Живучая порода

https://mrakopedia.net/wiki/Живучая_порода

— Помогите! Кто-нибудь, помогите, пожалуйста! — крики доносятся снизу, из заваленного обломками бетона и кирпича двора, мечутся среди голых серых стен старого недостроя.

— Помогите, скорее! — крики прерываются всхлипами. — Папа, не умирай! Кто-нибудь, пожалуйста!

Два человека стоят на лестничной площадке: коренастый взрослый мужчина и высокая, но совсем юная девушка, скорее даже девочка. Они почти одного роста, поэтому ее большие доверчивые глаза смотрят на него лишь совсем чуть-чуть снизу-вверх.

— Вы можете помочь? — шепчет она.

Мужчина отводит глаза, неловко проводит рукой по короткому ежику темных волос на голове, трет покрытые почти такой же щетиной щеки. Темные волосы кое-где побиты серебром. Крякнув, он прикладывает палец к губам, потом жестом показывает ей стоять на месте. Девочка часто-часто кивает головой, ее глаза наполняются надеждой. Мужчина сбрасывает с плеча небольшой рюкзак и оставляет его у стены, опускается на пыльный бетон и осторожно ползет в дверной проем. Квартиру здесь разворотило взрывами, сверху нависают перекрытия следующего этажа, давая густую тень. Хорошее место чтоб подползти к крошащемуся краю бетона, который щетинится изогнутой арматурой, и внимательнее глянуть на то, что творится внизу.

Сквозь оптику Винтореза.

Внизу творится примерно то, что он ожидал: на асфальте лежит мужчина в окровавленной рубашке, одна рука откинута в сторону, другая неловко поджата. Рядом с ним стоит на коленях мальчишка лет двенадцати-тринадцати. Наверное, ровесник девочки, что осталась позади.

— Помогите, пожалуйста!

Мужчина морщится, разглядывая раненого, потом, так же внимательно, смотрит на кричащего мальчика. Еще раз проводит рукой по волосам, приникает к прицелу, замирает на мгновение и, дождавшись нового крика, плавно давит на спуск. Винторез негромко кашляет и к крикам мальчишки вдруг присоединяются новые, полные ярости крики взрослого.

Раненый, которому только что нужна была срочная помощь, пытается встать, держась за простреленную икроножную мышцу. Он изрыгает проклятия и угрозы, а в его руке пляшет, выискивая цель, небольшой пистолет с коротким стволом. Мальчишка почти сразу после выстрела сорвался с места и теперь убегает к дальнему дому.

Стрелок хладнокровно всаживает вторую пулю в голову хромающего мужчины, потом пытается поймать в прицел мальчишку, но тот ловко меняет направление бега, выигрывая секунды, а потом рыбкой прыгает в пролом стены. Мужчина с досадой цыкает сквозь зубы.

— Зачем вы это сделали? — теперь в голосе девочки слышен страх.

Он оглядывается и видит ее силуэт в дверном проеме.

— И давно стоишь? — вздыхает стрелок, поднимаясь на ноги. — Я же просил не выходить.

— Я осторожно, — виновато отвечает она, испуганно глядя вниз.

А потом с почти таким же испугом смотрит на мужчину и его винтовку.

— Зачем вы по ним выстрелили? Они же просили помощи.

Мужчина опять трет ладонью щетину на голове, вздыхает и идет за рюкзаком.

— Идем. Надо укрыться, слишком они нашумели.

Минут через пятнадцать они сидят в подвале разрушенного многоквартирного дома, в полуквартале от того места, где остался лежать на солнце труп мужчины с пистолетом. Через прямоугольное оконце под потолком в небольшую комнатку падает косой луч солнечного света, освещая грязный пол, ржавые трубы в углу, мужчину и девочку.

— Это была засада. Ловушка, — объясняет он, доставая из покрытого пылью рюкзака пару консервных банок и пластиковую бутылку с водой. — Мы должны были подойти, предложить помощь и получить по пуле в упор.

Он ловко вскрывает банку охотничьим ножом и протягивает ее девочке вместе с потертой пластиковой ложкой. В банке гречневая каша с мясом.

— А вот этим должны были обедать они.

— Как вы догадались? — она берет еду, но смотрит недоверчиво. — Разве могут люди —вот так… Заманивать? Там же мальчик.

Мужчина вздыхает и смущенно усмехается.

— Да как догадался… Много красных флажков.

Девочка жадно ест и пытливо смотрит на него. Он качает головой и открывает банку себе.

— Кровь на рубашке не такая уж свежая для человека, которому прямо срочно нужна помощь, — начинает он. — Само по себе это еще ни о чем не говорит, но это странно. Странно, что мальчик не выглядит голодным, как ты.

Девочка смущенно опускает глаза. Она знает, какие у нее впалые щеки, как выступают скулы, какими острыми кажутся локти и плечи. Папе не всегда удавалось найти еду.

Мужчина кивает.

— Вот-вот. Паренек выглядел крепким. Сытым. А ведь все вокруг давно разграблено. Редко, когда наткнешься на удачно пропущенный магазинчик или склад. Странно. Оружие, — он отправил в рот еще одну ложку каши, тщательно прожевал, проглотил, — никто сейчас не ходит без оружия. А тут мужчина, да еще с пацаном. Без оружия? Странно. А если оружие есть – зачем прячут? Ну, а самое странное…

Он задумчиво смотрит на пустую банку, которую девочка нерешительно вертит в руках.

— Самое странное, что они вообще живы. Если б кто-то подстрелил его, чтоб ограбить – убили бы обоих. А ну-ка, возьми, — мужчина протягивает ей свою банку, в которой еще осталась почти половина содержимого.

— Нет, нет, вы что, — она вполсилы, очень неубедительно пытается оттолкнуть еду, — вам самому надо…

— За меня не беспокойся, на Сковородке свое доем. А тебя такую и людям-то страшно показать. Ешь, поправляйся, — он почти насильно впихивает ей в руки консервную банку и, смущенно глядя в сторону, отходит.

— Я пойду осмотрюсь, а ты ешь и отдыхай. Ночью дальше пойдем.

Он забрасывает за спину небольшой рюкзак, берет винтовку, и в глазах девочки опять мелькают страх и недоверие.

— Неужели они могли убить нас ради консервов?

Он стоит в дверном проеме и смотрит на нее сверху вниз. Коренастый, крепкий, в одежде настолько покрытой бетонной пылью, что в сумраке она сливается со стенами, делая его почти незаметным. С жутковатой винтовкой в руке. Мужчина из этого нового мира, который настал после большой войны. Мира, законы которого плохо знал даже ее папа. Иначе вернулся бы к ней.

— Их устроило бы и наше мясо. Этот мир всегда был жестоким, а теперь тем более. Доверчивые в нем долго не живут.

Он скрывается из виду и его шаги почти сразу затихают в темноте подвального коридора. Девочка остается одна, смотрит на маленькое подвальное окно под потолком и думает о мире снаружи.

Новом мире, в котором больше нет смартфонов и компьютеров, потому что все электростанции лежат в руинах. В котором больше нет магазинов и кафе, школ и кинотеатров, парков и музеев. Потому что мир лежит в руинах. Потому что взрослые люди не смогли что-то поделить, и уничтожили все. Папа никогда не рассказывал ей, как все началось, и кто был виноват, даже когда она спрашивала. В лучшем случае он просто пожимал плечами и коротко говорил: “Мы”.

И никогда не объяснял, что имеет в виду.

Девочка с папой уже долгое время шли по разрушенному миру к большому городу. Папа говорил, что где-то там должно быть поселение. Люди просто обязаны заново начать жить, пусть даже на руинах старого мира. Как-то по-другому, более правильно. Поняв свои ошибки. Там будет безопаснее, говорил он. Наверное, там будут другие дети, и даже школа. В глубине души девочка лелеяла смешную и неправдоподобную надежду на то, что там они найдут и маму. Папа был очень умным и осторожным. У него тоже было оружие, охотничий карабин. Они шли по ночам, а днем прятались где-нибудь. Тогда папа уходил на разведку, а когда возвращался, то приносил еду и воду. Если удавалось найти. Он тоже хорошо знал законы этого нового мира, он довел ее до города. С ним было спокойно, совсем не страшно.

Но однажды он не вернулся.

А когда, двое суток спустя, жажда и отчаяние выгнали ее из укрытия, ее почти сразу нашел Леон.

Свет в подвальном оконце тускнеет, в подвале сгущается сумрак. Леон бесшумно появляется из темного дверного проема, и она вздрагивает от неожиданности, но испуг быстро проходит. Мужчина успокаивающе кивает ей, бросает в угол рюкзак и устраивается на полу у противоположной стены.

— Все спокойно, — негромко бросает он. — Подождем, пока стемнеет и тронемся.

Она кивает и смотрит, как он деловито раскладывает на полу кусок ткани, включает неяркий фонарик и начинает разбирать и чистить оружие. Этот ритуал уже стал привычным. Вот уже три дня, каждый вечер перед тем, как тронутся в путь, он разбирает и чистит свою винтовку. Девочка улыбается, вспомнив как напугала она ее тогда, в первый раз.

Когда пришло второе утро, а папы все не было, девочка решила пойти его искать. Наверное, он повредил ногу, или его заблокировало в каком-нибудь доме упавшим обломком бетона, решила она. Ему нужно просто помочь и все станет, как раньше. Она думала, что будет делать все, как он учил. Будет внимательной и осторожной. Конечно же найдет какие-нибудь следы, конечно же отыщет его и поможет.

Конечно же она ничего не нашла. Конечно же стала паниковать, все с большим трудом сдерживая рвущиеся из груди всхлипы. А когда поняла, что разрушенные дома вокруг выглядят совершенно одинаково, что она понятия не имеет даже как вернуться в место, где они остановились в последний раз, паника нахлынула разрушительной волной. Она не знала, как долго металась по руинам, спотыкаясь и сдирая ладони о рваный кирпич и бетон. Но когда в одном из проломов поднялась с пола призрачная фигура мужчины с винтовкой в руках, девочка вдруг с какой-то кристальной необратимой ясностью поняла – все кончено. Нет никакого поселения, нет мамы и уже, наверное, нет папы. Есть только этот невысокий мужчина в одежде, сплошь покрытой бетонной и кирпичной пылью. Мужчина и страшная винтовка в его руках, непривычно толстый ствол которой смотрел прямо на нее. А значит и ее самой тоже сейчас не станет.

Когда из черного глазка ствола на нее бросилась тьма, она даже успела испытать странное облегчение.

Потом был подвал, где мужчина в покрытой пылью одежде дал ей воды. Он сказал, что она потеряла сознание. Сказал, что его зовут Леонид, но можно звать просто Леон.

— Как в том фильме, — неловко улыбнувшись пояснил он, но девочка не поняла, о чем речь.

Она жадно пила и еще более жадно ела консервированную гречневую кашу с мясом, банки с которой Леон ловко открывал большим охотничьим ножом.

— Повезло, — объяснял он, пережевывая свою порцию, — хозяин одной из квартир неподалеку, похоже, готовил запасы на черный день. Консервы, пакеты с крупами, соль, спички. Даже подсолнечное масло. Ему это все, видимо, не пригодились.

Он говорил, что живет вот такими удачами, забытыми запасами, заваленными магазинчиками, затерянными среди ржавеющих остовов на улицах грузовичками, в которых еще попадались пригодные в пищу продукты или неиспорченные медикаменты. Он говорил, что по городу ходит немало таких, как он, искателей. На себе, конечно, много не унесешь, разве что немного еды, воду, самые ценные мелочи. Но место можно отметить на карте. Информация о нем дорого стоит. Он говорил, что по городу ходит много мародеров и бандитов, так что без хорошего оружия и маскировки никак.

Он говорил, а она слушала и чувствовала, как паника отступает. Как винтовка с толстым стволом и необычным прикладом кажется уже не такой страшной. Чувствовала, как возвращается надежда. Услышав про папу, Леон только покачал головой.

— Если б он мог, то вернулся бы за тобой. Может быть, на него кто-то напал, но, если он был вооружен, — он пожал плечами, — мог отбиться. Надо идти на Сковородку. Искать одного человека в городе – пустая и опасная затея. Но если он жив, то точно найдет Сковородку. Её все находят, там большой торг, все меняют всё. Он будет там. Он ведь наверняка тоже будет искать свою дочь.

Конечно будет, подумала она. Конечно же он жив и ищет ее. Пусть она не помнит, где было их укрытие, но папа непременно найдет эту Сковородку, и там они встретятся.

— Я осмотрюсь, а ночью тронемся, — сказал Леон, встал и взял винтовку.

В этот раз девочка не испугалась.

Нет страха и сейчас. Сейчас она думает, что ей невероятно повезло встретить Леона в городе, где есть мародеры и бандиты. И даже люди, которые могут заманить тебя криками о помощи и убить ради твоего мяса. Она думает, что таких людей, как Леон, и раньше, наверное, было немного. Людей, которые поделятся с незнакомой девочкой едой, которые защитят ее и помогут найти безопасное место. Людей, которые в ответ на слова благодарности будут только неловко улыбаться и смущенно смотреть в сторону.

Еще ей в голову приходят другие, странные и непривычные мысли. Мысли о том, что уже три года приходят менструации. О том, что она почти одного роста с Леоном и выглядит взрослее своих лет. Что у нее длинные ноги и ресницы, а Леон, встречаясь с ней взглядом, сразу отводит глаза. О том, что он добрый, сильный и надежный. Она думает, что если на Сковородке не будет папы, то надо убедить Леона не оставлять ее одну, помочь в поисках. От этих мыслей становится жарко, горят щеки, начинает сладко ныть внизу живота, и она радуется, что в подвале уже почти темно. Молчание начинает казаться ей натянутым, неловким. Словно Леон может догадаться об этих робких и странных мыслях.

— Тот мальчик, — спрашивает она, чтоб разогнать наваждение, — он ведь остался совсем один. Что теперь с ним будет?

— Выживет, — пожимает плечами Леон, не отрываясь от своего занятия, — этот выживет.

— Почему вы так думаете?

— Видела, как он бежал? Очень ловко, хитро. Очень натурально играл роль беспомощного мальчика. Мгновенно среагировал на мой выстрел, — он с усмешкой качает головой. — Этот из живучей породы. Не пропадет.

Она слушает его голос и наблюдает, как ловкие сильные руки заканчивают работу, с тихим лязгом соединяя последние детали. Ей спокойно, как никогда.

— Знаешь что, перестань ты мне “вы”кать, а? Давай уже на “ты”, что ли. Три дня вместе, а…

Леон вдруг замолкает, резко вскидывает голову и внимательно смотрит в темноту подвального коридора. Вычищенная, собранная и заряженная винтовка в его руках замирает. Он осторожно, беззвучно кладет ее на землю, и достает из чехла на бедре большой охотничий нож, одновременно знаком заставляя девочку замереть на месте. Потом одним плавным движением встает с пола, бесшумно и хищно, словно тигр, скользит к темному дверному проему и исчезает в нем.

Она даже не успевает сказать себе, что все будет хорошо, как все становится плохо. Снаружи раздается рычание, звучат удары и металлический лязг, и в комнатку спиной вперед вваливается Леон. Он делает неуверенный шаг назад, и девочка успевает заметить, что ножа у него уже нет, а потом стремительно вылетевшая из темноты фигура буквально сметает мужчину с ног. Худой и невысокий, нападающий двигается с какой-то безумной, истеричной скоростью и силой. В тусклом свете фонарика она видит кровь на лице Леона, видит, как его руки тянутся к шее врага, но тот начинает с остервенением молотить мужчину по лицу чем-то большим и тяжелым.

Она хочет помочь, безумно хочет помочь, но не может сдвинуться с места, не может кричать, почти не может дышать. Её сковывает ужас, которого она не испытывала, даже глядя в черный глазок винтовочного ствола. Девочка может лишь смотреть, как темная тяжелая глыба в руках неизвестного раз за разом поднимается и опускается, разбрасывая вокруг темные густые капли. Как беспомощно трепещут руки, что протягивали ей еду и воду. Как знакомое и уже почти ставшее привычным лицо Леона с тошнотворным хрустом сминается, превращается в жуткое месиво из мяса и обломков костей. Даже когда руки мужчины безвольно падают на пол, оседлавший его зверь продолжает неистово бить, превращая голову ее спасителя в кровавую пульпу, вокруг которой растекается широкая черная лужа.

Ей кажется, что это длится вечность, но вечность заканчивается, и незнакомец, тяжело дыша, опускает руки, в одной из которых все еще зажат камень. Выпрямляется и вытирает свободной ладонью забрызганное кровью лицо. Знакомое лицо. Не сразу, но скованное шоком сознание подсказывает ей: залитый солнцем двор, мужчина в окровавленной рубашке. И мальчик. Беспомощный мальчик рядом с ним, который жалобно зовет на помощь. Который мгновенно реагирует на выстрел Леона и ловко бежит, то и дело меняя направление, не давая поймать себя в прицел. Этот самый мальчишка сейчас смотрит на нее с непонятной смесью триумфа, гордости и радости, словно сделал ей какой-то подарок, убив человека, который должен был помочь найти папу.

Убив Леона.

Продолжение>