Всеобуч, часть 2
Novomestskii<Предыдущая часть
Слезы высохли, и вместе с охватившей зябкостью пришел некий порядок в мыслях. Девушки мялись в каком-то дворе, думали, что же случилось, боялись статуи, снова думали, как объяснить творящееся, без толку пробовали звонить.
За это время шепотом, поминутно оглядывая двор больными глазами, успели помянуть «Книгу мертвых», Рериха, «Сайлент Хилл», Хокинга и не только.
- Н-ну, про тот свет вообще херня, - Маша зажгла сигаретку, пялясь на серое пламя. – Мы-то живые. И курить охота.
- Слушай, - встрепенулась Лера. – А ведь солнце-то настоящее! Светило до самого конца. И глянь, звезды!
Звезд Маша почти не разбирала, но поняла, что подруга имела в виду колючую оранжевую точку над крышей. Наверное, Марс.
- Не знаю я! Главное, как теперь выбираться?
- А как все началось? С тех овощей? Что это, кстати, а?
- Черт их разберет. Но точно не наше, приду домой, гляну в интернете.
- А, началось со света! Его же вырубили, - вспомнила Лера, задумалась. Вскинула голову. – может, надо к тебе домой? Вдруг там все нормально? Раз – и вернется!
- Мы уже час не можем пройти долбаную улицу, - усомнилась Мария. – И нас чуть не загрызли пауки. Может, вернемся в тот двор, где все началось? Это близко. А там уже прикинем, что да как.
Она в последний раз отметила время. Была половина десятого.
- Дай и мне, - вытянула Лера сигаретную пачку из ее кармана.
∗ ∗ ∗
Подобие плана придало сил и немного облегчило путь. Минуя школьный двор, Маша дико захотела заорать, выкрикнуть Димкино имя, но, сознавая почти очевидную глупость такого поступка, молчала.
Мир вокруг тонул в той же зыбкой, но не мешающей далеко видеть дымке, и тоже молчал. Пока не загудело сверху.
- Хоть кто-то! – заговорила Лера. – Самолет!
В почти черном небе летел, оставляя розоватый след, самолет. На его боку редко мигало зеленым. Через несколько секунд розовый след расходился в толстую пурпурную струю. Струя пухла, ветвилась, завиваясь в крученые хвосты и перья, и минутой позже на полнеба расползся пышной марганцовкой страшный, ни на что непохожий узор. Концы перьев спускались, почти скребя по крышам зданий, может, всего района, и давали тусклый мясной свет. Путницы живо отвели взгляд вниз.
Пять минут нетвердой ходьбы, поворот в знакомый двор.
- Машка! – восхищенно прошептала Лера, толкая спутницу. – Наконец! Смотри, бомж!
С радостью двинулись они к человеку с отрепьях, возившемуся к ним спиной у мусорных баков. Тот не замечал, орудуя рукой в мусоре, выдернул серую коробку из-под пиццы, открыл. Лера почти кинулась к нему:
- Извините! Вы…
Бомж, с абсолютно бомжовским, но ровно-серым лицом, включая белки припухших глаз, повернулся к ней, раскрыл коробку, уронив серый мучной треугольник на землю, вгрызся в картон. Девушки тормознули. Сжевав угол коробки, бомж уставился на них, ощерился, тряся головой, развел руки и довольно захрипел:
- Ма-аленькие, бе-еленькие.
И отдернулись шторы во всех окнах, но в окна смотреть было недосуг. Маше с Лерой хватило и вида бомжовых ног – босых, костистых, с четырьмя когтистыми пальцами буквой «икс», как у дятла.
Без оглядки бросились они от хрипящего урода на простор, прочь, к конечной. Забились в будку, долго тряслись, выискивая погоню, но никто не догонял. Стенки давали иллюзорную защиту с трех сторон, и думать, что прямо за ними может таиться нечто, никто не желал. Успокоившись, наблюдали за дорогой, где наверняка стоит уже, говоря полицейским о случившемся, вживую или в телефон Дима, плюнувший и на шефа, и на заказ. Или пытается дозвониться ей самой…
Нельзя, чтобы такое творилось с человеком! Не может быть такого! Не должно!
Дома напротив угомонились, шторы задвинулись. Но легче не стало.
- И что теперь? Ты видела того бомжа? Он весь серый, не как мы… - ожила Лера.
- Значит, он не бомж, и не человек, наверно, – не сразу ответила Мария. – Или тоже здесь застрял, как мы, и этот дым въелся в него, и превратил в своего. А мы тут чужие.
- Пока что… - ужаснулась подруга. – Что, если дым въедается в нас тоже?
- Будь спокойна, - дернула Маша углом рта. – Ты же чувствуешь его на себе и вдыхаешь.
- Нет! – зажав нос, Лера встала в угол, потом, размахивая ладонями перед лицом, шагнула наружу, на дорогу. Маша высунулась за ней, и обе забыли про дым.
Из-за спины доносилось легчайшее, почти невесомое шуршание и вздохи. Еще до того, как повернуться, обе поняли, почуяли: это поле начало шуршать и вздыхать.
Обернулись. Овощи вяло покачивались, неловко копошась и тихо пыхтя, и шелестели своими оболочками, показывая пробившиеся в верхушках клювы, походя на разбуженных сов. По полю пробегали редкие волны искорок – будто овощи быстро приоткрывали глазенки и тут же жмурились. И все шумела перистая кожура.
- Соволук, - зачарованно выдала Лера. Мария согласилась. Похожи.
Отринув страх и тревогу, забывшись на миг, они ступили на край поля – с мягкой, рассыпчатой, непохожей на позднеоктябрьскую землей. Растения все шатались, дрожали, еле слышно фыркали.
- Сфоткай, - сипло сказала Лера Маше в ухо. – Докажем…
Вспышку включить не решились, но таявшие морозным узором небесные перья еще давали каплю багрового сияния. Пока Маша снимала, Лера глядела окрест. Сделали два-три снимка посадок – овощи напоминали большие серые ананасы и шелушились твердыми, но очень гибкими перьями. А вот мигать они перестали.
Обойдя остановку сзади, углубились осторожными шагами в поле - все те же плоды, растущие до самого бугра, решили взять к бугру. Но тут на бугре появился человек.
Коренастый, непропорционально головатый, весь черный на фоне бурой мглы. И тащил мешок. Мешок был размером с Машину кухню, а сам человек, которого машина бабка точно обозвала бы «иродом», не смог бы ровно встать в обычной человеческой квартире.
Когда девушки молча понеслись, наступая на охающий соволук, к павильону, ирод остановился под холмом, выдрал из земли закряхтевший овощ, другой, сунул в мешок.
Маша и Лера влетели во тьму, под хлипкую защиту старого короба, припали, еле дыша, к щели в его углу.
Сборщик стал ближе. Он шел по прямой, и на коротких остановках рвал бешено искрящие овощи, разбрызгивая вокруг бледную сукровицу. Существа бились, вопили, летя в мешок.
Что-то коснулось Машиной шеи. Сухо и холодно. Она дернулась, стряхнула с себя какой-то мусор - и обмерла. Сверху свисали ржавые прутья кровли, один из них и задел машу, осыпав ржавчиной. Как они не заметили! Стены промялись, угловые столбы завалились кто куда и скрючились. Остановка превратилась в оплывший чешуей и ребрами труп самой себя. «Туда!» - шепнула Маша, показывая наискось, к домам – единственный путь, на котором дохлый павильон мог скрыть их от взгляда чудища-земледельца. Лера двинулась вслед, оставшийся без поддержки угол, грустно замычав, прогнулся внутрь.
Но они уже бежали. А сборщик, мигом позже – за ними.
Он молча, лишь сопя, прошел, как заводной, сквозь рассыпавшуюся остановку, в три шага перемахнул дорогу, таща за собой вопящий мешок, проворчал громко, но невнятно, с неожиданным проворством кинулся за Лерой – двое сообразили бежать в разные стороны – сшиб с нее кепи, а ее саму с ног.
Маша перестала бежать у угла дома. Лера поднялась на четвереньки, бросилась к какой-то двери, но пятерня размером с голову Леры схватила ее за шиворот.
Снова ожил, звеня, телефон. Но Мария уже побежала к подруге.
Не до конца понимая последствий, она прыгнула к отнимаемой от земли истошно вопящей Лере, но лишь потянула ее за пазуху, выдрав с непонятно откуда взявшейся силой кус ткани. Ирод, уже уходя и увлекая добычу, недоуменно зыркнул на Машу мелкими, заплывшими на квадратной харе глазенками, развернулся на пятке, мигом присел на корточки, сшиб Машу коленом и быстро сжал под мышкой до ломоты в костях.
Мешок с кричащим соволуком он так и не выпустил.
- Шалим. Шалим, непор-рядочные, - еле разборчиво сипел ирод. Лера, от которой Маша видела лишь трепыхающиеся ноги, орала не своим и вообще нечеловеческим криком, шебуршились и дико верещали в мешке плоды, мерно шевелилась перед глазами серая тряпка на чудище, и воняло порченым борщом.
- Кормиться? – ворчал давящим уши басом ирод, влезая во двор. – Хотят. Дело домашнее.
- Пустиии! – крикнула осмысленно Лерка. И затрезвонил ее телефон.
- Шумят? – удивился ирод. Уронил мешок, уронил на него с двухметровой высоты пленниц, Сжал обеих в ручищах, сдвинув головами так, что Машина щека взмокла от пота мелко трясущейся подруги.
У бритого черепа размером с колесо джипа был жабий рот с человечьими, но огромными зубами. Остальное было не лучше. Лера снова дико завизжала, а потом ее стошнило. Трепыхнулся и захныкал под спиной соволук. «Немного. Можно», выдавил урод, побегав глазами по девушкам, и сунул меж бортов грязной куртки Леры длинный колючий пластиковый цветок. Сощурился, вздохнул глубоко и вонюче, выдернул цветок и понес все полученное этой ночью дальше.
В подвал. Глубокий, лестница была длинная – Маша отмечала. И высокий – чудовище шло темным заплесневелым проходом почти в полный рост. Там воняло гарью, потом и какой-то острой приправой. Свернули в дверной проем, еще проем – черные, пузырящиеся плесенью потолки, целая анфилада. И пришли.
Громадную комнату освещало светло-серое пламя. Мелькнула сбоку длинная печь с несколькими жерлами, частью открытыми, частью под заслонками – но во всех пылало. Стало сразу до одури жарко.
Из угла вылезла еще одна туша – шире ирода, дряблая, женская. Ирод курлыкнул что-то, положил Леру и Машу на пол, придавил тяжеленным шевелящимся мешком – Маша успела повернуть голову и спасла шею от давки, заметив, как оскалилась женская туша на их угол, а ирод вручил ей тот самый цветок, что совал Лере. Туша затопала, встряхнулась холодцовой массой килограммов в двести, заурчала мягче.
Ирод сдернул с пленниц груз, ссыпал охающие мячи в короб. Заломил девушкам руки, перемотал длинными пластиковыми жгутами. Чмокнул губищами, пристально посмотрел на ничком лежащую Леру. Вышел, пятясь с… кухни? Женская туша заухала, взяла с печи длинный нож, взяла серый ком, швырнула в кадку с водой, потом еще и еще один. Плоды перестали нервничать. Туша, брезгливо фыркая, прогудела шагами к девушкам, осмотрела, больно потыкала горячей босой ножищей Маше в бок, сорвала чудом уцелевшую на ней сумочку, осмотрела, кинула в кадку. Приподняла за волосы скорчившуюся Леру, презрительно рыкнула, бросила и вернулась к печи.
Маша приподнялась, осмотрелась. Рядом лежала щекой в бетон заплаканная и грязная Лера, без толку дергала скрученными за спиной кистями рук. А дальше, до самой стены…
В той же позе, что Лера, лежал человеческий костяк, серый, как все вокруг. На краю грудины и вдоль бедра присохла аккуратно-прямоугольная полоска мышц. За ним громоздились ровным рядом кучи и кучки костей, от почти целых до совсем рассыпанных. Их покрывали белесые и черные наросты, а из наростов где редко, где буйно росли красивые, бледные, будто вырезанные из пластика цветы, вроде эдельвейсов. Это от них шел удивительный пряный аромат.
- Смотри на меня, - прошептала Мария, но Лера, поймав ее взгляд, извернулась, завалилась набок и, забившись, начала выть.
Иродиха подтопала, дала Лерке под дых, и Лерка смолкла.
На шум приперся ирод, шумно заморгал, глядя на сожительницу, которая сердито отчитывала его, а потом кивнула на связанных. Ирод похлопал ее по плечу и подтащил к бетонной тумбе бадью с плодами.
Хозяйка вынула притихший мокрый плод и воткнула в него нож. Соволук пронзительно запищал, тут же подняли шум, расплескивая воду, его собратья. Хозяйка покрикивала, хозяин рычал. Подвал наполнился дикой какофонией. Ирод, кося на Леру, снова буркнул что-то напарнице, получил в ответ более медленный кивок.
Треснули, разлетаясь под ножом, хрустящие перья, брызнул в потолок бурый фонтанчик и убитый плод отправился в железный таз на печи. Уродка разделывала второе орущее тельце, а хозяин, сдвинув оцепеневшую Машу вбок и отпихнув цветущие кости, навалился на Леру. Затрещала материя, и от Лериной куртки остались одни рукава. Девушка закричала, извернулась, плюнула в нависшую над ней рожу, получила страшный удар, от которого щелкнула спина, и больше роже не мешала, распластавшись игрушкой, и только изредка глухо мыча. Ирод с хлюпаньнем сопел и облизывал – Лерины волосы, потом свои губы. Хозяйка бухтела свое, нож стучал, соволуки орали, гудел огонь. Дикая возня окружила Машу со всех сторон.
Из носа потекла кровь. Мария тупо растерла ее о пол, повернулась вправо. В дюжине сантиметров от нее, глядя ей в глаза, дергалось на грязном бетоне белое Лерино лицо, почти бессмысленное и неживое. Маша хотела зажмуриться, но не могла, и все думала, что Дима рядом, может, над этим подвалом, что он плечист и силен, и что, не задумываясь, отметелил бы игравшуюся ими смрадную тварь. Или попытался отметелить. И пытался бы до конца.
Лера закрыла глаза первой, ткнулась в Машу, содрогаясь и сипло дыша. Чудовище удалилось к печи и урча, помогало подельнице готовить ужин. Почти все соволуки были забиты и ободраны, начала шуметь, вскипая, вода в тазу.
Что же теперь? Как быть?!
Лера не двигалась, жива – не жива, но сознание точно потеряла. Что же насчет тебя? Разрежут? Сварят? Оставят на подкорм цветам? Ответ вырисовался один – так или иначе. используют. Маша забилась, задергалась, как могла. Пока уроды стояли к ней спинами, подвигала ногами – они были свободны, а руки… Лента пластика дала на руках заметную слабину. Это ирод потянул ее за руки, когда сграбастал Леру, а потом так же дернул в прежнее положение.
У Леры лента была всего одна, значит, и тут похожая. Ослабив в двух местах. Хорошенько напрячься, потом опрокинуться на спину и втихую стащить… а потом?
Ты не сумеешь выйти, и главное – ты не одна.
Но ты не Дима. Он точно прорвется, поборет, ударит. А ты? Что сможешь ты?
Визжащий ком выпрыгнул из бадьи, расправил кривые крылья, покатился, подлетая, адским колобком по коридору. Ирод кинулся его ловить, хозяйка орала, настала суматоха.
Из таза повалил удущающий пар.
Ну и что? Что теперь?
Маша, обезумев, рванула путы, и они почти подались. Нажим сбоку – и вялая лента слетит с запястий. А хозяева вернутся. И тогда тебе точно конец. Не трогай ленту!
Лера очнулась, стонала, барахталась на животе. Наверное, они начнут с нее.
Ты все-таки не Дима. Как же тогда…
Еще раз посмотрев в сторону истерзанной подруги, Маша поняла. И в тот же миг решилась. Пустяк? Да! Но неужели это и есть самое нужное в выпавшую ночь?
Хозяйка притащила беглеца, хлестко бросила на тумбу. Указала на свернувшуюся комочком Марию, взяла в лапу нож. Сожитель подковылял к Маше, дернул за шиворот – и замер. Дрогнули его замусоленные складчатые одежды, капнула на ногу вязкая слюна.
Хозяйка, собрав морду гармошкой, встала на цыпочки, тюкнулась макушкой о потолок.
А Мария через силу глядела на обоих, прижимая к груди длинный пластиковый цветок.
Туша швырнула в тупую рожу мужика полумертвым плодом, а потом с оглушающим ревом кинулась на него, махнув ножом. Ирод увернулся, ударившись всем телом в задрожавшую стену, но второго удара не избежал – хлестанула из плеча черная струя. Заскрипев, он сам бросился в атаку. Два чудовищных тела столкнулись, полетели вбок, врезавшись в печь, раздробили ее край. Вареный соволук окатил их черным градом. Но туши, уже не видя ничего, сшиблись снова, проломили стену с входом и общей, с полтонны, массой покатились по коридору прямо, до дальнего конца, выдирая друг из друга куски. Дом сотрясался, летела на пол седая пыль. И Лера очнулась.
- Где… кто? – еле прошелестела она.
- Мы. К сожалению, еще тут, – ответила чужим голосом Мария, подбирая нож. – Выход свободен. Пока. Идти можешь?
∗ ∗ ∗
Из соседней комнаты они чуть не сбежали обратно. В четырех ее углах сидели, копошась. маленькие ироды с мордами кретинов и, скалясь, метали от одного к другому соволучину. У самого мелкого, с габаритами упитанного семиклассника, ерошился на башке клок светлых волос. Каждый, не отрываясь от игры, провожал взглядом сперва попятившихся в кухню, потом медленно пересекших заваленную бетонным крошевом комнату беглянок. Все деловито пыхтели, но не трогали, да и на не умолкающий вдалеке рев и грохот драки не реагировали.
Лера была плохая. На подвальную лестницу ее пришлось сначала вкатывать, затем обходить и тащить почти как тот мешок. Разведав беглым нездоровым взором как оказалось, знакомый двор, Маша выволокла подругу в неживой колючий палисадник, где самодельная трава особенно густела, и утянула за угол, к глухой торцовой стене.
- В голубятне укроемся, она пустая, - тяжело дышала Маша. – Помнишь, через двор?
Вряд ли Лера помнила теперь хоть что-то. Она осела наземь, молчала и тряслась.
Телефон в кармане Маши уцелел. Как она боялась, что он зазвонит там, при побеге! Вытащив, она испугалась другого. Не мог телефон больше звонить. Он разрядился.
На Машу накатил черный медленный ужас, сменившийся паникой, когда ее толкнули в спину. Она извернулась, чуть не сломав шею, встав, пригнувшись, между Лерой и…
- Мвы? – промычал страшный ребенок из подвала. Тот, что со светлым вихром.
- Уйди, - прошипела сквозь выступившие слезы Мария, стиснула в руке прижатый к земле нож.
- Мвыы! – довольно вежливо сказал уродец и отступил на шаг. – Ам! Там!
Он указал пухлой лапой на дом, а другой положил перед Машей бумажку.
- Мвы!
- Слышишь? – хрипло зашептала девушка. – Он нас на «вы» зовет.
- Ам, – кивнул собеседник. – Адо!
Махнул лапой и убежал за угол. Мария на автомате схватила бумагу, обхватила Леру, помогая встать, и странная пара поковыляла к укрытию.
Голубятня оказалась заперта, да и торчала высоко, втащить туда Леру было нечего и думать. Но ее низ укрывала ржавая жесть. а почти впритык стояла на сдутых шинах серая «Тойота». Если что, есть два пути бегства и некоторый обзор…
О котором Маша забыла, прочитав бумагу.
«Распределение школьного микрорайона между сотрудниками…»
Края листа обгорели и в то же время пахли тлением и сыростью, будто чудом миновали растопки бомжацкого костра в гнилом подвале. Ниже читалось отвратительно, но угадывалась таблица. Под которой – полусмазанная Людовасина подпись.
- Нам! – пискнула Маша. – Поняла? Он сказал сейчас – «Вы, вам!». Он знает нас, а мы… мы там уже были.
- И что? – тускло спросила Лера. Ей было очень худо.
- Как что? Это наши дома, мы сегодня, или вчера были в них! И потеряли наш листок, помнишь, это ты его стащила и скопировала, чтобы у нас была бумажка, чтобы жильцы не серчали, ну?
- Наверно, - скукожилась подруга. На холодной земле, меж холодного металла. Плохо.
- Где ты ее выронила? Парень нам ее вернул! Он знает, не меня, так тебя точно!
- Кровь. – удивилась Лера. потрогав себя. На ее пальцах она была уже не совсем красной, скорее темно-розовой. Значит…
- Сколько было детей у того мудака? Которого ты ширнула в палец?
- Четверо…
«Держи голову в холоде», - наверно, мудрые слова. Через четверть часа мысли стали ясными, а подгоняемые страхом – ускорились. Но знать бы, в нужную ли сторону…
Еще чуть позже Маша придумала, а Лера начала примерзать. Мария отдала ей свою кофту. Потерла свои начавшие бледнеть щеки, потерла, стиснув в ладонях, Лерино лицо.
- Да смотри же! Наша вещь с их кровью перебрасывает получившего эту кровь сюда. Ведь ты отерла ручку, а бланк с кровью дала подержать мне, верно? Значит, мы обе коснулись. Это вроде билета.
- И?
- И где-то через час все это началось, постепенно, помнишь ведь?
- Нет…
- Зато я помню! Вспомнила! И дед, и свет, который потух, и шторы! Всего час, Лер! А вещь отсюда, если пустит нам кровь, то… ну? Надо проколоть хоть палец.
- Я не смогу… сил нету, – пробормотала Лера.
- Тогда ты первая, - встрепенулась Маша. – В нас уже попала эта дрянь, и чем дольше мы здесь… Давай! – она сунула Лере нож хозяйки, и нож заплясал в ее руках, но не только от слабости.
Далеко-далеко, от бульвара, грохнуло. Подпрыгнула слегка земля, над домами разнесся искаженный, резкий соволучий писк. Немного позже ударило еще раз. Кто-то шагал.
- Скорее! – велела Маша, но Лера выронила нож, вяло подняла ладонь.
- Подожди… Вдруг нож наш… а не отсюда…
- Бруух! – ближе, уже у Пролетарской. Ленин жив? Да нет, такая масса явно посолидней монумента… И ближе запел на разные тревожные тона соволук.
- Нет! Некогда проверять! – закричала уже Маша. – Если я ткну тебя первой, ты будешь еще слабее, дура!
Она втиснула нож в пальцы подруги, и снова топнули, и обеих оглушило громкое неживое квохтанье и верщанье. Маша плюхнулась лицом в Лерины ноги, вспомнила что-то рваное, косматое, с огнем... да! Гроза в Москве. Прошлым летом, когда Дима возил ее на каникулы. Молнии бьют, кажется, прямо в угрюмые длинные дома и могучие башни, рокочет, катится гром, и машины на улицах и парковках беспокойно визжат. Сигнализация.
Подняла голову. Да, встряхнутая чудовищными шагами «тойота» орала. На весь двор.
- Мааленькие! – сунулась в просвет рожа давешнего бомжа. И грязная, тонкопалая рука.
- Иди на хер! – Маша всадила мертвецки сжимаемый нож бомжу в переносицу, и он с дивной легкостью прошел хрящ и кости, утонув по ручку в страшной башке.
- Нельзяа! – заревел бомж, сверля одним мутным глазом Машу, а вторым кося на нож. Шумно икнул. Грохнулся навзничь и замер. Машина орала.
- За ним придут пауки! – взвизгнула Мария, толкая Леру подальше от тела. – Сейчас возьму ножик…
Но бомж уже запузырился и разбух дрожжами, и теперь лопался ленивой пеной. Нож согнулся, как пластилиновый, и утонул в пузырях. Когда Маша оттащила Леру к забору палисадника, тело пропало, оставив на земле только свои рваные одежки. Пропал и нож.
- Все правильно... – выдохнула Лера, видя это.
- Не совсем… Ты верно сказала, нож был не их.
- А нам что?
Неведомая шагающая дрянь уже топала по Пролетарской. В окнах дергались шторы. но обитатели не показывались. Оно и к лучшему. Но как теперь…
Обе оглохли разом, даже вой машины пропал, перекрытый чудовищным толчком и ревом, где смешались звуки дробящегося камня, лопающегося металла и стекла. Дальний дом, выходивший на Пролетарскую, треснул по швам многих плит, во всю ширину, и половина крайнего подъезда, откалываясь, повалилась во двор, хороня все и вся под выдавливающим уши гулом и тяжелыми тучами пыли.
Миг – и Маша перемахнула заборчик, укрывший слегка от летящих осколков. Еще секунда – неведомо какой силой перетащила Леру. Проморгалась, кашляя. В палисаднике торчали неживые травы. Маша вырвала одну, на вид саму острую, из земли – та сразу подалась, будто просто воткнутая в землю. Сунула подруге.
- Коли! Ты первая, помнишь?!
∗ ∗ ∗
- Ну, хоть не теракт, - протер платочком жирную шею заместитель главы районной управы. Но вид из окна черной массивной машины был соответствующий. С холма, где ехали, хорошо просматривался массив слишком густо для обычной ночи горящих окон, а в его центре чернело пустое пятно, разбавленное тонким оранжевым пламенем и покрытое серым, с желтыми отсветами дымом.
- Так и сообщайте прямым текстом, как Володька-спасатель сказал, - проворчал заместитель пресс-секретарю. – Цитируйте. Причина установлена, причина бытовая. Взрыв газа. И пусть не елозят. Если что, пожарный штаб и МЧС уже там. Нам нечего таить!
- Это да, - кивнул секретарь, тыкая в планшет. – Начали писать, как есть. Даже десятый канал уже разочарован. Тем более, никто не погиб.
- И слава бо… - заместитель пресекся, подумав, что славить бога при взрыве все же не стоит, а миг спустя – увидев двоих, выскочивших на дорогу. Полуодетых, грязных и смертельно бледных в свете фар женщин. Одна опиралась на другую. Водитель ругнулся, объехал.
- Зря мы так, - сказал секретарь.
- Чего? – приподнял брови чиновник. – Мы спешим! Там дело, и пострадавшие, и пресса.
- А если это те самые пострадавшие, то пресса расскажет и про них, или они прессе про вас, будьте спокойны, – сухо сказал секретарь. – А ведь можно выручить, да и электорат нам нужен…
Лера и Маша перестали ломиться в машину далеко не сразу. Потом, втиснувшись, плакали, ныли и выли, пропитав весь салон странной гарью и наконец-то заставили заместителя сначала растрогаться, после нахмуриться, а потом покрутить пальцем у виска.
- Нам надо в полицию! – яростно прервала его Мария. – А ей – в больницу! Или наоборот… Там Дима ждет, он настоящий!
- Ну и езжайте, - бросил заместитель. Охранник не очень любезно передал девушек людям из автомобиля с мигалкой, и через пять минут Маша увидела в окне серое, но с желтыми окнами и синей неоновой надписью, здание участка, а рядом, у крыльца –машину Димы, а Лера не видела ничего.
∗ ∗ ∗
Никто не знает, как Диме удалось заставить пару патрулей выехать на поиски, которые по закону должны были начаться через три дня. Хотя Димин дальний родственник, капитан в том самом участке, что-то, может, и знал.
Оперативники и следователь, молодой и удивительно аккуратный в разговоре и записях, долго и внимательно слушали – сначала Машу, потом, в больнице и на выписке – Леру. А собрав все, что можно, оперативники мягко и вежливо направили Машу к своему шефу, а тот, всучив ей пару тонких папок - обратно. Аккуратный следователь осерчал и посоветовал не сбивать поисков, иначе психиатрическая экспертиза будет грозить не только Валерии.
Тогда Маша написала новое. Семью грабителей и насильников искали с месяц, обходили все подъезды, проверяли не всех, конечно, но многих, включая жильцов расселенного после взрыва газа дома. Не нашли ни насильников, ни грабителей.
Лера удивила тем временем докторов. У нее обнаружили все признаки тяжелого токсикоза, но признаков беременности – нет.
- А так вообще бывает? – насупилась Маша, навещавшая Леру вместе с ее родней.
- У нас, в наших широтах – нет, - серьезно ответил врач. – Но если беднягу заразили чем-то экзотическим, что нам неизвестно, да еще с учетом тех травм… Возможно всякое. Мы проверяем.
- Спасибо.
Маша пошла домой, готовить ужин, но не смогла прикоснуться к капустным головам. Дима месяц держался на голодном пайке, зато научился готовить хоть что-то сложнее жареной картошки. Вернувшись как-то с работы пораньше, он застал Машу гладящей баклажаны и приговаривающей:
- Вы не виноваты, это все те. Там…
С того дня они начали готовить вместе.
Чуть позже пришло время психиатров. Маша экспертизу прошла, а Лера – нет. Доктора причин странной болезни так и не обнаружили, а симптоматика тем временем ослабла, хоть и не прошла совсем. Леру увезли в родной поселок, где к новому году она умерла.
Маша продолжила работать в школе, но в другой, ближе к дому и с зарплатой побольше. Все вокруг еще долго мусолили слухи о страшной доле молодых учительниц, которых ненавистное начальство заставило таскаться ночью по дворам, где их оприходовала неизвестная банда. А могли и убить! Но всеобуч не отменили.
Ровно через год Маша, проехав свою остановку, укатила на автобусе к конечной, на край города, неспешно побрела к одинокой на фоне оживленного двора руине в полтора подъезда – дом обещали разобрать через год, но, как всегда, затянули.
Все тут было скучно, уныло и тускло, кроме единственной яркой детали, заметив которую, Маша покинула двор и до сих пор старается не ездить в ту сторону.
В давно вытоптанный пожарными, брошенный и окаменевший слой палисадной земли кто-то любовно всунул красивые, вырезанные из зеленого и белого пластика цветы.