Глава 4. Медальон

​По лесу ехали небыстро, сперва молча. Гвардейцы озирались, волшебница насупилась и рта не раскрывала, снова заморосило. Я тоже не спешила с расспросами — глядела по сторонам и думала невесёлое: вот, может где-то тут под ёлкой лежит пройдоха Тёфиль, Уфиль, или как его на самом деле звать.​ А ещё недавно плёл мне всякое, вирши весёлые. Вроде как, когда на ветру по дороге к Свитюху пальцы закоченели, говорит:

Разогретый сукном спин,

Вас согреет лучше печи,

Ложьте рук ему на плечи

И не знайте холодин.

Глупость, но славная. И плечи у него были и впрямь тёплые, широкие такие. И ведь поверила я ему, а Палашечка тоже хорош, сидел смирно. То ли проглядел, то ли заклятье какое бородавочника спрятало. Или может колдунья эта, из Геленичей, что дурное с пятнами замыслила? Но тогда б не стал меня мой бес сегодня под рёбра тычить. Что-то здесь неладно, успела я подумать как раз перед тем, как повозка на повороте заскользила, сошла колесом с дороги, размытой ручьём после ливня, и крепко засела в грязь. Один из гвардейцев полетел туда же, другой успел соскочить половчей, хоть и перепачкался. Петруша, конь мой, нагибал голову, приседал на задние, но вытянуть нас не смог, тележка встала.

Пришлось всем слезать, упираться, толкать, подкладывать ветки под колесо. Измазались порядочно, пот на глаза пополам с дождём, который как назло зарядил всерьёз. Наконец повозка снова встала на твёрдую землю. Я откинула волосы со лба и взялась было убрать под одежду выпроставшийся за работой медальон, когда Кая вдруг крепко схватила мою руку. Глаза её так и впились в амулет — птица и мальчик старинной работы, недавнее моё приобретение. Волшебница не на шутку взъерошилась: «Отдай!» — и потом уже: «Откуда?» Ясно было, что дева с этим украшением знакома, к демонам не ходи.

Иной предмет сам за себя говорит. Вот так и подвеска мне говорит: «Погоди». А я и не спешила, даром что амулет, и впрямь, не самым чистым путём ко мне пришёл. Верней, прилетел. Дело было вот как: за пару месяцев до того, подобрала я неподалёку от нашей крепости драного грача. Видно, ястреб его потрепал, да не добил почему-то. Крыло, лапа поломаны, глаз не видит, а в клюве цепочка и на ней этот самый медальон. Пожалела я птаху, взяла к себе, а Палашечка не дремлет, колотится. Стало быть, дело тёмное, вопрос ещё кого жалеть. Но не нас, бесохватов, темнотой пугать. Заперла я своего грача в клетку с особенным замком, назвала Хохлавой, чтоб смирно сидел, а украшение отобрала и на всякий случай на себя надела, потому как зла в нём не чуялось, а так за вещицу спокойнее. Видать, правильно сделала.

Надо сказать, нрав у Хохлавы был такой, что и без Палашечки можно бы догадаться. Мокиль однажды грача из клетки достал зачем-то, так чуть без глаза не остался, еле обратно поймал. С тех пор со шрамом ходит. Ходил, верней. Эх, Мокиль. Кстати, он порядком у клеток ошивался, я всё думала, что на мой счёт. Хохлава же быстро поправился — и крыло и лапа зажили, как не было, только глаз мутный остался. И почти сразу как грач залечился, он от меня и утёк. Утром пришла, клетка настежь, птицы нет. Недели три тому было, это выходит, примерно когда Мокиль пропал, только тогда на этот счёт не сразу всполошились. Вот такая история, её я чародейке и рассказала, когда снова тронулись через лес, и добавила: «А коли ты моему грачу приходишься родственницей и имеешь на эту штуковину какие права, то рассказывай, как и что вышло».

Кая выслушала молча, всё поглядывала на подвеску, которую я прятать не стала. Потом кивнула, вздохнула, показала на фигурку: «Мальчик, которого ты видишь, — мой брат Танис, старший из рода Гелена. Птица же твоя мне хорошо знакома…» И начала издалека.