В объятиях Мары

https://mrakopedia.net/wiki/В_объятиях_Мары

«На море, на Окияне, на острове Буяне сидит Зарница в алом одеянье,

Сапфир фаты в угольном небе тает, девица слёзы горькие роняет.»

Из откровений Арсения Мудрого, 625 Круг Лета

С диким воем ветер бросил в окно дождь, так что задребезжали стёкла. Лан поёжился и поправил ворот поддёвки. В нос тут же забился запах сырости, преследовавший юношу. Он был его незримым напарником с тех пор, как Лан покинул белые стены Царьграда. Чем дальше он уходил от столицы, тем черней становилось небо над головой. День сливался с ночью, а Явь с Навью. Нечисть боготворила вечные сумерки, окутавшие здешние места. Но и местные не промах оказались, смекнули, что анчутки да лешие болот здешних боятся, и на поклон к Царице Топи Великой зачастили. Государь разгневался, как так, его народ, да иной Царице перстни целует, повелел отодвинуть границу. На две сажени всего, большего не смеет от владычицы болот требовать. За тем и созвал к себе богатырей, наказал самому смелому пойти и передать Царице повеление. Вот и сидит теперь Лан в заплёванной корчме, ведёт записи, чтобы не упустить ни одного великого деяния доброго молодца — богатыря Даряна.

Могуч Дарян, как и предки его, только не в силу мощь ушла, а в ширь. Ни один пояс пуза его вытерпеть не может. Такая мощь. Лан в сравнении с богатырём, что травинка рядом со стогом. Велика была разница и в их статусе. Дарян с Ланом пусть и ровесники, но их положение в обществе нельзя сравнить. Прямой потомок прославленных богатырей и обычный писарь, выходец из порабощенного народца, жившего когда-то на берегу Окияна, а ныне разбросанного по Царству-государству.

Зачем Дарян потащил с собой в болота худосочного писца, более привычного водить гусиным пером по бумаге, нежели скакать в седле, Лан мог только догадываться. И он боялся, что догадки эти окажутся верными. К тому же на еду для своего попутчика богатырь скупился. Сам он ел вдоволь мяса, хоть здесь простой окорочок куринный в стоимости равен здоровой кобыле, а Лану же подали отварную скрюченную морковку и лепёшку с ботвой. По запаху, ботва собрана на самом болоте.

Дряное питание и дорога утомили Лана, он тщетно пытался согреться и придвинулся ближе к печи. Завтра им предстоит ступить на земли Владычицы Топи, а значит, путь станет ещё трудней. Взять с собой витязей значило бы прямо объявить войну, от нечисти придётся отбиваться самим. Ходят слухи, что на болотах её меньше, местные боятся туда ходить даже после смерти. Но кто знает, какие твари находятся на службе у Царицы. Помощь чародея придётся кстати.

— Да точно дивнюк, глядите! — К голове Лана потянулась почерневшая мозолистая рука, ухватилась за волосы и вырвала клочок. — По моему велению, по моему хотению, приказываю тебе наполнить мне кружку пивом!

Порванный волосок медленно упал на пол, но дно кружки так и осталось сухим.

— Мои волосы не волшебные. — Лан даже не стал оборачиваться, он привык к подобному, — Я не дивный.

— Ты чё лепишь? Я не вижу, думаешь? — Мужик грохнул кружой по столу Лана, — Глаза косые, космы прямые, сам точно комар мелкий, гони пиво!

— Эй, сморчок, никогда инородца не видел?

Бас Даряна заставил мужика потухнуть и вернуться на место с извинениями, направленными отнюдь не Лану. Но ему они и не нужны были, достаточно того, что теперь никто в корчме не пристанет больше.

— Ты же понимаешь, Лан, — на плечо опустилась мягкая, как студень, ладонь Даряна, — Местные диковаты, чем дальше от столицы, тем темней люд.

«И бедней, и голодней,» — добавил про себя Лан. Сцена эта последнюю неделю повторялась каждый раз, когда они останавливались на ночь в шумном месте. Любого, кто выглядел иначе местные клеймили дивным и заставляли колдовать. Издёвки навевали воспоминания о юности, и Лан порой думал, вдруг он и в самом деле хотя бы на треть принадлежит к давно истреблённому народу, и стоит лишь пожелать, все в корчме полягут замертво, включая Даряна. Тогда бы Лан вернулся в Царьград к Василисе и смог бы предложить ей официальный брак, конечно, только после того, как она бы выждала положенное время в трауре.

Замечтавшись, он смог наконец-то уснуть.

Терпкий дух болот хватал за горло и требовал от непрошенных гостей немедля разворачиваться и убираться туда, откуда пришли. Лану хотелось приложить к лицу надушенный платочек, который Василиса дала ему в дорогу, но делать это на глазах у Даряна было опасно. Богатырь же храбрился и показательно глубоко дышал, впрочем, от каждого вздоха кожа на его щеках становилась всё бледней. Животных и птиц здесь не водилось, тех, что не убил голод, съели селяне. Обглоданные кусты малины торчали по краям дороги лысыми палками. Под утро дождь сменился снегопадом, и теперь лошади месили копытами стылую грязь, выдувая ноздрями облака пара. Всё это заставило Лана вспомнить богатые теплицы Царьграда и щебетанье дроздов в сочной, укрытой от чёрного дождя, траве. Если подойти к ним ближе, они вылетают прямо из-под ног, смешно ругаясь на своём, птичьем языке.

Лошади начали ощутимо вязнуть, деревья вокруг стали ниже и тоньше, дорога превратилась в колею. Дарян пропустил Лана первым. Через несколько шагов лошадь поскользнулась, сердце писца ушло в пятки, он непроизвольно натянул поводья, чтобы удержаться в седле. Кобыла под ним испуганно заржала и остановилась.

— Тихо!

Надорванный хрипом голос, казалось, звучал из-под земли, Лан и Дарян не сразу заметили сидящего меж кочек чародея. Перед ними был не старик, но и не юноша, впрочем, сложно так сразу понять, сколько чародеям лет. Магия всегда оставляет свой след. Он мог только вчера окончить обучение, а мог и застать времена, когда дивные жили среди людей, а мёртвые отправлялись в Навь. Он не обернулся, продолжая шептать заклинание в ладони. До слуха Лана доносились отдельные фразы, которые чародей произносил с нажимом:

— … в лике… чья природа непостижима… узри не тьму… узри не зло… не кривду…

Закончив, чародей растёр ладони и высыпал порошок травянистого цвета в плошку с водой. Только теперь он повернулся лицом к богатырю и его попутчику и испил приготовленное зелье, затем подошёл к Лану и протянул ему плошку:

— Давай.

— Ты кто таков? — Дарян потянулся к мечу.

— Толку-то от меча твоего, покуда Навь заперта. Здесь, у самой топи, так далеко от столичной башни чародеев кого угодно руби, он тут же обратно встанет.

— Твоя правда, — сурово согласился богатырь, — Погорячился. Я богатырь Дарян, по приказу государя явился. Это писец мой, Лан.

Чародей вновь оглядел Лана и коротко поклонился, одним лишь кивком:

— Сожалею о родине твоей, хоть и скорби не могу разделить, но знаю, какого это, когда корни вырваны. — Он вновь протянул ему плошку, — Пей, если хочешь для навок незаметным остаться. Я Станимир, приставлен к вам проводником сквозь топи. Долго вы, я околел уж.

Послушно испив горького напитка, Лан вернул чародею чашу. Станимир подал зелье Даряну.

— Ну и гадость! — Богатырь высунул язык, будто ветер мог сдуть с него горечь. — И чего это ты, каждому встречному зелья свои предлагаешь.

— Да.

Ничего не сказав более, Станимир поднял с земли ободранную от сучков ветку, высотой с него самого, и пошёл вперёд. Сперва он простукивал землю перед собой палкой, а только затем делал шаг. Двигались они очень медленно, Лану казалось порой, что и вовсе топчутся на месте.

К вечеру кроны деревьев стали гуще, и даже те жалкие толики солнечного света, что пропускали тучи, перестали освещать землю. Слева и справа слышались приглушённые всплески, но сколько Лан не вглядывался, никак не мог разглядеть ничего, кроме грязи и тёмных стволов.

— Здесь встанем, спешивайтесь, — чародей опустился на одно колено и вновь принялся шептать над ладонями, после он что-то бросил на землю, и скоро в том месте занялся огонь.

— И пошто только коней мучаем, — Дарян передал поводья Лану, — Всё равно что улитки ползём. Станимир, ты бы хоть предупредил, оставили бы мы животин витязям.

— Не знал я, что пройти не получится. Ополчилось на нас болото, давно уж дороге должно было показаться. — Чародей обернулся к Лану, — Далеко не вяжи. Плохое предчувствие у меня. Сердце будто в камень сковало.

— Ты мне зубы не заговаривай и писаря моего не пугай, он и так еле дышит, — Дарян опустился к огню. — Может сухостоя поискать? Долго твоё колдунстов гореть будет?

— Всё, что видишь ты, принадлежит Царице, без её дозволения брать ничего нельзя. А дозволения мы не получили, иначе давно бы на дорогу вышли. Не по нраву вы ей.

— А может из тебя проводник плохой?

На выпад Даряна Станимир смолчал. Он спрятал ладони в рукава, опустил капюшон на лицо и замер. Его грудь мерно вздымалась, как у спящего. Позавидовав способности чародея уснуть столь быстро в холоде и на голодный желудок, Лан устало привалился к дереву. Мокрая кора холодила спину, но так лучше, чем лежать на земле. Богатырь же подложил под себя плащ и достал припасы. Откусив от хлеба, он поморщился, затем взялся за шмат вяленой баранины, и вновь его рот недовольно скривился.

— Ну-ка, дружок, — Дарян передал надкусанное мясо Лану, — Захворал я, или верно испортилось оно.

Пустой желудок Лана требовал еды, но стоило ему почуять запах, исходивший от пищи, к горлу подкатил ком. Отбросив испорченную баранину, писарь перерыл мешки и принялся проверять всё съестное, что они взяли.

— Испортилось, всё пропало! Как так?! — Лан растерянно смотрел на чародея, ожидая подсказки.

— Не иначе хозяйка всучила нам тухляк, вернусь, всю её корчму разворочу! Камня на камне оставлю! — Дарян схватил бурдюк, залпом осушил его, и сразу же начал отплёвываться. — Да что же такое! И вода сгнила! Чтобы её лицо пиявки сожрали! Чтобы она сама своим кислым пивом отравилась!

Его гневная тирада не утихала ещё какое-то время. Дарян продолжал бы ещё, но внезапно чародейский огонь погас. Сомкнувшаяся вокруг темнота заставила богатыря подавиться бранными словами.

— Русалка балуется, — тихо произнёс Станимир и зажёг пламя. — Привлекли её шумом, теперь играться хочет.

— Она нас в воду заманит? — Лан пересел поближе к чародею, так ему казалось безопасней.

— А ну мы её сейчас, — Дарян вытащил меч. На испещрённой царапинами стали заискрились блики.

— Руби, не руби, одно на ней ни царапины не оставишь. — Холодно процедил Станимир.

— Мечи против нечисти здесь бессильны, — посмел согласиться Лан, отводя взгляд, чтобы ненароком не принять гнев богатыря на себя.

— Ах бессильны, тогда…

Дарян схватился за ветку кривой, давно облетевшей ели, обломал её и суну в огонь. Факел получился знатный, богатырь рубил им тьму, точно его предки крошили дивных, только вместо крови в стороны летели золотистые искры. Лану ярко представилось, как волшебный народ, поверивший когда-то в честность людскую, погибает в пожаре, словно он, Лан, сам там был, хотя родился много кругов спустя. Сейчас о той бесславной битве напоминает только огромное пепелище, протянувшееся на юг от столицы и до самого берега моря.

— Привычные вам, богатырям, методы здесь не работают. Вечно всё, что не по нраву, стремитесь изничтожить, а здесь так нельзя. К топи надо с ласкою, а не с оружием иль огнём. Вот и не даётся вам она. Не подчиняется. — Измазанные травяной пылью пальцы чародея скользнули под плащ. Из-за ворота он достал василёк, совсем свежий, будто только что сорванный. — Цветочек ей надо подарить, отстанет на сегодня точно. Вот только это сделать надобно бы Даряну. От просто чародея или писаря не примет, коли богатырь средь нас есть.

— Вот ещё, каждой паскуде васильки дарить, — Дарян бросил протянутый бутон в огонь. Пламя жадно впилось в цветок и зашлось синевой. — Только жене своей могу я цветы дарить.

Из тьмы раздался громкий вздох, а затем к богатырю потянулись холодные, покрытые чешуёй руки. Русалка обвила шею Даряна, ловко запрыгнула сверху, ухватилась босыми ногами за него и начала щекотать. Её весёлый смех звонким колокольчиком отдавался в ушах.

— Аха-аха-ха, — в хохоте Даряна слышалась боль, — А ну слезь! Ах-ха-ха! Кому говорят, вот я тебе щас!

Он закрутился на месте, стараясь скинуть с себя русалку, повалился на землю и начал кататься, поднимая грязь.

— Ахаха-ха, Лан, чародей! Сделайте же что-нибудь, молю! — Голос богатыря стал непривычно плаксивым, в груди у Лана даже зародилась к нему лёгкая жалость.

Станимир опустился на одно колено и принялся шептать заговор, но богатырь не смог дотерпеть, пока он закончит. Дарян одним мощным рывком поднялся на ноги, схватился за длинные русалочьи волосы, намотал их на кулаки и натянул. Русалка заверещала, но только сильней принялась его щекотать. Богатырь притянул её лицо ещё ближе и ощутил затылком ледяное дыханье. Откинув голову назад, он одновременно дёрнул русалку за волосы и ударил её точно в подбородок. Смех прекратился. Завыв, русалка откинулась назад, но с Даряна не слезла. А он развернулся вокруг своей оси и бросился в огонь спиной вперёд.

— Не смей! — Хриплый голос чародея совсем осел и стал похож на шорох сухой листвы.

Оказавшись в огне русалка зашипела, заверещала и мигом разжала ноги. Дарян ещё несколько раз пнул её в живот и только тогда успокоился. Станимир кружил, пытаясь вытащить русалку то за ноги, то за руки, но она, ошалев от боли, вырывалась. Блестящие волосы плавились, чешуя разлеталась в стороны. Лан нашёл еловую ветку, которой Дарян недавно отгонял нечисть, и толкнул ею русалку в бок, затем подложил под её выгнувшуюся спину и так выкатил из огня. Шёпот Станимира звучал зловеще, он прикладывал ладони к обожжённой русалочьей коже, пытаясь заговорами унять боль.

— Без толку, — чародей мягко поглаживал изуродованное огнём лицо русалки. — В бледном лике той, чья природа непостижима — узри не смерть, но изменение.

С этими словами он вынул из-за пазухи кинжал, сперва воткнул его в землю, а затем быстро вонзил в грудь русалки. Останки её он вернул в огонь.

Темноту разорвало алым вихрем пламени, устремившегося ввысь, а затем вновь стало тихо. Но свет никуда не делся, лишь потускнел. Бледные лучи просачивались сквозь голые ветви. Лан задрал голову к небу и не поверил своим глазам. Извечные тучи брызнули в сторону, расступаясь перед белым тонким серпом месяца. Он словно вышел попрощаться с русалкой.

— Глядите! — Лан указал на небо

— Погубили вы меня, точно погубили, — зашептал Станимир.

— Красотища какая! — Восхищённо выдохнул Дарян.

Луна явила путникам собравшуюся вокруг них нечисть. Тонкие кровавые рёбра, торчащие из спин навок, облепленные тёмным мясом, медленно вздымались и опускались. Мелкие навки пятились под защиту водяного. Он стоял, разинув огромный жабий рот, готовый проглотить каждого из людей, посмевших убить русалку, целиком.

— Не двигайтесь.

На сей раз Дарян не посмел ослушаться приказа чародея. Держа наизготове кинжал Станимир медленно двинулся к стоящим на привязи лошадям. Два коротких удара точно в сердце, и животные, не издав ни единого звука, осели на землю. Чародей обтёр лезвие о ладони и склонился в почтенном поклоне перед водяным.

— Узрел ты дерзновенье наше, узри и покаянье. Склонив головы, подносим дар.

Булькнув, водяной опустился на четыре лапы и пополз к лошадям. От его пуза оставался глубокий содранный слой на земле. Разом заглотил он одного из коней. Чародей так и остался стоять, склонив голову, пока совсем рядом с ним навки рвали ещё горячую плоть. Брызги крови и белой слюны падали на его плащ, но Станимир не шевелился. Обмерев от страха Лан внимательно смотрел, как быстро болотная нечисть расправляется с лошадьми, ожидая, что они вот-вот накинутся и на чародея. Но, видно наевшись, водяной скоро пополз прочь, уводя за собой и пищащих навок, злобно зыркающих на людей сверкающими глазёнками.

Тогда чародей встал, снова разжёг магическое пламя и сел подле него, опустив голову на грудь и спрятав лицо в капюшон. Да самого утра Лан не сомкнул глаз, всё ждал, что водяной вернётся. Богатырь же задрых почти сразу после того, как луна вновь скрылась за тучами.

Студёный ветер бил Лана в грудь, словно велел убираться прочь. Писарь едва переставлял ноги, обессиливший от голода и холода, он почти не замечал, что дорога стала шире, а небо посветлело. Сквозь пелену серых облаков пробивалось солнце. Дарян усталости не чувствовал, вместе с могучим телосложением, ему досталась по наследству и выносливость. Он подставлял лицо редким солнечным лучам, дивясь, как преобразился лес вокруг. На кронах изумрудных кедров лежал белоснежный снег, богатырь в своей жизни никогда не видел такого чудесного пейзажа. Ему не верилось, что они всё ещё находятся на болотах. Позади осталась вонь стоялой воды, здесь пахло свежестью и жизнью.

Чародей шёл чуть впереди, он всё ещё прощупывал землю, прежде чем сделать шаг. С ночи он не проронил ни слова, даже не смотрел в сторону спутников. Багряные пятна на его плаще покрылись коркой инея. Лан брёл уставившись ему в спину, и когда Станимир ни с того ни с сего ухнул вниз, ему казалось, что он уснул на ходу. Писарь протёр глаза, и точно, чародей по пояс увяз в грязи. Она вздувалась коричневыми пузырями, которые лопаясь выпускали облака пара.

Дарян бросился чародею на помощь, он лёг у края трясины и ухватился за палку, которая служила Станимиру опорой, и вдруг подвела его. Замешкавшись всего на пару мгновений, Лан тоже лёг рядом, протягивая чародею руку, пытаясь ухватить его за запястье. Станимир двигался медленно, помня, что сражаться с зыбучей грязью себе дороже. В его уставших янтарных глазах читалось отчаянье, губы изгибались, шепча колдовской заговор, Дарян тянул изо всех сил, но болото медленно поглощало мага. Скоро он ушёл по самую макушку, видна осталась лишь его ладонь. И тогда земля вновь затвердела.

Не веря, Дарян ощупывал её, но под ним была верная твёрдая дорога, подмороженная суровой зимой. Осторожничая, Лан подобрался к тому месту, где только что барахтался Станимир, но ничего. Никакой трясины. Только рука, которую уже тронула смерть. Из ногтя проклюнулся уродливый росток, развернул рваные красные листья и раскрыл голубой бутон василька.

— Покарала его топь, — тихо проговорил Лан, боясь, что обратившийся лешим чародей услышит его и мгновенно выкопается. Но кривые, покрывшиеся древесной корой пальцы Станимира неподвижно торчали из земли. Тонкие, точно свежий саженец, едва пустивший корни.

— Как болото покарать может, разве ж у него воля есть своя? Тьфу-тьфу на твои суеверия. — Дарян воткнул ветку рядом с похороненным заживо чародеем, стянул шапку и учтиво поклонился. — Уж извини, Станимир, большего для тебя не можем сделать. Пойдем лучше дальше, Лан, пока с голоду вслед за чародеем не сгинули. Надобно бы словить чего, я слышал уханье совы, значит, и кто другой тут водится.

Делать нечего, Лан коснулся палки, прощаясь с чародеем, и зашагал за Даряном. И пусть на тропе хватало места, он старался идти след в след. Они шли так недолго, богатырь жестом остановил Лана и указал на что-то. Проследив за его рукой, писец нашёл на снегу свежие следы от копытц. Вокруг них рубиновыми кляксами расплывалась кровь. Дарян достал походный нож и сошёл с дороги в лес. У самого края обернулся на Лана, держа наготове нож, решил про себя что-то, махнул рукой и пошёл дальше.

Продолжение>