"Ультралевое сектантство"

В статье про браудеризм и правый курс вскользь была затронута тема борьбы руководства коммунистических партий капиталистического мира в послевоенное время с «ультралевыми сектантами» и «вредителями, подрывающими престиж коммунистов в народе». Тема эта практически неизвестна и даже плаксы-троцкисты редко когда упоминали (если вообще упоминали) о послевоенных притеснениях «ультралевых», поскольку эти гонимые «ультралевые сектанты» фактически являлись самыми что ни на есть оголтелыми сталинистами.

Начать надо с того, что взятый коммунистическими партиями курс на продолжение классового союза с «прогрессивными» слоями буржуазии после победы над фашизмом, курс на исключительно парламентские, мирные формы борьбы за социализм, вызвал закономерное недовольство в низовых партийных организациях, воспитанных ранее на строгих принципах доктрины «класс против класса» и видевших собственными глазами во Франции, Испании, Греции, как «прогрессивная» буржуазия предаёт антифашистский лагерь, как легко она поворачивается против антифашизма, когда дело доходит непосредственно до защиты её власти.

Наибольшую мощь «левосектантская» оппозиция приобрела в Италии, где в 1944 году, на фоне официального поворота КПИ к «прогрессивной демократии» и преобразованию в широкую парламентскую партию, начался процесс идеологического брожения среди низовых партийных структур и красных партизан. Диссидентские выступления против «предательства классовых интересов» в обмен на возможность участия в буржуазном правительстве, происходили в основном стихийно, однако кое-где они приняли и организованный характер.

Так, в 1944 году в Турине на базе местного отделения КПИ возникла группа «Stella Rossa» (Красная Звезда), насчитывавшая более 2 тысяч человек (на тот момент – гораздо больше, чем в официальной городской секции КПИ), открыто призвавшая к отказу от восстановления буржуазного государства во имя продолжения борьбы за советскую республику.

В Риме в тот же самый момент выросла и укрепилась партизанская группа под названием «Коммунистическое движение Италии» (более известное под именем «Bandera Rossa» - в честь одноимённого издаваемого журнала), сумевшая к 1944 году собрать вокруг себя более 3 тысяч вооружённых бойцов. Разногласия с КПИ по поводу сомнительной линии Тольятти на поддержание «классовой гармонии», в апреле 1944 года вылились в открытые обвинения КПИ в оппортунизме и стремлении предотвратить трансформацию борьбы против нацизма в борьбу против капитализма с помощью ревизионистской формулы о «прогрессивной демократии». Впоследствии, «Коммунистическое движение» выросло в довольно солидную оппозиционную группу, объединявшую к 1946 году свыше 13 тысяч человек в столице.

Серьёзные «ультралевые» настроения укоренились и на Сицилии, где в январе 1945 года местное отделение КПИ встало у руля народного восстания в Рагузе против монархии и англо-американских оккупантов, намереваясь превратить, - вопреки партийной линии, - стихийное движение в борьбу за установление советской власти.

Характерно, что на все подобные действия руководство КПИ отвечало стандартными обвинениями в «троцкизме» и «работе на гестапо», стремясь всеми силами предотвратить распространение «экстремистских» взглядов в рядах своих сторонников. Однако ирония в том, что по большей части «ультралевые сектанты» не имели никакого отношения ни к троцкизму, ни к гораздо более распространённому в Италии бордигианству. Напротив, руководители и участники этих групп искренне полагали, что оппортунистическая линия КПИ идёт вразрез с правильной политикой Сталина и ВКП(б), что руководство КПИ предаёт сталинские идеи и необходимо бороться за исправление политической линии.

В дальнейшем, большинство этих групп, официально названных «троцкистскими», под напором массированной пропаганды КПИ вполне успешно вернулись в лоно партии, уповая на качественные изменения её стратегии и тактики. Последней в недрах КПИ растворилось «Коммунистическое движение Италии»: после изгнания КПИ из правительства в 1947 году, «ультралевые сектанты» полностью свернули нападки на Тольятти, - расценивая случившееся как долгожданный разрыв с буржуазными партиями и «парламентским кретинизмом», как переход к реальной революционной борьбе, - массово примкнув к партийной структуре. История показала, что наивные надежды «ультралевых» не оправдались – год от года КПИ уклонялась всё дальше вправо, окончательно и официально упав в пропасть оппортунизма и социал-демократии уже в начале 50-х годов.

Во Франции борьба с «ультралевым» уклоном не доставляла таких проблем, как в Италии в силу более высокого уровня дисциплины кадрового состава, закалённого длительной борьбой с фашизмом. Символом французского «ультралевого сектантства» по праву можно назвать Жоржа Генгуна, коммуниста и старого руководителя вооружённого подполья, который, после освобождения региона Лемузен, попытался превратить подконтрольную территорию в некое подобие «красной советской республики».

Дисциплинированно разоружившись по приказу руководства ФКП в 1945, Генгун весьма скептически отнесся к новому курсу родной партии, получая в ответ потоки критики и обвинений со стороны верхушки ФКП. Наконец, в октябре 1949 года в обращении к ЦК он фактически повторяет критику партийной стратегии, прозвучавшей на первом совещании Коминформа в 1947. Тут стОит привести две обширные цитаты из тогдашних речей югославских делегатов, посвящённых как раз позиции французских и итальянских товарищей. Чтобы было понятно, насколько хорошо отдельные коммунисты понимали опасность правого уклона, ставшего результатом миролюбивой тактики послевоенных коммунистов.

Милован Джилас:

«После освобождения Франции КПФ начала делать уступки реакции.

Она не оказала серьезного сопротивления, когда де Голль распустил патриотическую милицию, когда под предлогом реорганизации сил внутреннего сопротивления он разогнал эти силы, когда, наконец, он провел чистку офицерского состава от партизан.

Французские товарищи надеялись при помощи выборов накопить столько сил, что им удастся вернуть обратно утерянные позиции. Массы, вовлеченные в вооруженную борьбу, в открытое столкновение с противником, были, таким образом, повернуты на путь ожидания и пассивности.

Чем оправдывали такое свое поведение французские товарищи? Они воспользовались двумя аргументами. Во-первых, они утверждали, что не могут пока ничего сделать потому, что всякое действие с их стороны было бы понято как ослабление национального фронта против немцев. Во-вторых, они заявляли, что им приходилось заботиться о том, чтобы своей политикой не поссорить русских и англо-американцев.

Настоящей причиной такого поведения французской компартии, были иллюзии в том, что можно будет каким-нибудь другим, т.е. исключительно парламентским путем, добиться того, чего де Голль лишил народ несмотря ни на какие парламентские и демократические формы.

Ссылка французских коммунистов на необходимость заботиться о предотвращении ссоры между русскими и англо-американцами является смешной, потому что самой надежной поддержкой СССР со стороны французских коммунистов был бы подрыв англо-американского влияния на французский народ»

Эдвард Кардель:

«Мне кажется, что здесь речь идет об одном явлении, которое охватило довольно значительную часть международного коммунистического движения в капиталистическом мире, может быть, до некоторой степени, как раз под влиянием политики КПФ и КПИ.

В конце войны и сразу после нее империалистическая верхушка в ряде стран и в международном масштабе оказалась слабой и искала выхода из этого положения в известной форме временного сотрудничества с коммунистическими партиями. Это был первый послевоенный период коалиционных правительств с участием коммунистов и различных народных антифашистских фронтов на базе партийной коалиции и паритета. Коммунистические партии входили в такие коалиции, потому что они были еще слишком слабые, чтобы взять решительный курс на захват власти во главе рабочего класса и других масс. Мы считаем, что они правильно поступали, входя в таких условиях в правительство и в коалицию с буржуазными и мелкобуржуазными партиями. 

Однако марксизм-ленинизм нас учит и мы все всегда это считали правильным, что такое положение не может быть продолжительным. Не могут долго вместе сидеть в том же самом правительстве коммунисты, представители революционного рабочего класса, антиимпериалистических сил и социализма, и представители финансового капитала и империализма или их лакеи, начиная с социал-демократии и идя направо. Такие смешанные правительства обозначают только то, что обе стороны стишком слабы, чтобы взять полную власть в свои руки, и что позиции в правительстве становятся ареной борьбы за конкретные административные, военные, полицейские, экономические и другие материальные командные посты в государственном управлении и во всем исполнительном и вооруженном аппарате, который именно и обозначает государственную власть. В этой борьбе обыкновенно побеждает тот, кто берет решительный курс на полный захват власти, кто имеет ясную перспективу развития и пути к этой цели, у кого поменьше иллюзий насчет прочности парламентской коалиции и избирательных цифр, если они не опираются на определенные командные высоты государственной власти; побеждает тот, кто вопрос о борьбе за большинство в массах не понимает, как исключительно вопрос об избирательных цифрах или, преимущественно, как вопрос об агитации и пропаганде, а как вопрос о все большем и большем привлечении масс на позиции активной и возрастающей борьбы во всех ее видах с реакцией и империализмом.

Этому нас, по крайней мере, учит марксизм-ленинизм и опыт истории международного рабочего движения. Эта история говорит нам также и о том, что рабочие партии там, где они не шли по этому пути, увязли в парламентаризме и тем самым позволили буржуазии преодолеть свою слабость, снова укрепиться, и. наконец, выбросить рабочие партии из правительства.

Можно ли сказать, что коммунисты после войны во всех странах поняли свою роль в том смысле, как я уже выше сказал? Нет, я думаю, что так нельзя сказать. Более того, может быть, не будет преувеличением сказать, что в международном коммунистическом движении, в течение войны и после войны, обнаружилась тенденция, обозначающая некоторый уклон от революционной теории марксизма-ленинизма, представляющая, в некотором смысле, даже тенденцию к ревизии ленинизма.

Всем известно, явление, называемое браудеризмом в коммунистической партии США. Но браудеризм не является единственным и случайным явлением подобного рода в международном рабочем, т.е. в коммунистическом движении. Империалистическая система, ослабленная в результате антифашистской войны, снова надела на себя демократическую маску и при помощи этой маски и социал-демократических фраз вызвала всякого рода иллюзии и дальнейшие формы развития империализма и разные оппортунистические тенденции в международном коммунистическом движении, а также целый ряд ошибок и уклонов этого рода. Некоторые коммунисты стали почему-то думать, что после войны начинается период какого-то мирного парламентского развития империализма, а не период дальнейшего обострения его внутренних противоречий и классовой борьбы. Руководства некоторых коммунистических партий, по нашему мнению, сделали ряд ошибок на этом пути, т.е. на пути соскальзывания на позиции социал-демократизма, буржуазного национализма или на позиции фетишизации прочности и силы империализма. Не подлежит сомнению, что эти ошибки выразились больше всего в политике французской и итальянской компартий, но они появляются и в других партиях.

Среди коммунистов появились, например, тенденции, которые ослабление империализма в результате войны поняли не как сигнал для того, что коммунистические партии должны взять ясный курс на его разрушение в отдельных странах, курс на захват власти со стороны народных демократических сил во главе с коммунистической партией и под ее руководством, а как форму легального пути коммунистов к власти и в результате этого какого-то мирного перехода от капитализма к социализму. Тов. Тольятти выразил 1 июля с/г. то же самое убеждение: «Мы предвидели, - говорит он, - возможность демократического преобразования нашей страны в основном легальным путем».

(…)

Был выдвинут лозунг, что каждое правительство, в котором участвуют коммунисты, является правительством новой, народной демократии. Наши руководящие итальянские товарищи утверждали, например, что правительство де Гаспери, в котором были коммунисты, уже представляет собой начало развития народной демократии (...) Но народная демократия не начинается с участия коммунистов в буржуазно-демократическом правительстве. Она начинается, по нашему мнению, там, где рабочий класс, в союзе с остальными трудящимися массами и с коммунистической партией во главе, овладевает по крайней мере всеми основными командными позициями государственной власти, которые обеспечивают ее гегемонию и постепенную ликвидацию капиталистического влияния на другие командные позиции государственной власти.

Можно ли сказать, что компартии Италии и Франции овладели такими командными позициями? Конечно, они не овладели ими. Наши итальянские товарищи поэтому, по моему мнению, своими теориями о народной демократии в Италии забежали вперед и тем самым разоружили народные массы, вместо того, чтобы их именно мобилизовать тогда, и, таким образом, при помощи давления масс овладеть такими командными позициями, с которых буржуазия не могла бы их уже больше вытеснить».

Аналогичным было мнение Генгуна, который предположил, что ФКП должна была после освобождения от фашизма отдалиться от буржуазной коалиции, взяв курс на завоевание шаг за шагом всей полноты политической власти. А вместо этого партия добровольно разоружилась, распространяя в собственных рядах наивные взгляды по поводу возможности «демократизации» республики мирными методами увещевания буржуазии.

«Ультралевый» демарш бывшего героя-партизана привёл к началу откровенной травли со стороны руководства, закончившейся его позорным изгнанием из партийных рядов ноябре 1952 года. Вслед за этим, Генгун был подвергнут, - к восторгу официальной прессы ФКП, - уголовному преследованию ещё и со стороны французского государства по обвинению во внесудебных казнях коллаборационистов, совершённых в эпоху сопротивления.

Немногим после из партии за совершение «оппортунистических ошибок» левацкого толка (вроде осуществления диверсий на железнодорожных линиях во время всеобщей забастовки 1947 года) был изгнан молодой «французский Сталин», организатор, руководитель и стратег грандиозных «революционных» забастовок 1947 и 48 гг., а так же инициатор немногих кампаний по борьбе с правым уклоном, Огюст Лекёр, публично осужденный лично ветеранами-руководителями Жаком Дюкло и Морисом Торезом.

В Греции ситуация складывалась ещё более печальным образом. Здесь главным «ультралевым авантюристом» оказался член ЦК Компартии Арис Велухиотис.

Старый коммунист, фактически основоположник и руководитель «Народно-освободительной армии Греции» (ЭЛАС), вооружённого партизанского аппарата КПГ, боровшегося с фашистскими оккупантами и местными коллаборационистами, в ноябре 1944 года, - уже после освобождения Греции, - Велухиотис на собрании Генштаба ЭЛАС открыто заявил, что надежды на послевоенное сотрудничество с буржуазией, опирающейся на поддержку британских империалистов, абсолютно беспочвенны. Более того – столкновение с британцами неизбежно, поэтому партии и её вооружённому аппарату необходимо готовиться к этому столкновению.

И столкновение действительно произошло: в декабре-январе 1944-45 гг. в Афинах начались широкомасштабные бои между коммунистами и партизанами ЭЛАС с одной стороны (которые к тому моменту контролировали около 80% территории страны) и британскими вооружёнными силами, поддержанными греческими буржуазными партиями различного спектра (от монархистов, до либералов и социал-демократов) с другой. Ситуация дошла даже до применения британцами боевой авиации, наносившей удары по афинским районам, где окопались коммунисты.

Любопытно, что в СССР эти события предпочли просто не заметить, дабы не давать повода для внешнеполитических осложнений в условиях продолжения войны против фашизма. Больше того, в письме к тогдашнему генсеку КПГ Георгию Сиантису от 13 января 1945 года, незабвенный Димитров настоятельно советовал искать мирного соглашения с оккупационным корпусом и греческой буржуазией, дабы не накалять международную обстановку.

Таким образом, под нажимом Сиантиса, 12 февраля 1945 года между Национально-Освободительным Фронтом Греции (находившимся под руководством КПГ) и буржуазным правительством Пластираса было подписано Варкизское соглашение, в соответствии с которым все боевые структуры КПГ подлежали разоружению в обмен на политическую амнистию (под которую фактически попадали лишь единицы, в то время как более 40 тысяч коммунистов и бывших партизан были таки арестованы за «уголовные» преступления) и обещания будущих свобод.

Подчиняясь партийной линии, Велухиотис так же сложил оружие, однако после начала фашистского террора против партизан и коммунистов, проводимого с полного одобрения британских оккупантов, уже 24 марта 1945 он направляет гневное письмо в ЦК КПГ с требованием начать борьбу против буржуазии и британцев за установление народно-демократического правительства. Вслед за этим, Велухиотис возобновляет боевые действия в горах центральной Греции против англичан, новой власти и сельских фашистских банд. Занятно, что терпящая колоссальные потери от арестов и внесудебных убийств КПГ 12 июня 1945 года принимает решение об исключении Велухиотиса как опасного ультралевого «авантюриста». Спустя 3 дня после этого решения Арис Велухиотис погиб (по другой версии – застрелился) в ходе столкновения с частями греческой армии.

История показала, что надежды греческих коммунистов на единый антифашистский народный фронт не оправдались: «антифашистская» греческая буржуазия перед лицом революционной угрозы практически сразу же после освобождения страны перешла к вполне фашистским методам управления, опираясь сначала на британский оккупационный корпус, а затем – и на американских империалистов. Восстановив монархию и развязав террор против коммунистов, буржуазия уже в середине 1946 года вынудила КПГ во главе с новым генсеком Никосом Захариадисом приступить к воссозданию своего вооружённого аппарата в преддверии уже явно неизбежного классового столкновения, к которому КПГ, благодаря Варкизскому соглашению, подошла в ослабленном виде и закономерно проиграла.

Характерно, что уже в период 1953-54 гг. в сторону Захариадиса посыпались обвинения в личной ответственности за поражение, а в 1956 году VI Пленум ЦК КПГ, вовсе осудил его самого как «ультралевого сектанта», снял с поста, а после и вовсе лишил партийного членства.

В 2011 году КПГ реабилитировала и восстановила посмертно как Захариадиса, сняв с него бОльшую часть политических обвинений, так и Ариса Велухиотиса.

В Компартии Великобритании процесс борьбы с «сектантами», впервые громко выступившими против правой политики руководства в ходе съезда в ноябре 1945 года облегчался разрозненностью «ультралевой» оппозиции, которая, столкнувшись с твёрдым и спаянным ядром высших партийных функционеров, не сумела провести на съезде ни одной своей резолюции.

Постепенно вытесняя диссидентов из партийных рядов, категорически разрушая всякие горизонтальные связи между различными оппозиционными отделениями, блокируя «сектантов» в ходе предшествующих съезду дискуссий, руководство КПВ добилось того, что уже на съезде 1947 года ему открыто противостояло лишь несколько партийных секций.

Немалую роль в разобщении оппозиции сыграло и учреждение Коминформа: после первого совещания 1947 года, посвящённого борьбе с правой опасностью внутри коммунистического движения, КПВ вынуждена была публично отказаться от ранее проводимой линии полного подчинения лейбористской партии и т.н. «битвы за производство», предусматривающей отказ от активной поддержки экономической борьбы пролетариата ради восстановления капиталистической экономики.

Тем самым в рядах «сектантов» оживились надежды на исправление правого курса, однако все эти надежды разбились в 1951 году, когда была принята новая, абсолютно правая партийная программа под названием «Британский путь к социализму», подкреплённая авторитетом Иосифа Сталина (занимавшегося её редактированием).

В Компартии США, докатившейся благодаря ревизионизму Эрла Браудера до самороспуска в 1944 году, вопреки здравому смыслу основной удар был направлен не против оставшейся в полном здравии после восстановления партии в 1945 правой верхушки, а ровно наоборот. На специальной конференции, посвящённой воссозданию КП США, новый генсек Уильям Фостер почему-то обрушился именно на «ультралевых»; первым же практическим шагом в этой борьбе стало лишение места в новом партийном национальном комитете представителя Филадельфии Сэмуэля Дончина, потребовавшего, чтобы находившиеся в комитете сторонники Браудера в порядке самокритики приняли на себя часть ответственности за ревизионизм партии.

В течение 1946-47 гг. борьба против «левого уклона», выражавшаяся в исключении из партии отдельных лиц и целых групп, недовольных фактическим продолжением линии «классового сотрудничества» и «мирного пути к социализму», развернулась по всей стране.

Здесь, как и в случае с Великобританией, свою роль играла разобщённость левой оппозиции и неспособность организованно противостоять партийной верхушке, которая к середине 50-х годов полностью удалила из рядов КП США всех сомневающихся, - т.н. «левых сектантов» и «догматиков», -  в правильности правой политики.

В Коммунистической Партии Швеции, начиная с 1944 года так же планомерно укреплялись идеи о необходимости сотрудничества коммунистов и социал-демократического правительства, о возможности нереволюционного перехода к социализму, о превращении КПШ в «общенародную» партию.

Одним из немногих, кто пытался противостоять правому уклону, являлся Сэт Перссон. Выступавший ещё в 1944 году с позицией превращения левого сектора социал-демократической партии (сильнейшей шведской партии) в революционную фракцию, способную сформировать вместе с коммунистами «левое правительство», Перссон вскоре убедился в тщетности своих надежд на «революционизацию» социал-демократии и стал открытым противником планомерного подчинения КПШ социал-демократической линии.

В 1952 году противостояние между левым меньшинством, сгруппировавшимся вокруг Перссона, и руководством партии достигло пика после снятия КПШ собственных кандидатов на дополнительных парламентских выборах в пользу социал-демократов, что было расценено Перссоном как откровенная капитуляция. Чуть позже новые скандалы разыгрались вокруг организации совместного с социал-демократами первомайского шествия, а так же партийного курса на финансирования «рабочей прессы», которая полностью находилась под руководством социал-демократических профсоюзов. Наконец, летом 1952 года КПШ выступила с инициативой создания широкого «Движения демократической молодёжи», фактически параллельной шведскому комсомолу структуре, так же шедшей в фарватере социал-демократической линии.

На съезде 1953 года Перссон уже в открытую назвал председателя партии Хильдинга Хагберга оппортунистом, а партийный курс – предательским и соглашательским, наткнувшись на яростную реакцию партийного большинства, обвинившего Перссона в «сектантстве» и «классовом эгоизме». По окончании жёстких дебатов Перссон заявил о выходе из партийных рядов. Вслед за этим КПШ как через свою, так и через социал-демократическую прессу инициировала травлю Перссона, параллельно запустив кампанию чисток против его сторонников внутри КПШ.

На другом краю мира, в Чили, так же кипела бесперспективная борьба «ультралевых сектантов» против оппортунистической политики Компартии в период 1949-50 гг. КПЧ в тот момент, находясь под сильнейшим влиянием «браудеризма», выступала против всякой активной борьбы с реакционной диктатурой Гонсалеса Виделы (запретившего саму компартию), углядев в нём представителя «прогрессивной буржуазии», спасающего страну от «фашистского переворота». В июне 1950 года КПЧ вовсе призвала к поддержке этой реакционной диктатуры, якобы стремящейся вывести страну из тяжёлого социально-экономического кризиса.

Явный и открытый оппортунизм партийной верхушки вызвал недовольство в низах, выступающих за развитие интенсивной борьбы против полуфашистского режима Гонсалеса Виделы, главным выразителем которого стал организационный секретарь КПЧ Луис Реиносо, лелеявший надежды на изменение партийной линии после обращения к советскому руководству. Таким образом, один из близких соратников Реиносо, региональный секретарь КПЧ в Арауке Бенхамин Карес, будучи делегатом на Всемирном Конгрессе Мира в Варшаве в ноябре 1950 года, обратился к советской делегации с письменным докладом, посвящённым чилийской ситуации. Однако никакой реакции не последовало.

Напротив, об обращении Кареса к советским делегатам стало известно в Чили (по некоторым версиям – благодаря донесению Пабло Неруды, так же делегата конгресса) и, немногим после возвращения Кареса, и он сам, и Реиносо (а в последующие месяцы – ещё несколько сотен человек) были изгнаны из рядов КПЧ по обвинению в «сектантстве» и «предательстве партийной линии».

Эти и многие другие, менее яркие примеры борьбы внутри коммунистических партий капиталистических стран послевоенной эпохи демонстрируют, что, в условиях роста правых оппортунистических настроений в руководящих верхах, борьба с «ультралевым сектантством», выступающим, - в той или иной степени, - против продолжения тактики союза с буржуазией, против иллюзий «мирного пути к социализму», против превращения революционных партий в «общенародные» структуры социал-демократического типа, против подмены классовой борьбы «борьбой за мир и демократию» или «борьбой за подъём производства», была достаточно интенсивной.

Усиленный натиск на «ультралевые сектора» в условиях крайне широкого распространения социал-демократических взглядов привёл в конченом итоге к полному и безоговорочному господству правых настроений в рядах подавляющего большинства коммунистических партий мира уже к началу 50-х годов. В этой связи становится понятным, почему международное коммунистическое движение достаточно спокойно восприняло положения, высказанные Хрущёвым на XX съезде КПСС, касающиеся «новых условий» деятельности коммунистических партий в капиталистическом мире. Просто потому, что эти положения к тому моменту уже как 10 лет были приняты в качестве генеральной линии почти всеми коммунистическими партиями капиталистического мира, а все противники этой линии были успешно вычищены ещё во времена Сталина.