Глава 6. Охота на курицу

​Дядюшка Фимуш после неудачного заклинания слёг и не поднимался две недели. С благословения мамы, я каждый день носила ему пирожные и страшно беспокоилась, пока он не поправился, а почти всё остальное время проводила на кухне. Особенно в дни, когда готовили птицу.​

Кухарь Урт очень ловко управлялся с пернатыми: подхватывал курь, увязывал ноги веревкой, укладывал головой на колоду и быстрым взмахом топорика перерубал шею. Крепко держал птицу, пока та не переставала трепыхаться, потом подвешивал за ноги над глиняным сосудом, чтобы стекла кровь. Просто и жутко. Вот это мне и придётся проделать безо всякой помощи — в чародейском доме каждая капля крови на перечёт, нечего и думать, чтобы тайком утащить с кухни бутылёк.

Наш Урт был славный малый, хотя лицом походил на кусок сырого теста с глазами. Невысокий и плотный, он сновал по кухне и поспевал делать по десять дел одновременно: подвинуть котёл на огне, попробовать и подправить соус, навестить булочки в печи, порубить овощи, бросить в воду соли. Он смутился сперва, когда я попросилась смотреть: 

— А и что смотреть, вот тоже дело придумали.

— Я, дядя Урт, решила, что если буду есть каких животных, то обязательно смотреть всё целиком — и как режут, и как щиплют, и как готовят.

— Воля ваша, госпожа. А всё-таки я приготовлю сегодня овощной супчик ещё — на всякий случай.

Видно было, что кухарь недоволен и нервничает, но он-то с курицей справился. А вот мне за обедом и впрямь пригодился суп. Однако обман сработал, больше Урт ничего не спрашивал, хотя за свою ложь мне пришлось кроме уток и куриц наблюдать ещё гибель троих баранов и одного очень милого телёнка безо всякой надобности. Постепенно я привыкла к крови, и на вторую неделю даже съела за ужином утиную ножку. Вернее, укусила пару раз. Вскоре мне показалось, что я прекрасно умею расправляться с курами, — я даже перестала твердить про себя «это для Таниса, это для Таниса», чтобы не закрывать глаза. По крайней мере, пучки соломы ножом я перерубала совершенно безжалостно.

За домом у нас начинается большой парк, а в дальнем углу есть сарай и за ним — небольшая загородка. Говорят, прадедушка держал там то ли павлинов, то ли козлов, чтобы позлить соседей. В загоне лежало перевернутое корыто, которое сгодилось бы за колоду. И вот, однажды утром я отправилась на рынок и купила на половину денег из копилки пёструю курицу. День больших костров приближался, а полагаться на удачу я не собиралась — необходимо было тренироваться, и не на одной соломе. 

Погода выдалась чудесная, деревья в парке стояли совсем зеленые, загон зарос травой. Я отпустила туда курицу, чтобы достать из-под колоды топорик, который заранее принесла с кухни, — и тут же пожалела. Курица отскочила в дальный угол и недоверчиво косилась одним глазом. Я перепрыгнула загородку, в одной руке топор, в другой веревка, и бросилась на пеструшку, но та снова отскочила и унеслась к противоположному забору. То же повторилось ещё и ещё раз, пока я не запнулась об колоду, растянулась на земле, перепачкала платье и чуть не напоролась на топор. Курица квохотнула и принялась что-то поклёвывать, не спуская с меня глаза. И не зря: стоило ей чуть успокоиться, как я прыгнула, схватила наконец добычу обеими руками и, зажав между колен, кое-как обмотала ей лапы веревкой. Шмякнула головой на корыто, схватила топорик, замахнулась.

Курица замерла и смотрела, скорее любопытно. Так мы постояли немного. Удар должен быть быстрым и точным. Я неплохо наловчилась подпадать по соломе, но тут всё оказалось совсем не так просто. Я опустила медленно руку, замахнулась ещё раз, курица моргнула. Постояли ещё. Перерубить сразу, одним ударом, потом держать, пока трепыхается, не то зальёт мне всё платье, потом держать за ноги, пока стечёт кровь, подвесить-то тут некуда. Постояли ещё. Я закрыла глаза, снова опустила руку: «Это для Таниса, это для Таниса. Для Таниса же!» Нет. Верёвку пришлось распутать, курица отправилась искать в траве зёрнышки, а я осталась сидеть у корыта со своим бесполезным топориком.

На следующий день я явилась в сад полная решимости и довольно быстро поймала курицу, но дальше опять не продвинулась. На третий день мне удалось тюкнуть по колоде, мимо, — после чего мы обе всё побросали и разбежались в разные стороны, курица от меня подальше, а я — в шкаф к своему медведю. Утро четвёртого дня я просидела с Пеструней в обнимку и рассказывала ей про дикую птицу Куф: как было бы славно, если бы Танис и вправду отправился за её пером в Отвесные Сады и караулил бы сейчас в засаде среди ежевичных кустов. Рядом с ним шумело бы море, тёплое ещё солнце грело бы полосатые камни и ящериц-рябуш, готовящихся к скорой спячке. В день больших костров он вернулся бы к своей даме с пустыми руками, а то может и действительно поймал бы сказочный хвост и пришёл с победой. А как бы мы отпраздновали эту победу вокруг особого костра во дворе, рядом с маминой бестиярней. С пляской и бокальчиками редкого вина, мне крошечный, а брату побольше. Пеструне понравилось, да и я почти поверила в свой рассказ.

Но мой бедный Танис томился в когтях птицы на цепочке, здесь же, у меня на шее! А я не продвинулась ни на шаг в его освобождении. Если не считать того, что купила курицу, всё ей рассказала и назвала Пеструней вместо того, чтобы зарезать.