… на велосипеде ездил, – он сквозь слёзы усмехнулся, – тут даже шутили, что, мол, Печкин-то, с велосипедом добреть начал. А так оно и было, – он опустил голову, – я тут покой обрёл в нашем Простоквашино, колесил на велосипеде... ну а потом началось.. – он замолчал, сжал губы, и, сдерживая то ли крик, то ли плач, осёкся.

Семён лениво бегал взглядом по разрушенной комнате, пытаясь сквозь дурман понять произошедшее. Игорь Иванович достал папиросу и закурил.

– Тут такой пиздец был… – продолжал он, – знали бы вы, что вас ждало, – его глаза были красными от слёз, – я сам-то конченный конечно… вон с ними заодно был, но тебя увидел и сына вспомнил… и как пелену с глаз сняло… ебануться… – он медленно встал и шаркающей походкой подошёл к выбитому окну, которое впустило свежий прохладный вечер в комнату. Печкин сделал длинную затяжку и выдохнул дым в форме кольца в ночную тишину,  которая была потревожена только трелями сверчков. Дым светился в свете полной луны.

– Полная луна, – заключил он, – я столько здесь живу, но никогда не видел такой красивой луны. Может просто не замечал, – он сделал паузу и затянулся, – мне кажется, я сошел с ума. Но сейчас-то, так хорошо... Так хорошо... – он молча глядел в окно, вдыхая прохладный чистый воздух через папиросу и выдыхая отравленный смолами туман. Иссушенная кожа на его щеках блестела от влажных борозд, оставленных слезами.

– Здесь почти никого не осталось, –  продолжил он после паузы, – место какое-то проклятое чтоли… – он вздохнул, – всегда тут всё не так было: вечный туман, животные говорящие. К утру тут никого уже не останется, я об этом позабочусь, – он взглянул назад, на Семёна, и отвернулся к окну, – Надеюсь, люди забудут сюда дорогу.

На этих словах он бросил папиросный бычок в окно и сел на лавку у стола. Под окном начал разгораться огонь и в этот момент Семён окончательно провалился в сон.

https://t.me/uporoto