Часть IV. Глава 1. Приспешник колдуна

​Когда чародейка закончила рассказ, поленья уже прогорели и рассыпались по золе красными угольками. Во всём общем зале остались только Шустрый да один местный дедок, которого пора было будить и выставлять. Я оставил Каю глядеть в очаг и поднялся к себе в комнатёху.​ Вот так-так. Уфиль, сын Тёфиля, приспешник тёмных колдунов. Вернее, приспешник приспешника, и это удачно — не помер ведь, а мог бы. На столике поблескивал натёртыми боками металлический кувшин для умывания. Я поднёс к нему свечку и внимательно изучил отражение языка: как будто не синий, во рту не тесно? Чародейка говорила, все кто влезал, почитай что сразу падали, а я полночи её историю слушал, и хоть бы кольнуло. Выходит, буду жить?

Впрочем, улёгшись, я ещё основательно поворочался, и чем больше ворочался, тем больше казалось, что вот теперь колет: тут колет, там ноет. Всё мерещилось, что тянется ко мне из темноты Каино проклятье. Я ещё дважды вставал проверять язык, как будто опухший, но так и не разглядел никакой синевы. Сон не шёл, и я в сотый раз перетряхивал планы. Колдун явится на праздник в большой круг. Мне, стало быть, обратно к горам дорога, от этого дела подальше. Если потороплюсь, то до снега успею перевалить, а на кошель серебра и там перезимовать можно неплохо. Даже и хорошо, потеплее. Только вот за горами, небось, не разъезжает по округе одна особа в тележке. А, казалось бы, и ладно? Может другая разъезжает, там и крепость бесохватская есть, да посерьёзней местной, если так уж надо, чтоб в тележке. Нет, не ладно. И других не надо. Что это ты, Уфиль?

А местная крепость-то, аккурат на краю Большого Круга. Да и никакой бесохват ночь больших костров не пропустит, это ж у них наиглавнейший праздник. Значит, послезавтра и Идре там быть. И я заходил на сто первый круг: что же мастер-иммакулятор, спаситель очаровательных бесохваток и остального народа, сделает страшному колдуну? Бородавку ему, может, с носа сведёт? Тут-то и станет ясно, что колдун аккурат из-за бородавки такой злой был. А теперь сразу подобреет. Это если повезёт, и у него есть вообще бородавка. Нет, конечно, нас просто так не возьмешь, мы не только вымя на рожу. Вон, тот же боб-огневик с новым ожогом от Свитюховой барышни — получше всякого ножа оружие. А всё-таки к боям, особенно магическим, мы, бородавочники, не оченно приспособлены.

Не пойму, то ли так я и провалялся до петухов с этими мыслями, то ли всё-таки уснул. Если уснул, то снилась мне всякая ересь: вроде как сижу я за столом, а колдун меня с ложки кашей кормит, только это не каша, а монетки серебряные из большущего кошеля. И когда я это понимаю, то отказываюсь есть, а колдун вроде как оказывается Каей, и я гляжу вниз, а мой собственный язык, эдакий длинный и синий, вылезает у меня изо рта, да вьётся мне вокруг шеи и как начнёт меня душить. И до волшебницы дотягивается кончиком и её тоже за горло хватает, а потом выходит, что это вовсе не волшебница, а Идра, и я всё пытаюсь её отпустить, но этого только крепче сжимаю, прям до хруста — а руками не пошевелить. И я все силы напрягаю, чтобы руки поднять и оторвать от себя этот язык и наконец это мне удаётся, руки взлетают — и в этот момент я всё-таки проснулся и даже успел испугаться, что сам себе сейчас горло порву. Но той силищи, с которой мне удалось рвануться по ту сторону сна, наяву хватило только мягко перенести пальцы на шею, как если бы почесаться.

Выходит, уснул. И проспал так, что солнце совсем поднялось, пока я спустился перехватить чего поесть перед дорогой. Шустрый уже сиял за стойкой в парадной рубахе, по вороту и рукавам расшитой огоньками, — сегодня порядком народу поедет мимо на ярмарку, так что для него праздник начинается ранёхонько. На кухне, небось, тоже полным ходом всё бурлило. Скоро потянутся мимо те, кто поднялся засветло. Глядишь и заглянут по дороге промочить горло, да отзавтракать. Мне как будто светиться лишний раз не стоило — и я как раз отправился к двери со своим коробом, когда углядел, что с вечера на ней оказался приколочен солидный лист: «Разыскивается сугубо опасный пятенный вор, — вот как, "сугубо" опасный! — Волосом рыж, ухо оттопырное, — ничего не оттопырное, нормальное ухо, может если только самую малость, — на левой щеке пятно родимое, формой напоминающее седло, — а вот это удачно, хорошую сослужило службу. — Зовётся Хохелем, — здрасьте. Впрочем, тоже недурно. — За всякие сведения о такового пребывании или поимку положена именем Большого Совета награда серебром». Опять серебро, вот только не хотелось бы, чтоб этот кошель кому достался.

Я махнул Шустрому, поправил короб и вышел за дверь. Солнце шибануло по глазам холодным утренним светом, я сощурился и оттого не сразу разобрал, кто въехал в этот момент на возу к постоялому двору. «Гляди, пан, гляди, це ж вин!» — засуетился неизвестный голос. «Сссуч-чий сын!» — взревел в ответ знакомый бас и пузатый Свитюх так подскочил на козлах, что сидевший рядом с ним работник не удержал равновесия и плюхнулся с телеги. Покуда они не очухались, я повернулся и юркнул обратно под притолоку.

Перед глазами, только что ослепленными светом, плясали тёмные пятна, я пронёсся через комнату, мимо удивлённого хозяина, попутно стряхнул поперёк пути короб, пребольно саданулся ногой об скамью и вылетел, хромая, на задворки, как раз когда через «Ступку» загрохотала погоня. На улице услыхал как Свитюх орёт из-за угла: «Мыкушка, Жерёбушка, с заду, с заду обходи, уйдёт!» Я понёсся к сортирам, за которыми начиналась лесная тропинка, только далеко ли я от Свитюховых молодцев по ней уйду на полторах ногах. Вот он плетень, вот тропинка. Я огляделся бешено — и нашёл, что искал. Сорвав с головы шапку, зашвырнул подальше за забор в лес, а сам рванул боковую дверцу ближнего сортира, и сиганул в дыру, молясь тёмному богу, чтоб Идра, когда давеча тут была, ничего не пропустила.