Волк, или Анатомия страха

Коля наткнулся на этот альбом вьюжным февральским днем, около четырех — в тот зыбкий час, когда комнаты еще не подернулись сумраком и можно обойтись без света. Была пятница, и мама взяла его из садика пораньше. Но если бы она знала, что произойдет дома, она бы хорошенько подумала, прежде чем сделать ему такой подарок.

Она ни о чем не догадалась даже тогда, когда услышала, как скрипнула дверь.

— Что тебе понадобилось в спальне? — донесся с кухни ее спокойный голос.

А между тем все уже началось.

БИ-БИП!

Большой зеленый грузовик на полной скорости влетел в спальню, но проскользнул по гладкому полу — и прямо в ножку стула: БАХ! А на стуле лежала стопка белья, только что снятого с веревок — высохло, мама собиралась его гладить. От удара стопка накренилась и рухнула. Белье снежными комьями разметалось по полу, а на Колин любимый грузовик раскинувшей крылья птицей опустилась белая простыня. Вот тогда-то Коля и нашел альбом.

Он лежал на том самом стуле, большой ярко-красный альбом для фотокарточек, мама второпях забыла убрать. Теперь белье упало, и он лежал на виду, дразня любопытство. "Я ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНЫЙ", — шептала красивая обложка. Коля принял его за большую книжку, не удержался, подошел, спотыкаясь о белье, стащил на пол — уф, тяжелый! — и, сев на какую-то наволочку, принялся разглядывать картинки. На первой странице была одна большая фотография с подписью в центре. Какие-то незнакомые дядя и тетя, а между ними — мальчик и девочка. Девочка была похожа на маму. Колину маму.

— Господи!

Мама прибежала на шум да так и застыла возле двери, в ужасе прижав к вискам кончики пальцев.

— Мам, это ты маленькая, да? — просиял Коля и ткнул в фото.

Мама вырвала альбом у него из рук.

— Где ты его взял?!

У нее сегодня какой-то странный голос. Не мамин.

— Где ты его взял, я тебя спрашиваю?!

Глаза у нее стали большие-большие, заблестели. Коля увидел в них свое отражение, робко засмеялся и протянул маме руку.

Мама стукнула по руке вырванным альбомом.

Коля заревел.

Закончив воспитание, мама выпрямилась и открыла альбом. Первая фотография. «МАМА, ПАПА, ЛИНА И ТОЛИК. 1970 ГОД.» Ей здесь десять лет. Толику, братику, четыре. Столько же, сколько сейчас ее КОЛЕ.

А ведь это последняя фотография Толика, внезапно подумала она. «Когда мы фотографировались? Летом, в августе, кажется… а в сентябре он… его…» Улыбающийся Толик вдруг скривился и куда-то поплыл, и мама, и она… все в тумане…

Горячая капелька упала на глянец.

Лина захлопнула альбом, положила на шкаф, чтоб Коля не достал, и начала рассеянно подбирать с полу белье.

Коле уже надоело реветь. Не очень и больно. Набычившись, он поднялся на ноги, взял наволочку, на которой сидел, и неловко положил на стул. Потом, все так же надув нижнюю губу и поглядывая исподлобья на маму, принялся высвобождать грузовик. Возился истово, пыхтя и отдуваясь. Наконец водрузил простынь на стул, взял машину в охапку, подошел к маме и пробурчал в пол:

— Я больше не буду…

Лина заплакала и прижала его к себе.

— Мам, а зачем ты плачешь? Я же не буду…

Очень хотелось поплакать за компанию, уткнувшись в домашний мамин халат… Коля поднял голову и увидел ее глаза — покрасневшие, мокрые, подогретые добротой, рвущейся изнутри. Его простили. Его любят сейчас больше всего на свете, для него сделают все, что он попросит.

— Мам, — потянулся он к ее уху, — ласскажи сказку.

— Сказку? — Лина всхлипнула, и удивленно на него посмотрела. — Какую?

— Интелесную.

— Жили-были дед да баба, и была у них курочка…

— …КУЛОЧКА ЛЯБА! — выпалил Коля. — Не-е, ты уже эту лассказывала. Длугую!

Толик тоже «р» не выговаривал, вспомнила Лина. КУЛОЧКА ЛЯБА. ВОЛК И СЕМЕЛО КОЗЛЯТ. Он очень боялся Волка. А она им его пугала. Спрячется за печку — у них дом тогда деревянный был, свой, в центре города, с огромной брюхатой печью посередке — да как выскочит, как завоет! Толик в слезы, а отец ей подзатыльник — не пугай. Тогда она лезла на печку, сворачивалась в клубочек и тихо, про себя, злилась. Потом Толик ее находил и тормошил играть. «Только не пугай меня больше, ладно? А то мне стлашно…»

— Я расскажу тебе сказку про Волка и семерых храбрых козлят, — сказала Лина. — Но сначала давай приберем что раскидал. Нехорошо же так… Коля-Коля-Николай… горе ты мое… — И крепко прижалась губами к его светлым, пахнущим молочком волосам.

Они вместе собрали белье, потом устроились на диване — Коля верхом на подушке, Лина рядышком, поджав ноги.

— Слушай. Жила-была Коза. И было у нее семь маленьких козляток. Таких, как ты…

Она любила сказки. В них было что-то невыразимо-наивное, теплое, домашнее. Детство, сладкий, удивительный сон… Она делает уроки в большой комнате за обеденным столом. К одинокой старой лампе подбирается сумрак. Поблескивает темное окно, темное, как стекло в щитке у сварщика. Хоть и топлена печка — а прохладно, на плечи накинута старая папина шуба. Сам он уютно посапывает на диване. Маме с Толиком хорошо, они на печку забрались, греются. Вся горница будто спит. Только шелестит неторопливый материнский голос, рассказывающий Толику новую сказку…

Как сон.

Разбившийся вдребезги 13 сентября 1970 года.

Она вздрогнула.

Сказка оборвалась. Лина посмотрела в окно. В квартиру просилась вьюга. Она исступленно бросалась на стекло хрусткой снежной крупой. Холодно на улице.

А тогда, тринадцатого, было тепло, даже жарко. Будто солнце и не распрощалось с летом. Толик остался дома один, а Лина с мамой и папой пошли по магазинам. Лину не хотели брать, хотели оставить присматривать за Толиком, но она устроила выревку. «Ладно уж, рева, собирайся.» Толику наказали никуда не выходить и запереться изнутри на крючок. Отец хорошенько захлопнул дверь и прислушался. Внутри брякнул крючок.

«Все?»

«Ага.»

«Ну, пока, сына, мы сейчас придем. Смотри у меня, на кухню ни шагу.»

«А то придет серенький волчок и ухватит за бочок!» — дразнясь, пропела Лина.

«Пап, она меня опять пугает…»

Они зашли в промтоварный да в хозяйственный, а потом Линка затащила родителей в «Детский мир», выбрала себе сапожки, а Толику — желтую пластмассовую машинку. Больше ничего так и не купили, отправились восвояси. Лина побежала вперед.

ТУК-ТУК-ТУКТУКТУК. «Мы пришли!»

Дверь скрипнула. Из сеней — ни звука. Лина в недоумении постучала еще. Никто не отзывался. Тогда она схватилась за ручку и дернула дверь на себя.

ДВЕРЬ БЫЛА НЕ ЗАПЕРТА.

Лина догадалась: Толик в окно увидел ее, открыл дверь, а сам спрятался где-нибудь. Она взбежала по скрипучим ступенькам и ворвалась в горницу.

Прихожая. Направо — кухня. Прямо и направо — печка, тут приступок, чтоб наверх забираться. Слева — закуток, где висят пальто и фуфайки и стоят всякие банки с вареньями да соленьями. И еще стиральная машина. За занавесками. Прямо — большая комната. Дальше, направо, вокруг печки если обойти — спальня.

Линка ходом — в спальню. Там шкаф стоит большой, здорово прятаться. Или можно под мамину кровать залезть.

«А вот я тебя и нашла!»

Голос осекся, когда она распахнула дверцы шкафа. В нос ударил резкий запах нафталина. Здесь висели мамины платья и папины костюмы. Внизу — зимние шапки, новые теплые мамины сапоги и груда какого-то тряпья. Но Толика в шкафе ну было.

Значит, под кроватью. Лина захлопнула шкаф, опустилась на коленки и заглянула под кровать.

Одна пыль.

Лина медленно встала на ноги. Противный мальчишка. Думает, я его не найду. Погоди же!.. Она придирчиво осмотрела спальню, потом большую комнату. В большой комнате была всего одна прятка — под столом. Но вообще-то, когда они играли в прятки, Толик обычно забирался в шкаф, что в спальне.

Может, на кухне?

Лина миновала прихожую, остановилась около черного зева печки. Никого. Не полез же он, в самом деле, в печку! «Он ВСЕГДА прятался в шкаф», — вернулась назойливая мысль. Почему-то стало зябко.

«Ну все, я так не играю! Выходи! Я закрою глаза!»

Она повернулась к стене, но зажмуриться так и не успела, потому что на печке что-то шевельнулось.

ТАМ ЧТО-ТО ШЕВЕЛЬНУЛОСЬ!

«Ага, вот ты где!»

Приступок закряхтел под нею. Она поднялась на вторую ступеньку, уцепилась за край печки и заглянула наверх.

Никого.

Но ведь ТАМ ЧТО-ТО ШЕВЕЛЬНУЛОСЬ!

У нее перехватило дыхание. По спине босыми холодными ножками пробежал страх. Показалось, успокоила она себя, ухватилась за это слово. Просто показалось. Почудилось… Но где же Толька?

«А вот я сейчас Волка позову!» — крикнула Лина. И напряглась, ожидая, что сейчас тишину разорвет рев. Но дом — пустой дом! — не ответил ей. Она не услышала ничего.

Она увидела.

ЗАНАВЕСКА.

Не может быть. Там ведь нельзя спрятаться, в закутке, там стиральная машина, старая, с облупившейся краской и замотанным изолентой шлангом. Там машина и банки, и еще одежда. Они не живые, они НЕ МОГУТ шевелиться и колыхать занавеску, но… занавеска-то дернулась, Лина это видела! Колени задрожали, она крепче ухватилась за печь, прижалась к теплому боку. Она не спускала глаз с занавески. Гномики, гномики из мультфильмов нарисованы на белой ткани, они улыбаются, они водят хороводы — и притягивает взгляд их беззаботная пляска. «Иди к нам, иди сюда!» Гномики, Лина так любила их… раньше.

Придется спуститься. НАДО. И посмотреть, что там, в закутке. Нет, это уже не игра. Игра не может быть… страшной.

Лина слезла с приступка и шагнула вперед.

Раз.

Ноги как деревянные.

Следующий шаг.

Воздух стал другой… тяжелый… липкий… противный… застревает в глотке… в легких… невозможно дышать, невозможно!..

Третий.

В платье вцепился страх. Крепко держит, не пускает, шепчет. Это он там шепчет?.. Толькин голос… «Не ходи… там ВОЛК». При чем тут Волк? Лина не боится Волка, никогда не боялась, она знает, что все это сказки, она уже ходит в третий класс и поэтому знает.

Четвертый.

Вот она, занавеска. Можно потрогать, только протяни руку. Что ж она такая тяжелая, рука?..

«А ЕСЛИ ТАМ ВОЛК?»

Лина протянула руку, и отдернула занавеску…

— Мам, а дальше? — Коля дернул ее за рукав.

— А? Что? — Она встрепенулась, посмотрела на него.

Но не увидела.

Увидела пустой дом в сентябре 1970-го. Себя, стоящую у занавески. Смеющихся гномиков. «Иди сюда!»

Она отдернула занавеску.

И в тот же миг что-то темное обрушилось на нее. Она взвизгнула. ОНО было мохнатое и тяжелое, она зажмурилась, а ОНО повалило ее на пол. Она отбивалась, она брыкалась изо всех сил, пытаясь сбросить с себя неведомое чудище, но ОНО не испугалось ее и прижимало, прижимало к полу, подбиралось к лицу, уже прикасалось к щекам мягкими шерстинками, они лезли в нос, в рот… противные, противные, противные!!!

Это продолжалось всего лишь несколько секунд, и вдруг — исчезло. Ничто не мешает дышать. Лина открыла глаза и в полумраке увидела над собой лицо. Она вскрикнула.

Но это был папа, ее папа. Он пришел так вовремя! Сильные руки обхватили ее и поставили на ноги.

«Что тебя туда понесло? Шубу сронила…»

ОНО оказалось шубой. Старая папина шуба, совсем не страшная, мягкая и очень теплая, висевшая здесь, в закутке и сорванная Линой. Нет — не сорванная, а упавшая. Сама собой. Теперь папа убрал ее на место, милый, хороший папа. Это шуба, обыкновенная шуба.

А ГДЕ ЖЕ ВОЛК?

Из-под стиральной машины нехотя выполз темный языком какой-то ручеек. Выполз — и замер, задумчиво выбирая, куда дальше.

«А где Толька?» — спросил папа.

Он сначала спросил, а потом уже заметил, как расширились Линины глаза, как испугалась она, увидев странный ручеек. Странный? Когда она месяца три назад, убегая от Толика, налетела на трюмо, уперлась ладошкой в стекло и оно лопнуло, распоров ей руку, на полу образовался такой же ручеек. В ладошке застрял осколок, небольшой стеклянный зуб, и потом мама, охая, вытащила его, забинтовала руку, но кровь жуткими пятнами запачкала бинт, Лина видела все и ей было очень, очень больно. ОЧЕНЬ.

Папа молча взял дочкины руки, приподнял, перевернул ладошками вверх. Нет, крови не было. С Линой все в порядке. Кровь — чья кровь? — текла из-под стиральной машины.

«Иди в комнату», — глухо приказал отец.

Он редко приказывал, и поэтому Лина испугалась еще больше. В глазах застыли слезы, ноги дрожали как будто она стояла на высокой крыше, у самого краешка, и смотрела вниз. Она с трудом добралась до дивана и села. Из прихожей слышалась возня — папа переставлял стиральную машину. Потом раздался его голос:

«Так ты тут еще и банку разбила с вишневым компотом… Обрядилась…»

«Это не я, это ВОЛК!» — хотела крикнуть Лина, хотела — и не крикнула. Да, это она. Она уронила шубу. Она разбила банку. Она спрятала Толика. Да так, что сама не может теперь найти.

Пришла мама, видно, заговорилась на улице со знакомой.

«А где Толик?»

«Его утащил ВОЛК», — вдруг отчетливо сказала Лина.

Мама странно посмотрела на нее, переглянулась с папой, который так и замер со стиральной машиной в руках.

«Доченька, что с тобой? Тебе плохо?»

ГДЕ ТОЛИК?ТЕБЕ ПЛОХО?ГДЕТОЛИКТЕБЕПЛОХОГДЕ…

— Мам, что с тобой? — Коля испуганно посмотрел на маму, внезапно побледневшую и глядевшую куда-то мимо него. — Мам!!!

Она очнулась.

И неожиданно обняла его, прижала к себе, словно хотела защитить от кого-то. Коле не понравилось, он загудел:

— А дальше что?

— Что?

У нее был тихий голос.

— В сказке?

— Какой?

Вот те раз, она и забыла.

— Ты лассказывала сказку. Пло ВОЛКА и козлят. Плишел ВОЛК и всех козляток съел, а один в печку сплятался. А дальше?

— Это плохая сказка, Колюш, очень плохая. Я ее тебе потом дорасскажу, если хочешь, ладно? Мне сейчас еще белье гладить.

— А ты гладь и лассказывай.

— Нет.

— Ну, мам…

Она встала, быстро прошла в спальню и плотно прикрыла за собой дверь. Потом бросилась на неубранную кровать, уткнулась в подушку и заплакала — беззвучно, безудержно, горько.

Была пятница, 12 февраля.

НАКАНУНЕ.

Снег все валил и валил. Белые мухи на мгновение появлялись перед лобовым стеклом, потом вдруг взмывали вверх, крутились в танце-вихре и проносились мимо, а им на смену из неизвестности врывались новые, чтобы так же исчезнуть. День растворился в метели, и вот уже посерело все вокруг, потемнело — бледной тенью спускается вечер. А снег валит и валит. Ни черта не видно.

Сергей щелкнул переключателем и потянулся за папиросами. Вспыхнула только правая фара, в струе света испуганно заметался целый рой снежных мушек. Левая опять не горит на «дальнем». Сергей знал такой грешок за своим «Уралом», но устранить все как-то руки не доходили. Вот приедем домой, тогда и займемся, а пока что хватит и «ближнего». Он переключил свет с «дальнего» на «ближний», и левая фара исправно загорелась. Ладненько.

Закурил.

Сегодня он сделал три рейса. Через полчасика доедет до лесхоза, разгрузится, поест — и спать. А завтра с утра, если часиков в семь встать, можно первым успеть на делянку, первым нагрузиться… за день-то рейса четыре выйдет. Тут недалеко ведь возить, не как дома… Какой у нас завтра день?

Дорога пошла в гору, мотор заревел, будто подсказывая: «СУ-УБ-БОТА, СУ-УБ-БОТА».

Точно, суббота. То есть послезавтра, в воскресенье… воскресенье какое число? Правильно, четырнадцатое… командировка кончается! Перегоним лесовозы, тут всего-то полторы сотни километров — и дома. Хватит вкалывать.

Сергей затянулся последний раз, приопустил стекло и протолкнул окурок в щель. Заурчало в животе. Замотался сегодня, пообедать не успел. Глянул на часы, присвистнул: начало шестого. И совсем некстати подумал: «Линка с Колькой как раз, наверно, ужинать садятся». За две недели он успел по ним соскучиться. Особенно по Кольке, по его смешному говорку. «Коля-Коля-Николай, а ты по папке соскучился?»

Снег не унимался.

Была пятница, 12 февраля.

НАКАНУНЕ.

Коля, казалось, забыл, что сказка осталась недорассказанной.

Сначала он строил из кубиков башню, но башня оказалась кривой и развалилась, а делать ее по-новой ему уже расхотелось. Он стал рассматривать картинки в книжках, которые дала мама. Потом они поужинали, но Коля ел плохо и все молчал, так что Лина забеспокоилась, уж не заболел ли, поставили градусник, посмотрела в горле. Температура была нормальная, но миндалины Лине не понравились.

— Глотать не больно?

— Не-е…

Она напоила его горячим чаем с медом и уложила спать. Коля что-то совсем раскис, не говоря ни слова, позволил себя раздеть. Лина подоткнула одеяло, поцеловала его в лобик и хотела уже выключить свет в его комнате, как вдруг:

— Мам, а Волк… он какой?

Сердце у нее екнуло.

— Ну какой… серый… серый, на собачку похожий… на дяди Ленину.

У дяди Лени, соседа по лестничной площадке, жила громадная овчарка Альма — как теленок. Не злая, правда, но Лина ее все равно терпеть не могла.

— А он меня не съест… как козлят?

— Что ты, успокойся, он живет в лесу и тебя не тронет.

— Но папа тоже сейчас в лесу…

— Он не в лесу, он в командировке.

— Волк его не съест?

— Нет, папа у нас сильный и смелый, Волк испугается и убежит.

Смелый… Уж она-то знала, какой смелый. Вон даже топор в спальню притащил, под кровать: на случай, говорит, если воры ночью придут. А у них и красть-то нечего.

— Мам, ты тут посиди, со мной… чтоб я не боялся…

— Посижу, посижу. Спи.

Минут через пятнадцать, когда Коля задышал глубоко и ровно — уснул, — Лина встала. Она почувствовала себя такой уставшей, что не стала даже смотреть телевизор, а сразу легла спать. Сон, будто поджидавший ее у изголовья, закрыл ей глаза теплыми невесомыми ладошками и…

…ТЕМНОТА… она сгущается, сжимается, превращается в нечто… непонятно, не разглядеть, темно… ЗВУК, появляется звук, какой-то звук, тихий свист, чайник вскипел… вот он, чайник, выплывает из мрака, закопченный чайник… и свистит, свистит… и внезапно взрывается!.. пламя, все горит, жаркое пламя!.. спокойно, Лина, ты же не слышишь взрыва, ты не слышишь, как трещит пламя в ночи, ты ничего не слышишь, потому что спишь… не бойся… вот, сгинуло, исчезло, опять мрак, один только мрак, всюду, всюду!.. и вдруг раздался ГОЛОС, громкий, четкий, как у диктора в телевизоре, и она услышала ГОЛОС, и содрогнулась во сне, потому что ГОЛОС сказал: «ЧЕТЫРЕ ГОДА И ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА ТЫ ЖДАЛА. ТЕПЕРЬ ПОРА».

«Пора. Теперь пора!»

«ПОРА!»

«ПОРА!!!»

«Ра-ра-ра-а-а…» — загремело в ушах, и Лина в ужасе проснулась.

В спальне было темно и тихо. Только неутомимый будильник бодро отстукивает: «ТИК-ТАК, ТИКИ-ТАК, ТИКИ-ТАК, ТИКИ…» Будто смеется над ночными страхами. Ему можно, он будильник, всего лишь будильник, ТИКИ-ТАК, ему наплевать на ЧЕТЫРЕ ГОДА И ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА.

Откуда взялся этот срок?

Лина верила в сны. Она бы рада не верить, но… они сбывались! Однажды ей приснился Коля, будто она берет его ручку, ему тогда еще три годика было, берет и видит, что ногти у него посинели, вернее, под ногтями посинело, стало почти фиолетовым. Она еще подумала тогда, что это синяки. К синякам. Во сне подумала. А утром у Коли поднялась температура, вызвали врача, обнаружилось крупозное воспаление легких, да с каким-то еще осложнением, тяжелое. Приехала «скорая» — и в больницу. Еле выходили, он чуть не умер. Лина все глаза выплакала. Она прекрасно помнит, на всю жизнь запомнила, как ночи напролет сидела у его кроватки и сжимала в руках холодную ладошку с посиневшими ноготками, посиневшими, как во сне... Господи, не дай еще раз такое пережить!..

Но ЧЕТЫРЕ ГОДА И ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА… Что это? «ПОРА!» Почему «пора»? Предзнаменование? «ТЫ ЖДАЛА…» Я ничего не ждала.

Она мучилась долго, но так ничего и не придумала, только вконец разволновалась. Какой уж теперь сон.

Она встала и пошла в большую комнату искать валерьянку.

Сергею снилось, будто он гуляет с собакой, с большой серой собакой на поводке, а она все норовит перегрызть ремень и убежать. Так и бродили они всю ночь, а под утро собака пропала и Сергей остался один, и вдруг понял, что с ним была вовсе не собака.

Это был ВОЛК.

Продолжение>