Глава 8. Старые знакомые

​Я рухнул за ограду и заковылял вниз по склону, в сторону шатров, приволакивая зашибленную ещё вчера ногу, на которую неудачно приземлился. Есть немало прелести в бытии животного, которое спешит откуда-то убраться, — голова твоя пуста и ничто не терзает тебя.​ Мысли незатейливы: «Левой, правой, берегись травы, она скользкая по вечерней росе, вот дерево, вот другое, обойди ствол, тут пень, не сверзись. А тут слева ложбинка, по ней доберёшься до самых палаток, и за кустами тебя не увидят, если кто из ворот в погоню выскочит». Я проломился сквозь заросли и едва не запнулся об парочку влюбленных. Парень с девицей сидели обнявшись и к моему появлению успели только сделать вид что глядят на закат, а не что там ещё. Погрозил им пальцем зачем-то и пустился дальше с квохчащим мешком на плече. Поизнутри век слезинка подкралась — нагоняли меня потихоньку события в крепости. Эх, не так думал я с Идрой повидаться.

Доскакал до палаток, впёрся в толпу, которая всё больше текла навстречу, к центру круга. Тут другая борьба, мнись с ноги на ногу, ищи где народ пореже, да проскочи. Ну, хоть дух перевёл. Плыл, увертался от плеча, ноги и локтя, а куда плыл — не знаю, лишь бы прочь, да не думать. Так добрался до Потицкой улицы, где поближе к броду стоит второй трактир, «Сальный посох». Солнце крепко засело за горы, и даже бесохватской башни верхушка уж не горела розовым, оттуда подымался теперь тонкий белый дымок. Народ от трактира двинул на поле, и улица была почти пустая. Тут-то меня оно и накрыло, я аж встал, за стену схватился, до чего тошно жить стало.

Наломал ты дров, Уфиль. Что, получил награду? Вот тебе и кошель серебра. И ведь знал, сразу знал, зараза, что нечисто оно. Но как пришла пора по счетам платить, помирать не захотел, небось. Зато нищего деда охотно подписал под это дело. Впрочем, дед был мерзкий. Ну, а парнишка? Да и бесохват-дядька не очень-то тебя смутил, пока до Идры дело не дошло. Идра. Ох, Идра-Идра-Идра. Как же так вышло, и зачем тебя вниз по той лестнице понесло, угораздило за капюшон ухватить. Ожог-то страшенный. Свитюха я по этому поводу давеча за яйца мечтал подвесить, а сам… Но надо ж было именно ей выбежать! Не румяному, не самой волшебнице что ли. Вот так все кругом виноваты, Уфиль один ни при чём. И чулан не знаю кто поджог, видать звёздам так было угодно. В общем, мрачно мне стало. Так тёмно, что или в кабак или в петлю. Петли, впрочем, под боком не оказалось, а кабак вот он, пожалуйста.

Встретили меня не больно радушно. Лохматый парень, что стоял в сенях, зыркнул эдак и сразу вышел — ишь, тоже мне. Видал бы ты меня поутру, пока я медвежью рожу не снял! Внутри было темно, а народу немного, в центре зала большая компания поднимала последние кружки стоя, явно собираясь двинуть на праздник. Я пристроился на скамью у входа и махнул девице, чтоб несла чего выпить посильней. По сторонам старался не глядеть и до всехнего веселья мне дела не было, но мало помалу пришлось прислушаться к речи молодчика с чёрным чубом, который забрался как раз на стол и уже пару раз успел помянуть имя Идры.

— …И всякому, кто скажет обратное, я суну в зубы вот этот вот кулачище! — кричал парень, показывая, и впрямь, заметное кулачище. — А всякому кто пойдёт теперь со мной, вот моя рука, и ещё, хозяин, налей нам всем по кружке для лёгкого хода!

Ликование его дружков качнуло кадило на потолке, а юноша, по виду охотник, продолжил, всё больше расходясь:

— Сегодня у Большого Круга темноокая Идра не будет глядеть на веселье со стороны, — всеобщее «Неет!» — Сегодня я накину на неё шерстяной поясок! — всеобщее «Дааа!» — И поведу её в пляске вместе со всеми! — «Дааа!» — И она отдаст мне колоски, и станет моей женой прежде чем уляжется утренний пепел! — возгласы одобрения захлебнулись глотками. Охотник опорожнил кружку разом, запустил её в угол и спрыгнул со стола.

Я же едва не уполз со скамьи. Вот и приехали. Выходит, никому ты тут не нужен, пятенный вор. А что возомнил себе? «Зазимуем, а там, того и глядишь…» Кто ты им, проходимец? И они кто тебе? Бери свой кошель, да езжай через горы, пока снег не сошёл. Весь мир тебе открыт, всякая дорога рада. Пусть их тут, маги, бесохваты и весь прочий местный сброд справляются сами как-нибудь. Сами добывают кур, сами вяжут колдунов. И пояски своим бесохваткам пусть, это, сами. Девица брякнула мне на стол стопку. Из мешка моего со скамьи квохотнуло. Двинулись к выходу весёлые парни, дружки охотника — румяные, вихрастые, глаза блестят. Хорошие парни, что уж там. Глянул я на стопку, и пить не стал. Потому что ясно, что делать-то надо. Сейчас вот эти в сенях протолкаются, встану, и пойду курь отдавать. Сам волшебнице лично в руки мешок передам, потому что хватит честному люду за это языками страдать. Ну а то, что Уфиль последним под проклятие подвернётся, надо же кому-то. Отчего бы и не ему. Вот тогда и увидите, каков был на самом деле...

«Пятенный вор», — дыхнуло на меня вдруг через стол. Свитюх нагнулся ко мне близоруко и недоверчиво хохотнул, повеяло чесноком и сивухой. Я дёрнулся со скамьи, но встретил Мыкушку. С другой стороны ухмыльнулся Жерёбушка. «Не-не-не. Не спеши, довольно мы с тобой побегали», — ласково пробасил Пузатый. Ох, угораздило меня по углам-то не посмотреть, как в трактир зашёл! «Мыкушенька, держи этого Фуфеля крепче, да веди его в комнату. Жерёбушка, метнись, поищи волшебницу, пока мы с этой падлой потолкуем. Пусть награду собирает. Скажи, что взяли мы вора, и почти в целости, разве только яйца евоные не уберегли. А ты, куриный дохтур, не бойся, — обратился он ко мне, — рвать я их тебе буду медленно, в несколько ходок, чтоб ты, мразь, ничего пропустил. Хёч сегодня дюже хорош, но чтоб своими руками тебя, гнида, оскопить — вот это я понимаю, праздник».