Когда «тусовщики» важнее чем уличные активисты

Продавец дешевой одежды

Что общего между АУЕ, BLM и беспоповцами? Все эти движения приобретали социальную власть через реорганизацию повседневности.

Стратегия мобилизации исламистского движения в Турции также опирается на трансформацию повседневных практик — много больше, чем на публичные антиправительственные акции. Несмотря на это, движение успешно наращивает поддержку.

Работа "Transforming everyday life: Islamism and social movement theory" by Cihan Tuğal описывает, как именно культурный проект может стать способом получить политическую силу. Автор теоретизирует, опираясь на работы предшествующих исследователей и результаты 27 месяцев полевых наблюдений за исламистами в Стамбуле (extended case method).

Метин — уличный торговец. Он продает дешевую одежду. Свое занятие он не считает всего лишь торговлей — это также служение. Большинство своих покупателей Метин вовлекает в религиозные и политические обсуждения. С каждым призывом к молитве, Метин оставляет машину, на которой он разъезжает, продавая товар, и спешит в мечеть. Клиентам он говорит, что спасение идет прежде торговли. Метин состоит в известном религиозном ордене и политической исламистской партии, символы этих организаций он укрепил на своей потрепанной машине. Но молитвы ему недостаточно — он составил для себя список религиозных текстов для чтения, и побуждает остальных сделать то же. Знание, почерпнутое из священных текстов, он противопоставляет традиционным «мирским» взглядам, которые поддерживает секулярное государство. В его повседневных практиках смешаны ритуал, коммерция и политика.

Между 2000 и 2002 годами, главным движителем исламизма в Турции была исламистская Партия Добродетели и такие ее члены, как Метин. Их, казалось бы, незначительные усилия, позволили движению выжить и процветать.

Но давайте отступим на шаг назад и окинем взглядом чуть более широкую теоретическую перспективу.

Политика гегемонии

Существует два подхода к объяснению мобилизации движения. Первый исследует все, что традиционно ассоциируется с политикой: открытые акции, противостояние государству, институты и ресурсы (теория «политического процесса»). Второй обращает внимание на культуру и конструирование идентичностей (социология «новых социальных движений»). Принято считать, что движения на практике используют одну из двух соответствующих стратегий. Жалуясь на ограничения «политики идентичностей», Todd Gitlin высказался так: «они захватывают кафедру, пока правые захватывают Белый Дом».

В работе Cihan Tuğal, предлагается синтез этих теоретических подходов. Для этого автор использует концепт гегемонии Грамши — с добавлением идей Бурдье (помимо сознания, учитываются привычки, практики, бессознательные и полусознательные действия). Обычная политика и политика идентичностей теперь могут рассматриваться как две взаимосвязанные части политики гегемонии.

Гегемония — это преобладание набора таких культурных установок, символов, практик, идентичностей, расхожих идей, которые поддерживают определенную политическую систему. Гегемония определяет, что считается актуальными проблемами; что может быть высказано; как нужно воспринимать себя и других. Гегемония также предотвращает постановку определенных вопросов, осознание определенных интересов и озвучивание определенных обид.

Концепт гегемонии у Cihan Tuğal объясняет, как в обществе (и государстве) возникает власть: через установление и нормализацию повседневной рутины. Реорганизация повседневных практик связана с реорганизацией общества и государства. Некоторые движения атакуют государство, денормализуя существующие практики повседневного быта и создавая альтернативные повседневные рутины. Политическую мобилизацию можно проводить, формируя собственную систему гегемонии. Чтобы удержать Белый Дом, необходимо захватить кафедры.

Таким образом, уличное противостояние и работа с культурой — две органические части одного проекта. Пользуясь языком Грамши, «позиционная война» предшествует «маневренной». Коллективное действие предполагает сперва конструирование субъекта, конструирование норм, конструирование способов выражения проблем и обид. И конструирование повседневных практик.

Mary Bernstein показывает, как движение геев и лесбиянок меняло акценты с политики идентичности на уличную политику, в зависимости от действий государства и контрдвижений. По-видимому, новый синтетический подход позволит нам увидеть подобное гибкое смещение акцентов повсюду.

Разрушительный уличный протест (disruptive tactics) определяется в литературе как то что нарушает привычные рутины отношений. Культурная мобилизация делает то же самое, но тихой сапой, повсеместно и незаметно. Подрывая одни практики, она создает на их месте новые. Между двумя системами организации повседневности возникают конфликты и напряжённости. Конфликты множатся по мере того как новая система повседневности усиливается. Именно из них проистекают прямые политические столкновения.

Культурная часть проекта требует длительной работы: повторяющиеся беседы, дебаты, чтения, образование, ритуалы, бытовые мероприятия. Это малозаметное «молекулярное измерение» мобилизации. Только изредка оно ведет к взрыву уличных действий. Но первое необходимо для второго. Повседневные практики — это еще одно пространство «состязательной политики».

Если коротко: сперва идет культура, затем улица.

Стратегия мобилизации исламизма в Турции

В описываемый период, исламистское движение в Турции находилось в крайне неблагоприятных для политической активности условиях. Пятнадцать лет неудачной уличной мобилизации «левых», военное поражение исламизма и усталость общества после тысяч смертей из-за «политики», заставили исламистов больше прибегать к другим средствам мобилизации, кроме вооруженных нападений и уличных столкновений с противниками.

Именно стратегия мобилизации, которая опирается скорее на преобразование повседневной жизни общества, чем на прямое противостояние правительству, позволила движению существовать даже в тяжелых условиях после 1997 года.

В чем она заключалась? Можно выделить следующие измерения исламистской стратегии:

• Акцент на молекулярном уровне мобилизации. Исламистская мобилизация это в первую очередь конструирование идентичности. Через смещение повседневных практик, исламизм формирует субъекта, который имеет определенные желания и определенные направления активности. Он не боится противостоять государству. Практика ислама подразумевает повиновение законам божьим, даже тогда (особенно тогда), когда они противоречат законам государства или привязанности к семье. Отличающееся поведение обычных мусульман денормализуется
• Реорганизация времени. Часть любой повседневности — способы разделения и закрепления времени. Ритм повседневной жизни исламистов определяется распорядком ритуальных молитв
• Реорганизация пространства. Например, исламистская культура требует отделения мужского и женского быта
• Упругость. Множество привычек и практик образуют единую сеть. Когда повседневные практики организованы вокруг какого-то центрального действия, каждая часть становится более устойчивой, целое — самовоспроизводящимся. К примеру, организация множества повседневных занятий вокруг времени молитвы, требует меньшего идеологического убеждения, чтобы добиться участия людей в молитве. Исламизм, как и «новые социальные движения», создаёт коллективную идентичность, опираясь на ряд вторичных активностей — а не только на прямое убеждение
• Конфликтность. Альтернативные повседневные практики не только устойчиво воспроизводят себя. Они органически включают подрывные установки («подчинение Богу важнее подчинения закону»). Конфликт разных систем повседневности ведет к политизации. Большая часть мусульман — и даже большая часть исламистов — вовсе не вовлечены в вооруженную борьбу с Западом. Но исламизм кодирует повседневные религиозные практики на манер состязательной политики
• Схватка за формирование дискурса в мечетях и на конференциях. Это основные центры культурной борьбы. Муниципалитеты, мечети, рабочие места, чайные, публичные конференции составляют сеть мобилизационных структур региона. Из публичных конференций, дискуссии как ручейки растекаются по чайным, рабочим местам, частным беседам. Проповеди в оппозиционных мечетях не касаются политики напрямую (пропаганда исламского государства и исламского закона запрещена в Турции), но обозначают, усиливают, распространяют конфликтующие с государственными культурные и религиозные установки
• Моральные предписания исламизма касаются всех, но больше всего — людей, обладающих большой властью и большой ответственностью. Следовательно, исламизм претендует на право определять, кто может и кто не может находиться у власти. Политические проблемы в стране, например коррупция, становятся наглядным обоснованием таких претензий
• Образ движения конструируется таким способом, чтобы публика ошибочно воспринимала его как не-политическое движение. Это заметно на примере распространенного слогана «Мир (для ума) — в исламе» (сравни с более политизированным и бойким «Ислам — это решение» в Египте и Иордании)

Альтернативные практики входят в конфликт с существующим порядком самыми разными способами. Вот два примера, которые показывают как организация времени или пространства может вести к политической мобилизации:

• Отделение женского быта и ограничение свободы перемещений для женщин является целью исламизации, но также провоцирует женскую про-исламистскую мобилизацию. Женщине в исламистской среде нельзя просто пойти в гости или знакомиться с новыми людьми, ее контакты ограничены родственниками. Но став исламистской активисткой, она сможет идти практически куда угодно без жесткого надзора. Формирование идентичности в этом случае является также и политической стратегией. Многочисленные уровни женских социальных практик поддерживают и воспроизводят эту пространственную конфигурацию
• Там, где установлены исламистские нормы, рабочий может оставить работу всякий раз, когда наступает время молитвы. Что религиозные авторитеты изначально рассматривали как долг, здесь становится правом: время молитвы образует «естественные» (божественные) ограничения власти администрации; барьер, который смягчает ее распоряжения. Традиционно исламизм капитализирует риторику антиимпериализма, а здесь он еще и соединяется с борьбой за права рабочих. Религиозная организация времени на рабочем месте позволяет исламизму подключиться к существующим у работников потребностями и обидам, питаясь от них

Результатом трансформации повседневных практик становится множество точек конфликта с государственным порядком. Из повседневных трений проистекают требования к реорганизации общества в целом.

На момент наблюдений, гегемония исламизма уже поднялась на уровень некоторых местных муниципалитетов. Политика идентичности исламизма дает свои плоды: крупные политические образования, которые регулируют жизнь людей исламистскими способами. Многие из участников этих отношений, хотели бы видеть исламистские регуляции на еще большем масштабе.

Захват муниципалитетов и распространение неофициальных мечетей не были результатом уличных акций, забастовок или петиций. Это итоги тихой работы, «подпольной политики» повседневных практик.

А через пять лет после окончания наблюдений, исламизация общества спровоцировала глубокий политический кризис (2007).

Выводы для анархистов

Описанная выше стратегия подходит для тяжелых условий и гибридных режимов. А значит, подходит и для ситуации в РФ. Попытки уличной мобилизации систематически не приносят результата — возможно, стоит как минимум сочетать их с проектом культурной мобилизации. В ситуации, когда движения практически не существует, призывы к «чистой политике» — верный путь к стагнации.

Культурная работа подразумевает риск — как и любая политическая активность в наших условиях. Безопасность растет за счет массовости участников, при том что значительная часть работы остается под порогом реагирования полицейских органов.

Конечно, либертарный проект требует для своего укрепления либертарных практик (принятие решений консенсусом, новая вежливость, ненасильственные контракты). Для диалога с обществом и реорганизации собственной повседневности нам потребуются лекторы и блоггеры, рейвы и фримаркеты, коммуны и анархически ориентированные подъездные самоуправления. А также новые форматы, которые пока еще не найдены.

Но чтобы говорить о концепте гегемонии в актуальном контексте, нужно сделать еще одно отступление.

Недавно в анархистской среде появились люди, которые агрессивно осуждают тех, кто занимается культурной работой. Это тем более забавно, что сами они являются типичными представителями субкультурной тусовки. Даже в крайне редких для анархизма уличных акциях они руководствуются не стратегическим планированием, а субкультурными нормами.

Тусовщики, которые ненавидят тусовку; субкультура осуждения субкультурности. Чтобы встать на эту позицию, субкультура была вынуждена скрыть от себя (и других) содержание собственных действий. Это не только ограничило диапазон доступных стратегий поведения, но и привело к появлению неадекватных ситуации способов действия, систематически ведущих к провалу и потерям людей. Культурные практики кажутся им недостаточно радикальными — поэтому собственные субукультурные практики они называют «Настоящей Борьбой» и «Организацией». Self-hating тусовщики хотят получить движение, организацию, восстание на пустом месте и сами подрубают корни, из которых они произрастают. Непонимание того, как работает движение, смешивается тут с нелюбовью к шуму — всему неучтенному, нерегулируемому, избыточному. Но именно шум даёт движениям жизнь.

Противники «тусовочки» не только не знают о связи между культурной и политической мобилизацией — они не подозревают о существовании самой стратегии культурной мобилизации. «Настоящие революционеры» отказываются от основной работы, потому что она слишком кропотливая, непонятная и не дает быстрых результатов. Но от этого она не перестанет быть основной работой.

Организации кристаллизуются из движений, а не строятся на пустом месте. Кто не понимает и отрицает роль тусовщиков, продавцов мерча, блоггеров, организаторов кооперативов и фримаркетов, пассивных сочувствующих — тот мечтает об организации настолько механистической и бюрократизированной, что ее просто не может существовать. Неудивительно, что у них ничего не выходит.

Итак, анархизм образа жизни:

• Нужен
• Может стать основным средством формирования движения в условиях репрессий за политические акции или усталости общества от «политического»
• Должен быть трансформирован, чтобы стать успешным инструментом мобилизации. Должен стать менее маргинализированным, включать меньше исключающих обычный быт практик, чтобы легче распространяться
• Не должен отрываться от идейного и культурного содержания анархизма, как это происходит сейчас. Часть практик должна быть посвящена воспроизводству либертарной теории и либертарных отношений. Необходимы конфликтные элементы, которые не позволят «анархизму образа жизни» встроиться в существующие отношения. Кроме того, необходимо обратить внимание на культурные практики, которые воспроизводят тоталитарные тенденции уже внутри анархической культуры

Если вы дочитали до этого места, возможно вам будет интересно присоединиться к нашему полуанонимному чату. О вашем участии в чате не будут знать другие пользователи. Но ваш ник могут увидеть: владелец (зарубежного) сервера, Телеграм, мы. Правила пользования чатом в закрепе — вам придется писать через специального бота: https://t.me/joinchat/AAAAAFPdKTRJHGdKRPGW2g

Основной канал: @AnarchyPlus