Глава 7. Крепость

​Румяный бесохват ухватил мешок и проворно двинулся по тропинке к башне, а я всё стоял разинув рот и не мог понять как быть. Отобрать клетку у мальчишки, если конечно догонишь, — дело нетрудное. Но бесохват выглядел весьма дюже, а оно ведь ещё неизвестно, какие демоны у него по рукавам попрятаны.​ Впрочем, стоять столбом и глядеть вслед точно не выход: так что я поспешил за бесохватом к частоколу. Только самая верхушка башни ещё сияла розовым — светят из-за гор последние лучи дня. Вот-вот праздник начнётся, медлить нельзя.

Ворота крепости отворились перед хозяином бесшумно и так же бесшумно закрылись. Однако, когда до них добрался я, и не подумали шелохнуться. На створках была вырезана неприятная морда, явно с тех времен, когда бесохватам ещё случалось обороняться от толп с вилами и косами. В остальном же место выглядело вполне дружелюбно и малость запущено. Брезгуя оборонной наукой, к ограде вплотную подходили яблони. Осень выдалась мягкая и в зелёных листьях посверкивали тугие яблочки. В тени веток сгущалась дымка и тишина, с большого круга поодаль поднимались голоса и музыка. Нарядный, мирный вечер. «Вот только Уфилю вместо праздника приключения подавай», — выругался я и полез на дерево.

Парой махов спустя, я приземлился в бесохватском огороде, слегка перепачканный трухой. Вокруг никого, только в башне пара окошек горят, а внизу этакие тоже основательные двери. И на них такая же морда, ничуть не более гостеприимная. Я крадучись пошёл через огород и тут из земли вдруг как охнет! Застыл, жду, как сейчас волосатые руки из грядки в подземный котёл утащат, но как будто обошлось. Постоял, послушал — ничего. А время идет! Собрался я с духом, и полубегом дорысил до башни. По левую сторону от ней — пристройка деревянная, видать уже из поздних, мирных времён. И точно, сбоку в сарайчике обнаружилось окошко. Высадил я его локтем и внутрь сиганул, и снова затаился: как будто опять тишина.

На улице совсем уж завечерело, а в пристройке и вовсе темнотища, хотя, по счастью, лампадка горит. Тут у бесохватов, стало быть, что-то вроде кладовой или чулана. Инструмент стоит, бочки какие-то. Захватил я лампадку, чтоб впотьмах не ступить на что и пробираюсь между ящиков — а ну как в башню выход найдётся. Как вдруг слышу, зашевелилось что-то. Я снова обмер, а оно как квохотни. Неужто! И впрямь, дверь в стене каменной имеется, а возле той двери аккурат мой мешок стоит, кудахчется потихоньку. Я на радостях сунулся туда, да недоглядел — и ногой за чтой-то уцепился. А оно как загрохочет, ведро что ли какое. А из-под ног с полу как опять заохает и скользкое что-то лопается. Взмахнул я руками, равновесие-то поймать, а масло из лампадки и выплеснись огненной струйкой, да на тюк какой-то, и тут же затлело. Ох, устрою пожарище! Но боги не оставили, гляжу — как раз ушат воды на полу стоит. Схватил я его и плюхнул с размаху на огонёк, чтоб точно затушить. Вот тут-то на меня и рвануло огнём, едва без бровей не остался. Пламя ревёт, дым пошел едкий, от слёз не видать ничего. Батюшки, что у них по чуланам сложено!

Мало не наделав в штаны, схватил я кое-как свой мешок, распахнул дверцу и давай дёру оттудова. Выскочил в зал просторный, прихожий, и к дверям, к дверям, а за спиной уж слышу, по лестницам кто-то несётся, спаси богинюшка и приголубь. Толкаю створку — а она ни с места! Ох, пропал Уфиль без отворяющих чар. Но смотрю, нет же, засов обычный! И только я в него вцепился, как меня за плечо кто-то сзади — хвать! Оборачиваюсь, а там — она, Идра, стало быть. Глядит, будто привидение увидала. И глаза её так знаете распахнулись и блестят, а я смотрю-то в них близко-близко… Только нельзя мне, нельзя оставаться и курь нельзя отдать. А что делать?

Тут вспомнил я про боб-огневик, со Свитюховой дочки ожогом. Ох боги, охота ж вам развлекаться. Зажмурил глаза, сунул Идре в милую руку тот боб, а сам рванул засов, распахнул двери — и к ограде. Слышал только как она вскрикнула, и то будто издалека, так у меня сердце в ушах стучало. Подлетел к яблоне, которых и по эту сторону, благо, нашлось, и махнул за ограду, проклиная себя, и трусость свою, и волшебницу, и грешных её куриц и вообще всё на свете.