Глава 5. Дедушка Фимуш

​Порядком посидев в шкафу, в обнимку с игрушечным медведем, я решилась идти к дедушке Фимушу. Конечно, боль и смерть грозила всякому, кто вмешается, но не может же быть, чтобы за «вмешательство» считались даже простенькие заклятия для просветления памяти.​ Ты знаешь конечно, что любые заклятия связанные с сознанием, тем более с памятью, простыми никак не назовёшь. Но дедушка Фимуш в минуты ясности, которые с ним случались по утрам, всё ещё был жуть как могущественный и лучше любого владел синими словами мысли. Я понадеялась что смогу убедить его помочь мне под каким-нибудь невинным предлогом и отправилась на Южную Площадь сразу после завтрака.

Там стоит Пуп-башня, ровно посередине, — а остальные здания её будто бы сторонятся. Говорят, это оттого, что дедушка Фимуш усмирил и держит в первых её этажах Малое Ничто. Башня толстая, приземистая, снаружи вьётся на самый верх деревянная лестница и закачивается небольшой дверью. Дядюшку редко навещают, так что он всегда рад гостям. Особенно, если это я. 

— А, здравствуй, маленькая Уля, проходи, моя хорошая, — заскрипел он, когда я вскарабкалась по ступеням.

— Дедушка Фимуш, вы не можете меня путать с бабушкой Улей, она же умерла, когда вы ещё не родились.

— Правда, достойная языка истин, маленькая Кая! Но ты наверняка на неё похожа — а мне нужно следить за репутацией. Если меня вдруг перестанут считать сумасшедшим, то чего доброго усадят заседать в своих невозможных советах.

Старый Фимуш действительно был не в себе — но безумие редко приходило к нему до полудня, по утрам же он был самым обычным великим чародеем. Если кто-то и мог просветлить мою память, не пострадав, то конечно он. И ему ведь совсем не обязательно было знать, над чем именно он старается.

— Дедушка, я принесла тебе пирожное от Урта, — наш кухарь славился выпечкой, а мне не стоило трудов раздобыть лакомство на кухне.

— Так-так. Дева с дарами, учит нас Корпус Предвидения, ищет либо внимания, либо помощи. Первое тебе не к лицу, а мне не по возрасту, стало быть, чем я могу помочь тебе, Геленишна?

— Вы такой проницательный, дядюшка. Мне мама вчера дала сложный наказ, а я дурочка всё и забыла, а как стала вспоминать, только ещё больше запуталась, — тут стоило говорить как можно больше правды. — Дело очень важное, и мама и папа очень огорчатся, если я их в этом подведу. Вот и всё, что помню. Дедушка, дедушка, помоги мне всё вчерашнее вспомнить, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Я сделала свои лучшие умилительные глаза, перед которыми ни один старый чародей не должен был устоять. Дедушка Фимуш нахмурился:

— Корпус Вмешательства учит нас…

— Что большим чудесам надлежит чураться мелких дел, первая капить, пим второй! — выпалила я.

— Верно, — нехотя улыбнулся старец, — но…

— Но дело совсем не мелкое, дедушка! И я вовсе не потому к тебе пришла, что боюсь, как мне влетит от мамы! Это действительно очень, очень важно.

И тут я вдруг поняла, насколько жуткое действительно моё дело — впервые за те часы, пока планировала эту хитрость. Мне удалось почти забыть о вчерашнем ужасе в лавке и поверить, что речь всего-то о маминых указаниях. Дедушка Фимуш видно заметил, как посерело моё лицо и понял, что не всё ладно:

— Ну, раз дело немалое, и большие чудеса ему не повредят, то почему бы нам не заняться им сразу после чая с твоим приношением?

В круглом помещении под куполом было уютно. Посреди комнаты горел очаг, потолок стягивали балки, по стенам — тяжелые шкафы с мудрыми книгами. Дядюшка сидел в кресле, со своими всегдашними морщинами на лбу, как будто только что чему-то удивился. В настоящем глазу хитринка, в стеклянном — далёкий снегопад. Узловатые пальцы всё отбивают какой-то ритм, а седая борода прожжена в двадцати восьми местах, я считала! Разве может какой-то Муса тягаться с моим дядюшкой Фимушем? Мы разделили пирожное, и я ещё не доела свою часть, как заметила, что дедушка начертил пальцем первое синее слово. Настоящий чародей в завываниях и жестах не нуждается, мама всегда говорила. Старик заметил мой взгляд, подмигнул и кивнул на пирожное: продолжай мол, а я справлюсь.

Но тут брови его подскочили, в волшебном глазу метнулся снежный вихрь, и дедушка Фимуш выпрямился в кресле, ухватившись за сердце. Синее слово осыпалось в очаг.

— Дедушка! — я вскочила, но он крякнул и отмахнулся:

— Ничего, милая. Старость, она, это... Кольнуло, окаянное. Не волнуйся, сейчас отдышусь маленько и доделаем твоё заклинание, — он был весь белый, а на лбу проступили капельки. Старик старался улыбаться, но я-то видела — и я-то знала, что его коснулось. Боль и смерть! Этого я не позволю, нет-нет-нет-нет.

— Ой, что ты, дедушка! Ты представляешь, а я всё-всё вспомнила. Вот прямо сейчас взяла и вспомнила, и как это я забыла. И мне совсем-совсем пора, иначе не успею, и ух, как мне от мамы достанется!

Я чмокнула морщинистую щеку, слетела по лестнице через три ступеньки и бежала до самого дома, пока не заперлась у себя в комнате, где он уже никак не продолжил бы колдовать и можно было плакать. Никто мне не поможет! Только сама я могу всё вспомнить и всё сделать. Самая слабая и одинокая девочка на свете... Ну, может не самая-самая слабая. Поплакав ещё, я села. Конечно, никто не поможет — но и мешать никто не будет. Видели, как сразу схватило! Я сказала колдуну “кроме меня”, а значит никакие его козни мне теперь не страшны. Разве мало?

Конечно, браться за синее слово самой смысла нет — это самая мутная часть чародейского искусства, а пробудить свою же память и вовсе сложнее всего. Так что моим учебником стал не фолиант «О синем слове для несведущих» из маминой библиотеки, а «Первый Словарь Больших Истин» Гелена. И ещё небольшой листок, на который я записала всё, что помнила о заклятии:

«Не раньше чем через десять лет, если только до этого Муса не умоется (будет умыт, будет обрызган) кровью пёстрой курицы, когда явится передо мной в день больших костров (хотя там точно было посложнее), до тех же пор Муса утратит (волшебную силу или что-то такое) и обернется теперь уже точно просто птицей на десять лет, Танис же будет спрятан в подвеске, а любого, кроме меня, кто сумеет вмешаться, ждёт боль, чёрный длинный язык, который он выплюнет, и смерть».

Что ж, куриную кровь достать не так сложно, хорошо не павлин или пшеничная голубка. А вот с остальным было хуже: некоторых слов, что мне ясно запомнились, я вообще не нашла ни в «Первом Словаре», ни в «Истинной Грамматике», хотя в заклятии они как-то сработали.

До праздника костров оставалась почти целая луна.