"Браудеризм" и правый курс коммунизма
Компартия Греции больше года назад выпустила на русском языке статью, посвящённую Коминтерну, в которой довольно критичным образом прошлась по некоторым аспектам деятельности Третьего Интернационала. В этом плане греки кажутся симпатичными. В отличие от российских левых, - которые либо упорно стоят на позициях защиты «сталинского наследия» во всем его великолепии («никаких ошибок не было, всё было просчитано до мелочей гениальным вождём»), сводя падение социализма к предательству отдельных личностей, либо столь же истерично орут про «ужасы сталинизма», занимаясь тем же (т.е. указывая на Сталина как на первопричину всех бед), - греки довольно взвешенно подходят к вопросу. В том смысле, что ещё на 17-18 съездах КПГ была поставлена задача изучения исторического опыта социалистического строительства СССР (а так же других стран) для того, чтобы выявить и разъяснить происхождение имевшихся недостатков и ошибок, дабы избежать их на новом этапе.
Одним из таких аспектов, раскритикованных греками и действительно нанёсшим колоссальный вред послевоенному коммунистическому движению (и продолжающий наносить этот вред и поныне), является курс, заданный на VII Конгрессе Коминтерна:
«КПГ критически оценивает решения 7-го конгресса Коминтерна относительно изменения определения фашизма, формирования народных фронтов как политического сотрудничества коммунистических партий с социал-демократическими и другими буржуазными партиями и оппортунистическими течениями, которые принимали участие или поддерживали правительства, не ставящие под сомнение капиталистическую власть. Наша партия отмечает, что такие решения приводили к иллюзиям и духу примирения, путанице и ослаблению идейно-политического фронта против социал-демократии и оппортунизма.
(…)
Борьба против фашизма и освобождение от иностранной оккупации, за демократические права и свободы была отделена от борьбы против капитала».
Подобный же критический тон можно наблюдать и в выступлении, посвящённом стратегии КПГ в 40-е годы ;
«VII -ой конгресс Коминтерна принял стратегию Народных антифашистских фронтов, которые до и после Второй мировой войны нацеливались на формирование правительства на почве капитализма как формы перехода к рабочей власти. Они стремились к сотрудничеству с социал-демократическими политическими силами, даже с буржуазными демократическими, отгораживая фашистского врага от классового врага - буржуазии, участвовавшей в империалистической войне, эксплуатирующей рабочий класс, порождающей и использующей фашизм. Таким образом, они не могли связать вооружённую антифашистскую освободительную борьбу с борьбой за завоевание рабочей власти».
Особо надо подчеркнуть, что греки-то и были самой пострадавшей стороной от применения данной тактики, навязываемой Москвой, исходившей исключительно из внешнеполитических задач СССР. В конце 1944-начале 1945 года между Народно-Освободительной Армией Греции (ЭЛАС), контролирующей тогда бОльшую часть территории страны и британскими войсками, на стороне которых выступали абсолютно все буржуазные силы Греции, начались бои. По настоянию Димитрова, опасавшегося конфликта внутри союзнического лагеря, КПГ (политически рулившая ЭЛАС) пошла на невыгодное для себя разоружение, а затем, когда сама буржуазия в 1946 году таки развязала новую гражданскую войну, КПГ подошла к ней ослабленной физически и идеологически и закономерно проиграла.
Короче, историческая фактура демонстрирует, как в святое сталинское время димитровские идеи привели к фактическому разложению коммунистических партий капиталистического мира. А то многие российские левые воспринимают сталинский период сугубо в положительных красках, полагая, что до прихода к власти «подонка и негодяя» Хрущёва коммунистическое движение следовало исключительно "шляхами перемог".
Итак, Димитров в своём докладе VII Конгрессу Коминтерна в 1935 году, касаясь новой тактики правительства народного фронта (куда, помимо коммунистов и социалистов, могли входить представители «антифашистских кругов буржуазии»), подчеркнул что, даже если такое правительство и будет учреждено, оно не может считаться революционным, оно не может покончить с эксплуатацией и даже не может предотвратить опасность фашистской контрреволюции.
Понимая, какую опасность таит в себе эта вынужденная тактика, Димитров повелел хранить бдительность против правого уклона среди коммунистов, способных, - по рецептам старика Каутского, - представить себе правительство народного фронта как некую «переходную форму» от диктатуры буржуазии к диктатуре пролетариата, как возможность сугубо конституционными методами перейти от буржуазной к социалистической республике.
Однако уже через год, в сентябре 1936 года, касаясь положения в Испании, Димитров заговорил совсем другое; он напрямую указал, что Испанская республика является как раз таким «промежуточным государством»:
«…Эта республика на данном переходном этапе международных отношений при существовании Советского государства, советской демократии, с одной стороны, и государств буржуазной демократии, как в Англии и Америке, и при существовании фашистской диктатуры будет особым государством с подлинной народной демократией. Это еще не будет советское государство, но государство антифашистское, левое, с участием подлинно левой части буржуазии.
Мы не должны быть жертвой старых, существовавших 20—30 лет тому назад установок социал-демократии о том, что невозможно существование такой демократической республики: не «или — или» мы должны сказать, а «и —и». Вот что нужно понять. Советское государство, советская демократия, как образец, и, на данном переходном этапе, такое демократическое государство, где народный фронт имеет решающее влияние и существует еще буржуазная система».
Вслед за этим, в октябре 1936 года Пальмиро Тольятти, так же касаясь испанского вопроса в статье «Особенности испанской революции», вводит понятие «новая демократия» (именно он, а не Мао Цзедун является автором данного термина), чтобы описать избранное правительство Народного фронта:
«Демократическая республика, которая создаётся в Испании – это демократическая республика нового типа … новая демократия».
Таким образом, влиятельнейшие члены Коминтерна, в условиях довольно сложной и тяжёлой обстановки наступления фашизма, оживляют старые социал-демократические идеи о возможности прихода к власти пролетариата без революции, без насильственного переворота, через создание коалиций с наиболее «разумными» секторами буржуазии в рамках некоего «переходного государства», «новой демократии», черты которой Коминтерн определил очень условно и расплывчато, открыв дорогу для укрепления ликвидаторских взглядов внутри коммунистических партий.
И они, эти взгляды, не преминули проявиться на практике.
Триумфальное падение международного коммунистического движения в пропасть началось в ноябре 1940 года, когда после запрета деятельности Коммунистической Партии в США, руководство Коминтерна позволило КП США формально выйти из рядов структуры. Для СССР, стоящего перед угрозой нападения фашистской Германии, разрыв дипломатических отношений с Соединёнными Штатами по обвинению во «вмешательстве» в их внутренние дела, был бы стратегически неверным шагом, тогда как и Коммунистическая Партия в условиях истерики насчёт связей американских коммунистов с Москвой сама испытывала значительные трудности в развитии работы.
Однако, обретение независимости и «освобождение инициативы» американскими коммунистами мгновенно привело к укреплению в руководстве и до этого весьма правых настроений. Интерпретируя димитровскую тактику единого антифашистского фронта как полное подчинение коммунистического движения буржуазному лагерю (лагерю «антифашистской» монополистической буржуазии), руководство КП США во главе с Эрлом Браудером двинулось по пути насаждения и распространения в партийных рядах социал-демократических иллюзий насчёт необходимости длительного сотрудничества с «хорошими» буржуями во имя счастья и процветания рабочего класса.
Вслед за Тегеранской конференцией 1943 года, на которой были подписаны союзнические соглашения между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом, руководство КП США заявило о начале новой эпохи взаимного сотрудничества между капитализмом и коммунизмом в деле обеспечения прочного мира между народами. Опираясь на димитровские тезисы о необходимости совместной борьбы ради демократии бок о бок с прогрессивными слоями буржуазии (к которой сам Браудер умудрился отнести даже некоторые элементы финансового американского капитала), руководство КП США решило пересмотреть своё отношение к классовой борьбе в свете соглашений, достигнутых в Иране.
Провозгласив необходимость укрепления национального единства, сделав ставку на мирную эволюцию капитализма в социализм через инструменты "традиционной американской демократии", фактически отказавшись от захвата политической власти, Браудер весной 1944 года, в качестве жеста доброй воли по отношению к буржуазии, ссылаясь на «положительный опыт Коминтерна» (который был распущен в 1943 году), предложил американским коммунистам тоже распустить свою партию, создав вместо неё «общенародное» объединение – «Коммунистическую политическую ассоциацию», - чьей задачей являлось исключительно просвещение широких масс добрыми идеями о коммунизме. Удивительно, но, несмотря на убедительные заявления московских вождей насчёт «теоретической зрелости» партийных рядов и руководящих кадров коминтерновских партий, на съезде КП США 20-22 мая 1944 года вопиющая резолюция о самороспуске была одобрена большинством голосов.
Как отреагировало на эту дерзкую ликвидацию крупнейшей коммунистической партии Западного полушария международное коммунистическое движение? Достаточно вяло. Лишь спустя почти год, в апреле 1945 в журнале французских коммунистов «Les Cahiers du communisme» появляется статья «О роспуске Коммунистической Партии США» за подписью Жака Дюкло (высказываются мнения, что подлинным автором был Андрей Жданов), в котором курс Браудера квалифицировался как «пресловутая ревизия марксизма».
Уже в июле 1945 американская партия была восстановлена, однако практически всё её новое руководство состояло из людей, являвшихся твёрдыми последователями Браудера, который, кстати говоря, сохранил членство в партии вплоть до февраля 1946 года. Более того, на конференции, посвящённой восстановлению КП США новый генеральный секретарь, сталинец Уильям Фостер произнёс речь, в которой фактически подтвердил верность принципам «браудеризма», заявив, что партия будет беспощадно бороться с ультралевыми авантюристами:
«Наконец, ложная концепция, которую я хочу затронуть, - это мысль, распространяемая левосектантскими голосами в нашей партии, о том, что нынешняя программа носит лишь временный характер, что мы … должны характеризовать войну с Японией как межимпериалистическую, характеризовать тегеранские соглашения [о послевоенном сотрудничестве между СССР, США и Великобританией во имя гармоничного развития] как недостижимые, что мы должны откинуть лозунг национального единства, призвав к рабоче-крестьянской власти, что мы должны отказаться от нашего военного обязательства не проводить забастовки, выдвинуть вопрос о социализме как первостепенную проблему и в целом принять политику класса-против-класса…Эти товарищи выдают желаемое за действительное. Насколько я знаю, наша партия не собирается принимать какой-либо подобный левацкий курс».
Таким образом, под руководством Фостера, КП США вступила в период, названный Фергусом МакКином (одним из наиболее известных «ультралевых сектантов» Северной Америки) «браудеризмом без Браудера».
В январе 1949 года после начала юридического преследования членов партии в соответствии со знаменитым «Актом Смита», партийные лидеры (в том числе и сам Фостер), - опасаясь полного запрета деятельности, - официально и публично заявили о приверженности мирному, парламентскому пути к завоеванию социализма. Впоследствии, в 1954 году, это положение было официально закреплено в партийной программе. Соответственно, стремясь избежать юридического преследования, при молчаливом одобрении международного коммунистического движения, КП США уже в 1949 году открыла широкие пути для развития, распространения и укрепления социал-демократических взглядов в собственных рядах. Просто потому, что абсолютно вся партийная пропаганда строилась в соответствии с клятвами партийных вождей перед американским судом, в которых отрицалось намерение насильственного свержения правительства.
Учитывая, что речь идёт о крупнейшей компартии Западного полушария, имевшей колоссальное идеологическое влияние в регионе за счёт структур бывшего Карибского бюро Коминтерна, не приходится удивляться, что в течение 1944-50 гг. практически все коммунистические партии обоих американских континентов оказались заражены, - в той или иной степени, - вирусом «браудеризма».
Наиболее тяжёлые последствия североамериканского примера наблюдались в наиболее близком к США Карибском регионе, где в указанный период самораспустились, преобразовавшись в «общенародные» партии парламентского типа коммунистические партии Кубы, Колумбии, Панамы, Никарагуа, Доминиканской Республики и Коста-Рики. Чуть менее выраженный крен вправо (вроде роспуска фабрично-заводских ячеек и перехода к территориальной структуре партийного строительства, характерной для сугубо парламентских партий) наблюдался в коммунистических партиях Эквадора, Мексики, Чили, Венесуэлы, Аргентины.
И конечно же везде и повсюду, в соответствии с «браудеристско-димитровским» ориентиром на союз с «прогрессивной» буржуазией в борьбе за прочный мир, имело место не только полное подчинение коммунистических партий буржуазному лагерю, но даже безобразные примеры поддержки коммунистами откровенных реакционеров, объявленных представителями «прогрессивной антифашистской буржуазии». И если в Чили, Колумбии или Венесуэле эта поддержка носила исключительно электоральный и словесный характер, то в Коста-Рике дело закончилось тем, что в 1948 году местные коммунисты приняли участие в гражданской войне на стороне реакционного и ненавистного народу правительства Пикадо/Кальдерона (друга небезызвестного никарагуанского диктатора Сомосы) против «Армии национального освобождения» социал-демократа Хосе Фигереса, в результате чего влияние и престиж компартии в этой маленькой стране были подорваны навсегда.
Не менее серьёзное влияние оказал «браудеризм» и на англоязычную Великобританию, где верхушка местной коммунистической партии во главе с Гарри Поллитом с одобрением приняла «творческое развитие» Браудером димитровских положений. К ужасу партийных низов, уже в марте 1945 года Исполнительный Комитет КПВ призвал к продолжению политики классового сотрудничества с «прогрессивными» слоями буржуазии (в том числе – в виде запрета на проведение забастовок) и в послевоенное время, уже в рамках единого фронта «борьбы за мир и производство». Вслед за этим, в мае была проведена реорганизация партийной структуры, заключавшаяся в ликвидации фабрично-заводских комитетов и замены их территориальными комитетами в соответствии с традиционной социал-демократической моделью. Вкупе с полной и безоговорочной поддержкой со стороны КП Великобритании всех инициатив лейбористского правительства, правый поворот вызвал бешеное сопротивление низов на состоявшемся в ноябре 1945 партийном конгрессе, открыто заявивших об оппортунизме руководства. Однако, ни одна из резолюций, подготовленных «ультралевыми сектантами» не была утверждена конгрессом. И хотя после публичного разоблачения Эрла Браудера руководство КП Великобритании вынуждено было несколько скорректировать свою линию, полного выправления её не произошло. И уже в 1951 году правый курс КП Великобритании был зафиксирован документально: за счёт публикации программы «Британский путь к социализму», провозглашавшей сугубо мирный способ установления диктатуры пролетариата через преобразование парламента в орган волеизъявления народа.
В соседней с Соединёнными Штатами Канаде под влиянием тех же «браудеристско-димитровских» положений, возникла собственная оригинальная версия ревизионизма, официально принятая на партийном конгрессе в августе 1943 года. Мало того, что, отбросив прочь тезисы об авангардной роли революционной партии рабочего класса, Канадская Коммунистическая Партия перестроилась в «общенародную» Прогрессивную Лейбористскую Партию. Мало того, что, вместо подготовки пролетариата к свержению буржуазии, был взят курс на достижение конституционными методами буржуазного парламентаризма «рабоче-крестьянского правительства», которое впоследствии постепенно трансформирует общественную систему в сторону социализма. В своей решительной политике сотрудничества с «прогрессивными» капиталистами, ПЛП докатилась до призывов к единству с Либеральной партией, - партией крупной буржуазии, долгое время проводившей открытую войну против рабочего движения, - во имя недопущения до власти якобы куда более «реакционной» Консервативной партии. В качестве традиционной меры преобразования ПЛП в парламентскую «всенародную» партию социал-демократического типа, вскоре после конгресса были ликвидированы фабрично-заводские комитеты.
Точно такой же процесс правой ликвидации, - но уже без прямого влияния американского примера, - в 1944 году начался и в Коммунистической Партии Италии, где главным ликвидатором выступил ни кто иной, как бывший член Исполнительного Комитета Коминтерна Пальмиро Тольятти.
Тотчас же по возвращении на родину в марте 1944 года Тольятти выдвинул идею создания коалиционного правительства национального единства с участием всех «прогрессивных антифашистских» сил, тем самым поставив точку во всех досужих разговорах о возможности коммунистической революции, планируемой к осуществлению руками партизанских коммунистических бригад. Стремясь успокоить буржуазные слои и продемонстрировать миролюбие, в обращении к неаполитанским коммунистам в апреле 1944, Тольятти указывает на необходимость установления «прогрессивной демократии», очередной вариации социал-демократического «народного государства», лишённого всякой диктатуры:
«Мы вообще не будем предлагать массам режим, основанный на существовании и господстве одной партии; в прогрессивной демократической Италии должны быть и будут разные партии, соответствующие разным идейным течениям и интересам, существующим в итальянском обществе».
Дополнительным инструментом идеологического разоружения рабочего класса становится новаторская концепция «новой массовой партии», пришедшая, по мнению Тольятти, на замену устаревшей ленинской «партии нового типа»:
«Рабочий класс, отказавшись от оппозиционной позиции и критики, которую он занимал в прошлом, сегодня намеревается взять на себя, наряду с другими последовательно демократическими силами, ведущую роль в борьбе за освобождение страны и построение демократического режима. Новая партия – это партия, способная претворить в жизнь эту новую позицию рабочего класса (…) это итальянская национальная партия (…), охватывающая все прогрессивные традиции нации» (Речь перед Римской коммунистической федерацией 24 сентября 1944)
Другими словами, вместо партии революционной Тольятти предложил итальянским коммунистам массовую партию в социал-демократическом стиле, «общенародную» партию, действующую сугубо в конституционных рамках, в рамках согласия и взаимопонимания с другими «последовательно демократическими» силами в виде Христианско-Демократической и Социал-демократической партий, планомерно саботирующих все предложенные коммунистами реформы в течение последующих четырёх лет, а затем вовсе изгнавших коммунистов из правительства.
Несмотря на полный провал всех реформистских замыслов Тольятти, несмотря на перманентные поражения КПИ на парламентском фронте, несмотря на прямые требования Жданова отказаться от «парламентского кретинизма», никакого принципиального пересмотра линии на мирное достижение социализма через «прогрессивную демократию» итальянская компартия не произвела, продолжая упорно и настойчиво гнуть свою линию. Линию, которая после XX съезда КПСС, официально утвердилась под названием «итальянского пути к социализму»; модели, из которой впоследствии вырос т.н. еврокоммунизм.
Ненамного лучше дела обстояли во Французской Коммунистической Партии, вероятно, наиболее мощной и авторитетной из всех партий капиталистических стран на тот момент. Сыграв ключевую роль в борьбе с фашизмом и освобождении страны, ФКП осенью 1944 года принимает стратегию «партии открытых дверей»: полностью распустив все подконтрольные военно-политические структуры, руководство ФКП берёт курс на превращение партии в «общенародную» парламентскую структуру социал-демократического типа. Благодаря колоссальному авторитету во французском обществе, завоёванному в эпоху антифашистской борьбы, к концу 1946 года ФКП насчитывает в своих рядах свыше 800 тысяч членов, являясь крупнейшей партией страны.
Вопреки мнению партийного меньшинства, недовольного ликвидацией нелегального аппарата, ФКП полностью отказалась и от идеи завоевания политической власти, возведя в абсолют принцип «национального единства, республиканской демократии и возрождения Франции». В этой связи партия видела свою цель уже (или ещё) не в борьбе за социализм, а в борьбе за демократизацию Четвёртой республики, в борьбе за реформы через инструменты буржуазной демократии, пусть даже и ценой отказа от принципиальных позиций.
Твёрдо встав на путь мирного преобразования капитализма в социализм через демократизацию республиканских институтов, ФКП совершенно утеряла революционную перспективу, по уши погрузившись в парламентские фантазии. И когда реальность нанесла удар по этим фантазиям, в виде изгнания коммунистов из правительства и вызывающего предательства «союзников» в лице Французской Социалистической Партии в 1947 году, ФКП просто растерялась. Только благодаря внушениям со стороны советских товарищей, партия на некоторое время пришла в себя, успешно проведя в ноябре 1947 года всеобщую революционную забастовку, по итогам которой премьер-министр Поль Рамадье подал в отставку, испугавшись, что дело идёт ко всеобщему восстанию. Однако развить успех французским коммунистам не удалось; вновь дали о себе знать «парламентские иллюзии» и курс на подмену революционной борьбы некоей «борьбой за прочный мир и демократию».
Твёрдо веря в «демократический характер» режима республики, ФКП не сумела ничего противопоставить атакам этого самого режима как против самой партии, так и против её инициатив в борьбе за мир и атомное разоружение в период 1950-54 гг., продолжая делать акцент на «мирное» достижение социализма и взаимодействие с «прогрессивными» (по-прежнему прогрессивными) слоями буржуазии, противопоставляемые «компрадорской буржуазии» (в риторике ФКП – «олигархии», крошечному меньшинству паразитов и спекулянтов), полностью зависимой от американского империализма.
Как и Итальянская Коммунистическая Партия, ФКП в конечном итоге совершенно безболезненно (несмотря на то, что она считалась наиболее «просталинской» из всех западноевропейских партий) и довольно быстро перешла на рельсы, ведущие к станции «еврокоммунизм». Просто потому, что начиная с 1944 года социал-демократический курс на мирное преобразование капитализма и так являлся официальной стратегией партии.
Абсолютно идентичная ситуация сложилась и в «малых» коммунистических партиях капиталистических стран: в Бельгии, Нидерландах, Дании, Австралии, Швеции, Норвегии, Новой Зеландии, Финляндии начиная с 1943-44 гг. бал безраздельно правили правые и поборники социал-демократизма, стремившиеся растворить революционные партии в «общенародной» массе, полностью подчинить их деятельность целям буржуазного лагеря, насаждавшие лозунги «мирного» преобразования капитализма в социализм и фактически отказавшиеся от принципов классовой борьбы.
Как на это буйство фантазии реагировали Советы? Уразумев наконец то, что получившие независимость от Коминтерна коммунистические партии моментально упали в объятия социал-демократии, ВКП(б) уже в 1946 году начинает подготовку к «воскрешению» распущенного в 1943 году Коминтерна. В сентябре 1947 года в польском городе Шклярска-Порембе состоялось первое международное совещание компартий, на котором было учреждено Информационное бюро коммунистических и рабочих партий (Коминформ): некий орган для «обмена опытом» и «координации действий». Однако былого влияния эта невнятная структура уже не имела – помимо партий Восточной Европы, почти напрямую подчинявшихся ВКП(б), здесь присутствовали только две партии капиталистического Запада – КП Италии и КП Франции.
И именно на их правую социал-демократическую тактику обрушили свои речи на первой конференции Коминформа Андрей Жданов, Милован Джилас, Ана Паукер и Эдуард Кардель, обвинив руководство ИКП и ФКП в «парламентском кретинизме», «трусости», переходе с позиций классовой борьбы на позиции непонятного геополитического маневрирования и ревизионизма.
Каким был итог этой жёсткой критики? Абсолютно никаким. Ни итальянцы, ни французы ни на йоту не изменили своих принципиальных позиций. Более того: запоздалые московские призывы к борьбе с правым уклоном, в партиях капиталистического Запада воспринимались ровно наоборот – в течение 1947-52 гг. в компартиях Запада под соусом ликвидации «вредителей» процветала борьба с «ультралевым сектантством», в результате чего к середине 50-х годов социал-демократические настроения стали абсолютно господствующими. А сам стремительно деградировавший почти с самого рождения Коминформ уже не обладал даже толикой той власти, какую имел Коминтерн и не мог (при всем желании) изменить положение. И если компартии Восточной Европы, так же склонившиеся резко вправо в послевоенный период, ещё удалось привести в чувство за счёт прямого и довольно агрессивного (через репрессии) навязывания московской линии, то в капиталистическом мире, куда всесильный Сталин уже не мог дотянуться, ситуация катилась по заданной ещё димитровским Коминтерном инерции. В результате чего коммунистическое движение капиталистических стран полностью утратило революционную инициативу, превратившись ещё при жизни Сталина в бесплатное и довольно бесхребетное приложение к традиционной социал-демократии.