Глава 7. Курья кровь

​Я продолжала являться в сад каждый день, но теперь вместо топора приносила книги, фляжку морса себе и мешочек зерен для курицы. Мы с Пеструней устраивались в тени сарая на корыте и читали учебники. «Словарь» Гелена, «Грамматику» Ули и «Историю Истин», также называемую опалённой книгой.​ Это оттого, что страницы, где было про предательство Заяты, сгорели как только были написаны — сам язык не желал помнить о его коварстве. Чем дальше я углублялась, тем больше убеждалась, что многие из слов нашего злополучного заклинания были необычными. Например, день больших костров в такой форме не встречался нигде, хотя речь явно шла о нём. Хумини-ом-ненули-тоц-оца-гатан-сим. Как будто частица усиления приставлена к и без того уже большим кострам, и праздник тоже не простой, а какой-то… "сквозь дважды"? Или что-то в этом духе. В том, что Муса утратит силу ("орт"), сомнений не было, но какую именно? Мне казалось, что "сйефин-орт" это просто магическая сила, но книги как одна упоминали только "сефаан-орт", а я отчетливо помнила это хлёсткое "сйефин" — как оно презрительно сорвалось с губ колдуна этим "йе-э", и как он всполошился, когда я за ним повторила. Однако ничего похожего найти не удалось — ни в старых книгах, ни в самых новых свитках.

Страшный день приближался, а я так погрузилась в языковые загадки, что совсем перестала думать о курицах. Бывают вещи слишком тяжелые, чтобы о них всё время помнить. Я возвращалась к мыслям о крови по вечерам, перед самым сном. И каждый вечер говорила себе, что куплю ещё одну птицу завтра. Какую-нибудь крикливую и дурацкую, которой так и надо будет башку отрубить, не то что моей Пеструне. Или что хотя бы снова схожу к Урту на кухню. По ночам Муса жадно хлопал крыльями в моих снах. Но утром я опять бралась за книги вместо ножей. Урт же готовил гусиные пирожки и знаменитую «баранью рухлядь с травами» уже без моего участия — и тоже не спешил требовать присутствия Каи на кухне. Уж кто кто, а Урт был очень доволен.

Мне казалось, что что-то непременно должно измениться до праздника, потому что нельзя же на самом деле откладывать планы вечно. Но возможно я так и встретила бы день больших костров без заветной крови, если бы беда не пришла сама за неделю до срока.

Солнце появлялось реже и однажды утром скрылось за облаками окончательно. В саду стоял туман, среди листьев матово светились ягодки шиповника. Я подумала что не досижу у Пеструни до обеда, потому что наверняка зарядит дождь. К тому же, моя подушка вымокла ночью на улице, а на голом корыте сидеть становилось холодновато. Пеструне как будто тоже было неуютно, она пристроилась ко мне на ноги и недовольно вертела головой, поквохтывая. Тем не менее, я всё-таки раскрыла «Историю» и попробовала читать про новый синтаксис времен моего дедушки. Но не успела разобрать и нескольких предложений, когда наверху стены, отделявшей сад от тихой улицы хрустнул камешек. Я подняла голову от книги и застыла: на стену влез бородатый мужик. Сердце моё почему-то забилось быстро-быстро. Мужик, увидев меня, улыбнулся и сделал успокаивающий жест. В это время невидимые руки положили на стену арбалет, и через секунду за ним забрался второй мужик, в форме городского стражника. Первый, тем временем, спрыгнул в сад и двинулся ко мне. Его товарищ тоже улыбнулся и повторил мирный жест, после чего всё случилось очень быстро: 

Стражник на стене вскинул арбалет, целясь в меня, я наконец справилась с оцепенением и вскочила, поймав Пеструню, арбалетчик выжал крючок и одновременно с хлопком отпущенной тетивы вскрикнул и повалился назад за стену. Пеструню рвануло у меня из рук так сильно, что я сама потеряла равновесие и упала, и не успела подняться, как надо мной оказался бородач и схватил ручищами за горло. В глазах у меня потемнело, но и он вдруг захрипел, а руки отскочили. Передо мной плясали цветные искры. Бородач снова схватил меня, но снова крякнул, вроде как удивлённо. Лицо его посерело, пальцы на шее ослабли, он обвалился, подмяв меня под себя и царапая землю. Дёрнулся, замычал, как будто с набитым ртом, потом затих и больше не двигался. По траве пробежался ветерок, с шиповника упала капля.

Мне с трудом удалось выбраться из под тяжеленного тела, я вся тряслась, но боли пока не чувствовала. Я обернулась. Пеструню прибило к корыту арбалетным болтом, голова её свесилась низко-низко, а по пестрым перьям на грудке текла кровь. Рублеными движениями, как голем, я вылила из бутылочки морс, подставила её под капли и опустилась рядом. Капелька за капелькой набирался мой сосуд, руки дрожали всё сильней, и постепенно я тоже начала всхлипывать, потом раскачиваться, но так и не зарыдала. Какой-то ком остановился внутри. Я вскинулась: как будто над стеной шевельнулись крылья, но там никого не оказалось. Только огромный мужик тихо-тихо лежал в траве лицом вниз, совсем рядом с моими ногами.

Тут я взлетела с места, бросилась прочь и бежала до самого дома, наконец-то громко крича на одной ноте.