Глава 10. Синее слово

​Да, летом прошлого года Синее Слово Памяти, которое так давно рассыпалось в пальцах дедушки Фимуша, наконец поддалось и мне. Я так долго шла к этому, что два дня не могла решиться его сказать, когда уверилась, что заклинание сработает.​ Шутка ли, мне предстояло узнать, какие слова дадут спасение брату, почему за девять лет только один раз явился колдун, почему не помогла кровь моей бедной курочки, явится ли ещё Муса... Зашипели в воздухе буквы, — оно работало! — свились кольцом, приготовились, метнулись, ворвались в меня — и как будто распахнули сотню дверей. Армия слуг встряхнула тысячу мокрых простыней. Я закрыла глаза навстречу утру внутри. А когда открыла, моё заклятье, моё сокровище снова принадлежало мне, целиком. Снова горело огнём на изнанке век:

«Не раньше, чем закончится через десять лет ночь больших костров, если только до этого Муса не окропится, — вот оно! — свежей кровью пёстрой курицы, когда явится передо мной…» И тут меня ждало разочарование, потому что следующего слова я не знала. Хумини-ом-ненули-тоц-оца-гатан-сим, выходит, тогда девочкой я запомнила правильно. «Очень день» больших костров? «на сквозь дважды»? И дальше: «До тех же пор Муса утратит» всё тот же неясный «сйефин», а я-то надеялась что ошибалась – и долгое «оорт», а не «орт». Колодец? Какой ещё колодец? «И обернётся птицей на десять лет, до конца дня больших костров. Всякого же кроме…» Здесь сюрприз: не «кроме меня», как мне казалось раньше, а кроме «причастных». Один лишний звук, и из «меня» вышло словечко, в истинной речи означающее всех тех, кто непосредственно затронут заклинанием. То есть всех, кроме меня, колдуна и Таниса, ждет «боль», выплюнутый чёрный язык (неуклюже сказано, но как работает…) и «смерть», если они «сумеют вмешаться».

Девять лет я искала эти слова, и теперь они были у меня, и до чего же мало от них было толка. Я едва сдержалась, чтобы не плюнуть в очаг и перевернула конторку. И поддала её ногой, и ещё раз, и только боль заставила меня остановиться. Не хватало ещё сломать пальцы.

Почти десять лет я изучала истинную речь и достигла немалых успехов. Да, я не знала всех слов старинного Языка, но знала где искать и найти любое из них. Однако слова Мусы, повторенные мной, не встречались нигде, хоть и работали в заклятии. И само его имя, к слову, не вошло в книги, в чём я убедилась ещё в первые дни после нашей встречи. Эти два обстоятельства вместе могли означать только одно, а я-то не замечала, увлеченная охотой на свою память.

— Милая, да он ведь из рода Заяты, больше неоткуда ему взяться, — сообщила я пузырьку, в который когда-то собрала кровь Пеструни, и который по сей день ношу на шее, вот он, видишь. Мне нужно было говорить с кем-то все эти годы, а с той ночи в столичном большом круге он как будто слушает меня. — Ну конечно. Из рода Заяты, ты понимаешь? И все эти словечки неизвестные, это, это же часть утраченного языка, который спрятали после смерти Заяты вместе с его записями бедная Нида и её сын, про которого всё ломают копья в университетах, был он, не было ли. Выходит, что был! И коварный Муса, не иначе как, — его потомок. Мы с тобой встретили живую легенду, милая. Вот ведь проклятье…

Кувшинчик не отвечал, но я знала, что была права.

— Этих словечек ни в каких библиотеках не сыщешь, если только мы с тобой не возьмёмся ещё и забытый язык вернуть миру. Думаю, довольно с нас и одного невозможного заклятия. Ах, кто бы дал какой знак, как разгадать, что значат эти «ом-ненули» и «тоц-оца», — пожаловалась я Пеструне, и в этот момент в дверь постучали.