Владимир Можегов. Лист, Битлз и мания ( как надёжно и быстро обратить мир в сумасшедший дом)
1. Технологии и субкультуры
Легенда гласит, как Эд Салливан, возвращаясь в феврале 1964-го г. в Нью-Йорк, увидел в аэропорту тысячную толпу фанаток, встречающих Битлз, летящих на свою первые гастроли в США. Осведомившись, что происходит, он пригласил Битлз в своё шоу. За три последующие дня февраля 1964 года парни, под нескончаемый истеричный визг школьниц, спели все свои хиты, которые, как гласит та же легенда, увидело более 73 млн. человек. Так битломания, уже поразившая Британию, перебралась через океан и захватила Соединённые Штаты: так начинались 60-е, начиналась рок-революция…
Звёздные гастроли The Beatles стали тараном, проложившим дорогу другим группам «британского вторжения»: The Rolling Stones, The Who, The Kinks, The Yardbirds, Cream, The Animals, которые и создали то, что мы до сих пор именуем «рок-музыка». То есть из скоро преходящей моды на быстро сменяющих свинг, бибоп, ритмэндблюз, рокенрол, твист и тд. возникло явление по-настоящему революционное, наполненное собственной философией, несущее своё послание. Флагманом этого посланияи и стали Битлз. «Ещё вчера мы играли каверы в стриптиз-барах Лондона и Гамбурга, а сегодня нас представляют королеве Англии и главам всех стран, куда мы приезжаем», — говорил в это время Джон, кажется и сам несколько ошеломлённый этим феноменальным взлётом.
Трудно, конечно, поверить в случайность произошедшего. Но, даже если согласится, что история Битлз есть просто сумма таланта, везения и удачного стечения обстоятельств, очевидно, всё же, что Битлз до американских гастролей 1964 г. и Битлз после этих гастролей — совсем разные вещи. Американские гастроли сделали из Битлз настоящую мощную индустрию (пластинки, фильмы, мода, игрушки итд.), носителей и проповедников новой культуры, новой философии, нового смысла…
Что вообще такое «битломания»? Что означает вся эта безумная истерия? Все эти визжащие и промокающие от перевозбуждения школьницы? Рэнди Пар (дочь телеведущего Джека Пара) вспоминает то самое легендарное шоу Эда Салливана: «Я постоянно слышу, что это вечернее мероприятие называют не иначе как «абсолютный хаос». Честно говоря, я не помню, чтобы было именно так. Присутствующие в аудитории зрители знали, что когда лучи света направлялись на них, то предполагалась их бурная реакция. Большей частью всё было не так, но, в целом, я вспоминаю это как очень радостный, чудесный вечер». Подобное же говорят и другие свидетели…
Вечер 13 октября 1963, выступление в Лондонском «Палладиуме» — главном концертном зале Британии на главном телевизионном шоу, которое принято считать началом британской битломании, также полон странностей. На следующий после шоу день английские газеты наперебой рассказывали о небывалом ажиотаже поклонников «Битлз» вокруг своих кумиров. «Лишь с огромным трудом полиция смогла сдержать 1000 визжащих подростков», писала в утреннем выпуске «Дэйли Миррор», придумавшая сам термин «битломания». «Я могу указать вполне точно дату рождения битломании. Это было воскресенье, 13 октября 1963 года», торжественно заявляет Тони Бэрроу в своей до невозможности приторной (в духе «Ленин в Восемнадцатом году») «Авторизованной биографии «Битлз». «В этот день битломания стала официальным явлением… её признали национальные газеты и возвестили о ней широкой публике в огромных заголовках на первых страницах», вторит ему Джереми Паскаль[1]. «Они взлетели, как ракета» (Нил Аспинал). «Настоящая слава пришла к нам после концерта в «Палладиуме»» — признают и сами Битлз (Пол Маккартни).
Но, вот и другие мнения: английский писатель и драматург Филипп Норманн (род. 1943) в своей гораздо более трезвой книге «Shout! The Beatles in Their Generation» замечает: «Официальные отчёты о вспышке битломании в Британии имели определенно загадочные аспекты. Во всех случаях фотографии этой «тысячи беснующихся тинейджеров» даны так, что были видны лишь трое-четверо из них. Лишь «Дэйли Мэйл» поместила широкоформатный снимок, на котором «Битлз» и Нил Аспинал выходят из «Палладиума». Поблизости стоят полисмен и две девушки»[2]. «В тот вечер не было никакого столпотворения. Я же был там! Мы видели, может быть, девиц восемь. Возможно, их было и того меньше… Наша машина подъехала, мы прошли внутрь — никакой шумихи», вспоминает фотограф Дезо Хоффманн. То же утверждает канадская актриса Элизабет Джейн Хорби: «беспорядков не было. Я там была и видела только нескольких девочек, визжащих во все горло». Если верить этим свидетельствам, то придётся признать, что газеты, мягко говоря, несколько преувеличили масштаб хаоса, да и самой битломанией всё обстоит не так очевидно.
Принимая во внимание разные аспекты событий (аудиенция у королевы, дружное включение центральных газет, весь масштаб начинающейся революции в целом), мы имеем право предположить, что имеем дело не только с шоу-бизнесом (законы которого подразумевают конечно определенную режиссуру), но и, возможно, с тщательно выстроенной стратегией захвата культурного пространства, описанными в работах Грамши или Лео Штрауса (создание «управляемого» или «творческого хаоса» и проч.). Если так, то за «явлением Битлз» должны стоять структуры и силы, более, конечно, влиятельные нежели их менеджер Брайан Эпштейн и музыкальный продюсер Джон Мартин, чья счастливая встреча в начале 1962-го, позволившая Битлам записать свои первые хиты и начать покорять ступени хит-парадов, породила само это явление.
Не нам первым конечно приходят в голову подобные мысли. Всевозможные теории заговоров носятся вокруг звёздной четвёрки подобно стаям летучих мышей. На место «тёмных властелинов» и «серых кардиналов» контркультурной революции 60-х ставили то Тео Адорно (якобы собственноручно пишущего для Битлз песни), то ЦРУ, разрабатывающее программы по контролю над сознанием, то зловещий Тавистокский институт[3]. Нам, однако, представляется уход в эту сторону ненужным и даже вредным. Хотя бы в виду того, что мы не обладаем достаточным количеством достоверных фактов (что, конечно, не означает ещё их отсутствия). В то же время, нелепо отрицать контакты на самом высоком уровне тех, кто творил рок-революцию с теми, кто всегда за подобными революциями стоял.
Сама же идея субкультуры (государства в государстве) стара как мир: так всегда жили и живут национальные и религиозные анклавы, преступные сообщества, секты. Создать субкультуру из детей и направить её против буржуазных родителей и традиционного общества с его законами, религией, нравами — именно так в своё время творилась Реформация. Только там «вязанкой хвороста» выступили наивные английские крестьяне, напуганные знаками близящегося Апокалипсиса; детишек же шестидесятых пугали бомбой, которая вот-вот упадёт. Поэтому: живи сейчас, одним днём, на всю катушку, сгори ярко — умри молодым. Это и правда была «Новая Реформация» (именно так называлась следующая после «Нарастающего абсурда» (1960), популяризирующая идеи битничества среди американской молодёжи, книга Пола Гудмана 1970-го года).
Поощрение молодежных группировок и секточек — не слишком сложная, на самом деле, игра: пока о них говорят в прессе, они существуют, как только газеты замолкают, они исчезают бесследно и бездымно… Так, в начале 1950-х американская пресса много писала о молодежных уличных бандах, кошмаря обывателя и поддерживая в нём чувство неуверенности в общественных устоях. Когда же пресса переключилась на битников, позабыв о «бандах», те тут же исчезли, как небывало. Когда же дружных газетный хор и включившееся, наконец, на полную мощь ТВ начали раскручивать субкультуру хиппи с их ЛСД и травкой, тогда и настало время «новой реформации».
Создание массового психоза — так же вещь не слишком трудная для тех, кто знает, как управлять модой. Тем более, когда в ваших руках находятся рычаги влияния подобные искусству «Пропаганды» г-на Бернейса. Вот является некое новое явление (Кальвин, Маркс, дадаизм, свинг, поп-арт, майлз дэвис, битлз — что угодно). Признанные гуру, властители дум поколения благословляют его, журналы-менторы начинают говорить о нём с придыханием и восторгом, как о чём-то совершенно новом и гениальном; глаза пастырей при этом мерцают таинственным светом. Новая весть тут же разносится по собраниям, сектам, клубам, вечеринкам, салонам… Много ли на свете людей, способных составить своё мнение о происходящем? Один из тысячи. Остальные просто следуют моде.
Вспомним наш отечественный аналог «битломании» — легендарную группу «Кино». Виктор Цой времён фильма «Асса» и начала его всесоюзной раскрутки менеджментом Ю. Айзеншписа говорил, что ему будет достаточно позвонить 2-3 людям и сказать, что будет концерт, как в течении суток он соберёт стадион. При этом Цой был талантливый поэт и личность. Вслед за ним шла высокотехнологичная машина «Ласкового мая», порождавшая в своей розовой утробе всю будущую попсу. Так работают сетевые системы. Так же они работали и в 60-е. Так же (примерно) они работали и во времена Реформации, технологическим фундаментом которой стало изобретение станка Гуттенберга. Да и сама «битломания» стала косплеем технологий, разработанных и опробированных за сто лет до рождения бэбибумеров.
2. Листомания
Хотя о битломании часто можно услышать, как о некоем невиданном в истории феномене, само её имя отсылает к явлению, в этом ряду однозначно первому. Да, конечно, мы имеем в виду историю того, как на музыкальный небосклон взошла первая – во всех ее сегодняшних смыслах поп-звезда, имя которой было Ференц Лист. Нет-нет, мы не хотим, конечно, сказать, что Лист не был великим пианистом. Разумеется, был. Но то, что творилось на его концертах и вокруг его имени в период с 1841 по 43 гг. было чем-то гораздо большим, чем просто успех просто талантливого человека. Это было нечто иное, нечто родственное самому этому сумасшедшему времени, странным образом схожего с 1960-ми: невероятная активность всей общественной жизни, революционное напряжение по всей Европе, кончившееся взлетом марксизма и впечатляющим успехом «Капитала». Всё это скоро накроет Европу мощным политическим цунами. Но первые знаки всеобщего помешательства, как всегда улавливала культура, и, конечно, в первую очередь – музыка. Это было время, когда только что отгремела слава Бетховена, обрушившего в мир мощный каскад неслыханных еще в музыке титанических чувств… А по концертным залам европейских столиц метеором пронеслась комета Паганини – невиданного виртуоза и первопроходца в искусстве сольных выступлений.
8 марта 1824 г., когда 12-летний Ференц Лист дебютировал в Париже, вызвав восторг прессы, писавшей о том, что «душа Моцарта вселилась в тело юного Листа», Паганини был уже достаточно знаменит. Говорили, что «в его игре есть нечто, что приводит людей в смятение». Шуман заметил, что в «искусстве выступлений перед публикой наступил «поворотный момент».
Ференц Лист
Да, Паганини был первым, кто придумал и освоил сам жанр сольного концерта: жанр, в котором на сцене зажигалась звезда. В колдовском настое, которым опаивал своих слушателей мрачный и неистовый генуэзец было немного от цирка (невероятная пальцевая техника), немного от театра (романтический ореол и драматизм), немного от шарлатанов-мистиков, вроде Калиостро, и, наверное, главный ингредиент – шлейф темных слухов, разжигающих в публике горячее любопытство и будоражащих её тягу ко всему таинственному. Более всего, судачили о том, что этот безумец заключил контракт с дьяволом, соблазнил сестру Наполеона и убил свою любовницу, из кишок которой свил четвертую струну своей скрипки. Судите сами, мало ли это для того, чтобы каждый порядочный горожанин пожелал своими глазами поглазеть на такую диковину?
Когда в 1828-м Паганини отправился покорять города Европы, ему было уже 45. Посетив Прагу, Берлин, Париж и Лондон, он сделался европейским кумиром. После чего отправился методично объезжать города Англии, Франции, Бельгии и Голландии. Газеты писали о нем ежедневно, его именем называли магазины. Сам же виртуоз уверенно распоряжался славой, безбожно взвинчивая цены на выступления и хладнокровно конвертируя ее в золото. Поскольку профессии личного импресарио тогда не существовало, Паганини либо сам занимался организацией своих концертов, либо нанимал по случаю толковых секретарей. Наконец, он заключил контракт на серию концертов с профессиональным импресарио лондонского театра, вызвав взрыв негодования среди собратьев-художников, обвинявших его в продаже таланта.
Таким образом, Паганини изобрел и собрал все технологические элементы типичной поп-звезды: помимо самой профессии, атмосферу скандала, сенсации, моду на виртуозность, толковый бизнес-план и слух как основу успеха. Всё это жадно впитывал молодой венгр, следя за выступлениями всеобщего кумира и делал выводы. Наконец, в 1832 году, когда, во время эпидемии холеры в Париже, люди ломились на концерты Паганини, забывали о страхе смерти), Лист испытал то, о чем будет говорить, как об «ослепительной вспышке сознания», что навсегда изменит его отношение к жизни.
Что-то щёлкнуло в его мозгу. Познал ли он секрет успеха? Во всяком случае, он знал себе цену, знал, на что способен. И, обладая изумительной техникой, поклялся себе, что станет «Паганини фортепиано». Он быстро составил себе новый репертуар (включив в него виртуозные «этюды» на темы Паганини), и в декабре 1837 года явил программу в миланском Ла Скала перед тремя тысячами зрителей. В то время для пианиста это было почти немыслимо. Итальянский «демон» показал, какие возможности открывает новый, неизведанный еще формат. А Лист воспользовался его открытием со всей энергией, честолюбием и изобретательностью молодости.
Секрет был не так уж и сложен, как и предпринятые им меры. Молодость, красота, виртуозная техника – всё это было. Оставалось еще чуть-чуть: отбросить предрассудки и привычные рамки и выдвинуть рояль и исполнителя под луч прожектора. Лист понял, как надо исполнять роль звезды! Например, в его время игра по памяти считалась дурным тоном. Но он наплевал на условности, выкинул ноты, и поставил рояль так, чтобы вдохновенное лицо пианиста в ниспадающих прядях волос смотрело в зал.
Он придумал нечто большее: играть попеременно на двух роялях, чтобы видно его было с любого места… В начале концерта, разрешая растущее напряжение ожидания, он стремительно выходил из-за кулис, и в буре восторженных криков занимал место за роялем. После чего начиналось неистовство: виртуозная техника и сопровождающий её шквал эмоций, выбрасывающихся в зал, и, с новой силой возвращающихся обратно…
Во всем этом было «нечто демоническое… когда он играл, его лицо менялось, глаза горели», говорил об этих выступлениях Ганс Христиан Андерсен. Критик Стасов, с русской страстью, мгновенно готовой влюбится во все новое, европейское, озаренное магическим туманом слухов, писал: «Мы были как влюбленные, как бешеные. И не мудрено. Ничего подобного мы еще не слыхивали на своем веку, да и вообще мы никогда еще не встречались лицом к лицу с такою гениальною, страстною, демоническою натурою, то носившеюся ураганом, то разливавшеюся потоками нежной красоты и грации…». Женщины же просто выли от восторга, вскакивали на сидения кресел, падали в обморок в экстатических припадках, дрались из-за его шелковых платков и перчаток, разрывая их в клочья на сувениры, собирали пепел его сигар, и сливали кофейную гущу с его чашек, благоговейно храня ее в священных стеклянных склянках…
Известно время и место начала этого безумия: Берлин, декабрь 1841-го г. Слух о скором прибытии виртуоза переполошил тогда весь город. Весь путь кареты музыканта, запряженной шестеркой белых лошадей, по улицам Берлина, сопровождал неописуемый флер восторга и обожания. Концерт в Sing-Akademie zu Berlin обратился в тот безумный апофеоз, который скоро охватит всю Европу…
Газеты, описывая происходящее будут использовать такие слова как истерия, психоз, «лихорадка Листа», «инфекция», на полном серьезе предлагая меры по «иммунизации населения». Язвительный Генрих Гейне придумал само слово «листомания», первым же заподозрив во всем этом нечто не вполне непосредственное… «Возможно, решение вопроса … плывет по весьма прозаической поверхности. Мне иногда кажется, что все это колдовство можно объяснить тем фактом, что никто на земле не знает так хорошо, как организовать свои успехи или, скорее, свою мизансцену, как наш Ференц Лист. В этом искусстве он гений… Аристократичнейшие личности — его кумовья, и его наемные энтузиасты образцово выдрессированы», – писал он в письме, в котором впервые употребил слово «Листомания». И, кажется, попал в самую точку.
Выигрышным билетом, который вытащил Лист, был Гаэтано Беллони, его музыкальный агент. Как мы уже говорили, понятия личного агента тогда не существовало. Но в феврале 1841 года Лист вдруг понял, чего ему не достает. И ему указали на нужного человека. Похоже, что именно Беллони изобрел ту «матрицу раскрутки звезды», которой пользуются до сих пор. Что он делал? Прежде всего, в каждый город, который предстояло посетить Листу, он прибывал заранее. И не столько для того, чтобы подготовить зал, сколько создать атмосферу – сенсационных, таинственных слухов и ажиотажа в модных салонах и городской прессе… К тому времени, когда Лист триумфально въезжал в город со своей неизменной шестеркой белых лошадей, население было уже разогрето: слухи о «поцелуе Бетховена», о королевской фрейлине, носящей в медальоне пепел его сигар, – уже будоражили гостиные и бульвары, всё уже ожидало кумира и готово было пасть к его ногам. И, конечно, полноценными боевыми обоймами были заряжены неизменные отряды вдохновенной молодежи и истеричных дам…
Другим важнейшим моментом успеха Листа было и в высшей степени благосклонное отношение к нему сильных мира сего. Если Паганини, продолживший ему путь, так и не смыл пятен со своей репутации развратника и атеиста, то репутация Листа была безупречна. Ему покровительствовали короли и церковники самого высокого ранга. В этом смысле даже самого Беллони можно назвать лишь следствием. Фундаментальным же вложением стало, вероятно, своевременное вступление Листа (в 1841 году) в масонское братстсво: ложу «Единство» (Zur Einigkeit) во Франкфурте-на-Майне и ложу Zur Eintracht в Берлине. С этого момента перед нашим гением как по волшебству открылся вход в высшие салоны, королевские дворы и лучшие дома Европы.
В нашумевшей книге «Кто убил классическую музыку», Норман Лебрехт пишет, как, будучи приглашенным в Букингемский дворец, Лист был так огорчен состоянием монаршей мебели королевы Виктории, что не преминул предложить ей собственные золоченые кресла. А на церемонии отказывался играть, пока коронованные особы не кончат перешептываться. Чтобы так вести себя с королями, нужно иметь очень надежные тылы. Замечательно, что той же (почти слово в слово) манерой поведения запомнились и «Битлз», за феноменальным успехом которых стояли, очевидно, столь же надежные структуры.
Кстати, секрет не только успеха, но и разумной его продолжительности был идеально вычислен Листом: примерно два-три с половиной года – столько может длиться естественное или искусственно вызванное истерическое возбуждение толп. Конец листомании точно датируется январём 1843-го. Когда в следующий раз Лист посетил Берлин, концерт прошел почти незамеченным, а люди, год назад впадавшие в экстаз от одного его вида, смущенно прятали глаза и дивились сами себе – что такое с ними тогда происходило?
Но сам Лист был уже совершенно спокоен. Он и не собирался вечно жить ролью звезды. Заработав за одну триумфальную неделю 1842 года в Москве на шикарный особняк в Париже, имея четверть миллиона франков в банке Ротшильда, он мог позволить себе более не думать о земном успехе. В тридцать лет он оставил звездную карьеру, чтобы посвятить себя музыке более серьезной. Несмотря на весь свой авантюризм, он был все же замечательный композитор, и, в сущности, хороший человек. Большую часть зарабатываемых денег он тратил на благотворительность и помощь не столь удачливым друзьям-композиторам. Удрученный не слишком праведной жизнью звездных лет, он глубоко ушел в религию: «аббат Лист» – так называли его в зрелости совсем не в шутку.
Но то, что он сделал и что получило имя «листомании» стало настоящим роком ХХ века. «Управление массовым бессознательным», изученное Фрейдом, в руках его племянника и агента Эдварда Бернейса изобретателя Public Relations (PR) стало мощным оружием массового поражения. В 1915 году, используя в сущности те же технологии, которыми оперировал Беллони, Бернейсу удастся ввергнуть целую нацию в массовое помешательство, превратив образцовых американских обывателей, настроенных резко изоляционистски, в жаждущих крови вояк… Технологии оказались до крайности просты: достаточно было только безудержно врать, обращаясь не к сознанию, а к эмоциям, инстинктам, массовому бессознательному, прежде всего. И – это было только начало!
В 1975 году Кен Рассел снял фильм «Листомания» с солистом группы The Who Роджером Долтри в главной роли (Ринго Старр играет там Папу Римского). Фильм – типичная расселовская буффонада и фарс на грани фола с педалированием еврейской (памятуя вероятно известное ленноновское: «шоу-бизнес – это продолжение еврейской религии») и фашистской (где Вагнер превращается в Гитлера и Антихриста) темы. Так или иначе, посмотреть это полезно (как и постановку «Иисус Христос – суперстар», особенно версии 2000 года), чтобы лучше понять мир, в котором мы живём. Мир, в котором превратить человека в зверя или восторженного фаната любого проходимца, надутого через трубочку, оказывает проще, чем изжарить яичницу.
3. Машина Революции
Итак, ничего феноменального в «битломании» нет. За сто лет шествия демократии человек превратился в существо столь управляемое, что работать с ним стало проще, чем с пластилином. Нет ничего удивительного и в том, что с «Битлз», которых американские гастроли обратили в мощную машину поп-индустрии, работали лучшие менеджеры и пиарщики, дизайнеры и звукорежиссёры планеты. Что введённые в элиту культурного бомонда, эти, вчера ещё провинциальные юноши быстро обрели уверенность в себе, продемонстрировав за три года фантастический рост мастерства, стиля и вкуса: от незатейливых «гёрлз» к сложным полифоническим полотнам «Револьвера» и «Эбби Роуд», полностью концептуальному «Сержанту Пепперу». Не то ли же самое мы видели в истории становления Гершвина? Конечно, парни были талантливы, изобретательны (а талант и изобретательность всегда продаются лучше бездарности и банальности, не так ли?) и, что может быть, главное — удивительно трудолюбивы.
Что мы вообще знаем о «Битлз»? Четвёрка простых парней из рабочих семей, выходцев из индустриального портового города. Путь к успеху которых — почти ежедневная (1960 – 1963) работа в клубах Ливерпуля и Гамбурга, особенно, последнего: 500 часов непрерывной пахоты, порой по восемь часов подряд, в не самых любезных к артистам крутых портовых кабаках со стриптизом, наркотой, поножовщиной, мафиозными разборками итд. Это огромная жизненная школа, которая позволила им выбиться в лучшие (из не менее трёхсот ливерпульских скиффл- и блюз-банд) группы города — несомненно, личная их заслуга. Но, дальнейшее, конечно, прежде всего — дело рук профессионалов. Помимо таланта, бешеной трудоспособности и целеустремленности, «Битлз» обладали и той необходимой пластичностью, которая (при всей их видимой независимости и бунтарстве) сделала их удобным материалам в руках умелых технологов. «Битлз» действительно очень-очень-очень хотели стать успешными и великими, и потому были внимательны, когда им говорили, что и как надо для этого делать.
Эпштейн взял, по сути, портовых гопников, одетых в чёрные кожаные куртки и джинсы, плюющих под ноги и жующих жвачку на сцене. Через два года, на старте битломании, это уже была четвёрка моднейших парней, волосатых чуть более привычного, одетых в умопомрачительные, чуть экстравагантные костюмы (мейнстрим на пике моды, с лёгким вызовом во всем). Одним словом, это был пьянящий дразнящий аромат, составленный с истинным искусством парфюмера — куда-то зовущий, что-то обещающий, открывающий двери в нечто ещё неведомое, но столь сексуальное, что устоять было решительно невозможно… Да, это уже был снаряд, способный лететь, отряд, способный завоёвывать мир, и, прежде всего, покорять целевую аудиторию — девушек из благонравных семей (с которых, ведь, собственно, начиная с Райского сада, и начинается всякая революция?).
Согласимся с Пьеро Скаруффи: будучи музыкально не слишком интересной и вполне заурядной группой, так сказать, «квинтэссенцией мейнстрима», The Beatles идеально соответствовали желаниям публики и своих фанов: «вот их фанаты — это действительно феномен» [4]. Скажем даже более: они гениально предвосхищали ожидания публики. Что для профессиональных технологов не так уж и трудно. (Как замечал В. Пелевин о вечных акторах исторических процессов: они всегда оказываются там, куда в следующий миг будет дуть ветер. Переползать же с невероятной сноровкой в нужное место в нужное время им помогает то, что они сами же этот ветер и создают).
Брайан Эпштейн
Кто вообще такой Брайан Эпштейн? Выходец из обеспеченной еврейской семьи среднего класса, гомосексуалист с важными богемными связями. Мечтая о карьере в шоу-бизнесе, на деньги отца (занимающегося мебельным бизнесом) он открыл в Ливерпуле два музыкальных магазина. Но именно карьера промоутера, менеджера успешной группы влекла его, когда однажды ему указали на Битлз. Этот «пятый битл», как его называли (или — 50% успеха группы), дисциплинировал парней, выстроил из неопрятных тусовщиков настоящую армию для завоевания мира. Встреча с Джоном Мартином (еще один «пятый битл» и другие 50% успеха) сделала остальное: дала Битлз их узнаваемый звук, великолепное цельное единое звучание группы… «Он был истинным гением, стоявшим за музыкой The Beatles, способным обратить их снобистское отношение, их ребяческую самонадеянность, их мимолётный энтузиазм в музыкальные идеи. Он превращал их второраздрядные мелодии в монументальные и экстраординарные аранжировки»[5]. Именно Мартину Битлз обязаны как неповторимым звуком их первых пластинок, так и сложнейшими аранжировками поздних… За три (!) года — головокружительная эволюция от песенок вроде «Ши лавс ю йе йе» до альбома «Revolver» (1966), рождающим ту самую рок-музыку, какую мы знаем, с её мощным революционным пафосом, особой же философией («Eleanor Rigby»), многослойным психоделическим звуком: струнные, ситар, сэмплы, наложения, треки, пущенные задом наперед, атональные эксперименты. И, наконец, прямые (после массированного обстрела сознания из всех орудий) психделические внушения, вроде: «Turn off your mind, relax and float downstream»…
Анонс:
Что скрывается за так называемом феноменом битломании и каковы настоящие истоки западной контркультуры? В сухом остатке послание Битлз несло ясный и чёткий неолиберальный смысл во всём: идеи мультикультурализма и расового смешения, вытеснение традиционной религиозности и подмена поп-культами нью-эйджа (увлечение битлов индийскими практиками и пожизненное увлечение Джорджа кришнаитством); демократия, наконец, разрыв традиционных семейных связей (сам Джон был из неблагополучной семьи; практически не знал ни отца, ни матери, воспитывался тётей). Плюс – тотальная пропаганда сексуальной свободы и наркотиков. Один из главных лидеров и идолов современной западной контркулькультры Джон Ленон конечно же, не был простой марионеткой, он был личностью сильной, достаточно независимой, и, вероятно, многое мог бы рассказать о подоплёке происходящего в 60-е. Так, что, многие, наверное, вздохнули с облегчением, когда его не стало.
Статья также опубликована на сайте History.eco
Подпишитесь на наш телеграм-канал https://t.me/history_eco