Глава 6. Батюшка

​Насчет надежды я конечно хорошо сказала, но на самом деле призадумалась. Новости выходили так себе: Танис Танисом, но при любом раскладе завтра ночью освободится из многолетнего заточения могучий колдун. И не какой-нибудь там колдун, а прям-таки Муса из рода Заяты-мастера.​ Окаянные они все, Заятичи, и есть отчего. А этому ещё притечёт сил от Геленича юного. Что уж говорить, веселье.

Не нужно и вспоминать, как Простовер Кромарь из рыбьего плена вернулся. У всякого чародея после такой истории одно на уме: разрушения да бабы. Иногда по очереди, иногда разом, а когда попеременно. Всякий слышал, как Кромарь обходил прибрежную Луцу квартал за кварталом, и что там было с дамами, девицами и даже матронами. И что потом от той Луцы осталось — пепелище одно, да яма на том месте, где Кромаря наконец накрыли советские с нашими на пару. Только это не один Кромарь, это сплошь и рядом так. 

Сашико, любовных иллюзий мастер, скитался 30 лет по хрустальным пескам, вернулся, да и растворил гору, на которой его монастырь стоял — а с монастырём ещё десяток аулов. Старожил Плюст 40 лет спал, охотился за Синим Словом Власти, а как поймал, сразу взялся подчинять красавиц и взаимоистреблять недовольных мужей. Ещё хуже Тоточ Паша, превращённый недругами в светильник. Тот, как выбрался, сперва перебил всё население Тар-Таратова, а потом перешел к занимательной некромантии. Что ни говори, а влипли мы с Каей и с со всеми Потицами вместе. О чём она только думала? Я спросила:

— Как же ты хотела всего с дюжиной гвардейцев одолеть колдуна после того как заклятье разрушишь и брата вызволишь?

Кая молча показала мне верёвочку-полётницу из козьей шерсти. Обмотай такой руку — и враз перенесёшься к той козе, из чьего волоса сплели. Ох уж мне эти маги. И бес с ним, что у них всё взорви то, да подожги это, да склони девицу к тому. Но невозможно, с каким безразличием они это проделывают! Вот и моя Кая, сидит, глядит на поля, на реку. Думала она, что весной может некому будет те поля сеять, по той реке ходить? Что в Большом Круге назавтра такое грядет, что старым богам впору поморщиться? Нет, её одно заботило, как бы с братом улизнуть, а мы остальные — уж пусть справляемся. И ведь никому б не сказала, когда бы наша телега в грязь не ушла.

К вечеру зарядил такой дождь, что и мимо деревни проскочишь, не заметишь. Нашей крепости не видать было во мгле. Впрочем, что крепость — слово одно. Так, одна башня, да пара подземелий, да выгребной склад, да огород за частоколом. Это у жрецов в Потицах — Большой Круг. А у нас так, болото. По эту сторону гор с бесами не густо, всё больше мелочь, да лешие всякие. Из матёрых только Батюшку, пожалуй, встретишь, и то разве на большие костры и не всякий год. Так что в самой крепости народу — я, да смотритель Кис, да вот ещё Мокиль, был. По мелким делам берём кого из местных, когда нужно, а чаще своими бесами справляемся, только они у нас мирные. А для отпора бешеному чародею нужно войско, это тебе не грядку прополоть. Кая конечно вихревайка ничего, даром что струну не удержала, и Палашечка мой не одними караваями страшен, а всё-таки… Тут я поняла, что сказала вслух: «Нет, без Батюшки мы не справимся», — потому что Кая оживилась:

— А где твой батюшка сейчас и чем он так силён? Это он тебя научил как струну моего вихря порвать?

— Батюшка мой далеко за горами и силён прежде всего закусить, выпить, да подёргать струны матушкиного терпения, только я не о нём. А о Батюшке — это бес такой, всем демонам демон. Очень старый, очень матёрый и силищи невероятной. — Отвечаю и думаю: «Эге, так что же у нас там на дороге-то приключилось?» А чародейка обрадовалась:

— И он, Батюшка, в крепости вашей живёт?

— В том-то и дело, что нет. Но встретить его в этих краях можно, хоть оно и не просто, а узнать — и того сложнее.

Батюшка, он ведь добрый, и дюже скромный. На вид не покажется, норовит глаз отвести, бывает встретишь его и не ведаешь. Представится кем попроще — ухарем, например, которого из ушной серы лепят. Бывает почником, так что заплачешь, зачихаешься. Часто прикинется бабулём, которого все избегают, потому что бабуль тебя в лесу поймает и не отпустит, пока до отвала всякими грибочками не накормит.

— Ну, и как нам его ловить? — не дождалась Кая.

— Ишь, «ловить». Батюшка тебе не паскуль. Его привечай, поклонись, защиты проси, он бес важный. А ещё бережный, отеческий, охотней всего возьмётся защищать девицу. Но что-то говорит мне… — Кая кивнула отрицательно, — вот и здесь так же. Кроме того, Батюшка скромный. На празднике ходит от огней подальше и залучить его сможет только тот, кто этого вовсе не хочет.

— Значит, надежды нет…

— Нет, это как раз просто. Закуси земляной яцы-ягоды, у нас её в огороде полно. Бесы до ейного запаха весьма охочи, и в его присутствии малость теряют чутьё. Тут главное не переборщить — коли много съешь, они тебя совсем понимать перестанут, а то и вовсе сожрут.

— И как же мы его найдём, если костров сторонится?

— Приманить Батюшку можно на большое горе, сердобольный он. Твоё горюшко, правда, за десять лет притупилось, нужно бы посвежей. Впрочем, на то у нас и целый большой круг с капищем под боком, сторгуемся.

Жрецы богини завсегда собирают от людей горе, от этого не только на душе легче, а и для погоды бывает польза. Ежели правильным образом Рябинушке ушат слёз поднести, то нет-нет, дождь и пойдёт. С этим у нас, впрочем, и так неплохо, но уж крынка-другая горючих слёз в каждом храме найдётся.

— Так что, — подытожила я, — настоящая беда у нас всего одна — это валенки.

— Валенки? — смутилась Кая.

— То-то и оно, что валенки.