Глава 9. Бойня

​Свитюх навалился пузом на стол и склонился так низко, что я снова пожалел, что растратил такой прекрасный ожог. Этот бы боб, да сунуть бы Пузатому в чесночную пасть, то-то бы он завращал глазками. Однако против троих мне всё равно не сладить, даже если бы в карманах нашлось что посильнее бородавок.​ Мыкушка взялся выволакивать меня со скамьи, и в этот момент из мешка кудахнуло. Свитюх застыл, глянул на мешок, на меня, и глазки его сузились:

— Ну-ка, Жерёба, подай мне эту торбу.

Сунулся в мешок и захлопнул его с таким сочным «Ха!» что нас с головы до ног обдало сивушным духом. Развеселился Свитюх пуще прежнего, пальцем мне погрозил:

— Ай, да пятенный вор! Ну, удружил. Не серчай теперь, придётся тебе обождать малость, в мужиках походить, покудова я не вернусь. Жерёбушка, со мной пойдёшь, магичку порадуем и сами не обидимся. А про тебя, дохтур, завтра ей скажем, тем веселей ночка выйдет. У меня ещё пара идеек сложилась, как тебя развлечь, дорогой ты наш гость. Отведи его, Мыкуша, наверх, да свяжи получше, чтоб не трепыхался. Только смотри, чтоб на брюхо, если что, положить можно было, — Свитюх подмигнул. — Ну, бывайте.

Толстяк со всей поспешностью вымелся из трактира, Жерёбушка последовал за ним, а железная лапа Мыкушки вынула меня из-за стола и потащила в комнату. Здоровяк остался один, и я изрядно приободрился. Как ни крути, враг-то мне Свитюх, а эти парни, ну что с них взять. Как пан сказал, так и сделают. А у пана немного времени осталось язык разминать. И как же удачно, что он сам собрался пеструшку снести, жадная задница. Не доверил прихвостням золотишко получить, и через то выйдет ему паскудная смерть. Свитюха мне было совсем не жаль.

Мыкушка, тем временем, велел хозяину принесть ему кувшин медового, и втащил меня на второй этаж, где за Свитюхом числилась просторная комната с кроватью и парой тюфяков, аж о трёх окнах, с видом на улицу. Усадил на постель, буркнул: «Не рыпайся», — и стал копаться в поисках верёвок. Я прочистил горло:

— А непросто с вашим батей-то уживаться…

— Свитюх мне не батя. Девок одних родит, — фыркнул гигант. Я счёл этот ответ за хороший знак и продолжил:

— А и очень удачно. Потому как не придётся тебе сегодня сиротеть, — как бы это ему объяснить, чтоб поверил. — Ты, я погляжу, славный малый, поэтому открою тебе тайну: того, кто волшебнице куру выдаст, ждёт страшная кара. А про золото — это сказки всё, я эту магичку знаю, она шарлатанка нищая. И гвардейцы при ней поддельные.

Мыкушка молча вытянул пару веревок, но заткнуться не велел. Взял руки мои, увязал узлом спереди — не слишком туго, но и не подёргаешься. Взял другую верёвку и через балку потолочную перекинул.

— Лежит над той магичкой проклятие, какое один колдун за её шарлатанство на неё наложил. Вся она под одеждой покрыта песьей шерстью, и блохи её непрестанно кусают во всякие места, весьма мучительно, — разошёлся я, ободрённый ухмылкой своего пленителя. — И только через пёструю куру она от того проклятия может избавиться.

Мыкуша слушает и лыбится, а ноги мне всё-таки связал. И к кроватной ноге примотал.

— А колдун так повелел: кто волшебницу от проклятья спасёт и куру ей даст, тот пусть языком подавится и разом помрёт, — выходила почти правда, что для лжи лучше не придумаешь. — Так что Свитюх ваш от колдуньи не вернётся, только если в погребальном возке. А и мне, выходит, тут сидеть без надобности, так что ты меня может…

В это время Мыкушка подцепил мне руки на ту верёвку, что через балку перекинута, и вздёрнул меня под потолок одним махом. Растянул: ноги к тяжелой кровати примотаны, руки под потолок, пузо из под рубахи глядит. Верзила укрепил второй конец верёвки и не переставая лыбиться саданул меня кулаком в живот, так что дыхание выскочило. «Вот, — говорит, — и помалкивай», и ещё разок добавил, с другой руки. «Дело дрянь», — подумал я хрипя жабрами и больше говорить не пытался.

Руки мои уже основательно затекли, когда в дверь постучали. «Пивко!» — обрадовался мой мучитель, но за дверью оказался хромой дед Вовырь. Вошел не спросясь и, действительно, сунул Мыкушке в руки кувшин. Тот опешил и прежде чем успел что возразить, за Вовырем протиснулся в комнату уже знакомый мне Косматый, рядом с которым Мыкушка выглядел мальчиком. В коридорчике остался тот лохматый парень, которого я встретил в сенях. Дверь закрылась. Дед огляделся и довольно хмыкнул, приметив моё положение:

— Эвона. Спасибо, малец, хорошо заготовил рыжего. У меня к нему, видишь ли, как раз есть разговор, для которого сей расклад весьма удобен.

Мыкушка раскрыл рот, однако Косматый стремительным движением дал ему щелбан по челюсти, так что та захлопнулась с лязгом:

— Не дело перебивать старших, — пробасил медведь, а нищий подхватил:

— И вовсе уж не дело их обманывать, а милейший? У нас ведь был уговор. И вот люди говорят мне, что ты скрываешься от этого уговора в другом трактире. Впрочем, на удачу, мы не обидчивые. А за тобой, как стало тут известно, водятся не одни медяки.

Повисла неуютненькая тишина. Дед сплюнул на пол и продолжил:

— Болтают, будто ты хитростью подсунул бесохватам гомункула в крепость и через его содейство украл мешок ихнего серебра. Вот и гвардейцы тебя искали. Но ты не бойся, нам до них дела нет. Как если на наш взгляд посмотреть, дело у тебя вышло очень даже похвальное. Вот только беда — у нас делиться принято. А на этот счёт вышло, прямо скажем, некрасиво. Но зла мы не держим. Просто выходит, за тобой должок. Так что ты скажи по-хорошему, где деньги закопал, и мы тебя — на первый раз — отпустим. Такой талант грех в землю-то зарывать.

Вовырь помрачнел:

— Только давай уж теперь без вранья. А чтоб нам знать наверняка, Косматый тебя сейчас малость ножичком раскроит, на память, — ты как раз и развешен для этого дела удобно. Не упускать же случая.

Косматый вынул нож из-за пояса, а другой рукой долго провел мне по животу и хлопнул ободряюще по заду. Потом приставил лезвие тупым концом и поскреб пару раз в одну сторону и в другую, так что кожа покрылась мурашками. Я втянул брюхо в спину до самого позвоночника, кося глазами вниз. Лезвие повернулось плашмя, потом повернулось острием… И тут из-под двери как будто шибануло ветром, так что с тюфяков взлетела пыль, а за стеной раздался треск и звон. Все едва успели обернуться, когда дверь сорвалась с петель и, встретившись с Вовырем, швырнула его на пол.

На пороге стояла волшебница, с разметавшимися волосами, и по одежде её гуляли синие спирали молний. Образ несколько смазывался тем, что одной рукой Кая держала за горло растревоженную курицу. Косматый перехватил нож на боевой манер, но волшебница подобрала с рукава ещё один сгусток вихрящегося света и бросила в него открытой ладонью: по комнате пролетел вихрь и ударил огромного дядьку в живот, так что тот собрался в комок и спиной вперед вылетел на улицу, выбив окно. Волшебница прыгнула на дверь, под которой зашевелился было Вовырь и повернулась к Мыкушке, который как раз сообразил бросить кувшин и занёс кулак в сторону второй женщины, показавшейся в дверях. Но удара не вышло: руки верзилы прыгнули крест-накрест к нему на грудь, расплелись в узор, весь он зарумянился, и повалился на тюфяк — видят боги! — ароматным караваем хлеба. Идра свела вместе руки, хотя мне показалось на минуту, что в дверях стояла не она, а кто-то очень большой и тёплый. Нет, это и впрямь была Идра, и как ей к лицу этот румянец и эти черные праздничные одежды.

Моя прекрасная спасительница кинулась ко мне через комнату, и я как раз успел заулыбаться, когда она двинула меня в солнечное сплетение острым кулачком забинтованной руки:

— Отвечай, колдунов прихвостень, где он, и что вы задумали!

Прежде чем она снова успела меня ударить и прежде чем я успел собраться с мыслями, что сказать, Идра малость ёкнула как будто её кто-то сильно ткнул в бок. В этот же момент от окна раздался небольшой смешок и неизвестный мне голос сказал:

— Что ж, Уфиль. Придётся нам всё рассказать, не так ли? Можно ли устоять, когда просят такие, гм-гм, убедительные дамы.

Я вертанулся на верёвках так, что едва не свихнул шею: на разбитом подоконнике, подобрав одну ногу, сидел колдун.