Удильщик
Hiyoko, Witch, please!
https://mrakopedia.net/wiki/Удильщик
- Давай я тебе кофию принесу, - Гриша погладил сонную Марину по голове, растрепав по подушке жёсткие тёмные волосы. – Выпьем вместе кофию. Сегодня важный день.
- Никогда раньше не ходила к гипнотерапевту. Ты как хочешь, а я его боюсь.
Гриша хмыкнул и взъерошил рыжую бороду.
- Он один, а нас двое. У нас численное преимущество. И вообще, - он перешел на шамкающий голос, - старики в деревнях поговаривали, что гипнотерапевты боятся тебя больше, чем ты их…
- Ну, если старики поговаривали…
Марина зевнула последний раз, просто чтобы прозеваться, и резко села на кровати. Потрясла головой. С умилением прислушалась к тому, как Гриша гремит на кухне посудой. Да, сегодня важный день.
- Предупреждаю: если принесешь кофе в этой своей чашке с медузой, я её в окно выброшу, - крикнула она в коридор. – Не выношу.
- Ну прикольная же медузка!
- Нет. Медузки не прикольные. Медузы, дельфины, киты - ничего из этого не прикольное. Прошу, просто - не надо.
Гриша появляется на пороге. Он уже надел толстовку, но еще остается в трусах, большой и милый. Принёс две кружки с крепким, вкусно пахнущим кофе. Одна, для Марины, белая фарфоровая. Другая, для него, безразмерная кружка с дурацкой желтой медузкой, выглядывающей из-за пучка кислотно-зеленых водорослей. На куполе медузы нарисованы два блестящих глаза и кошачий ротик с высунутым розовым язычком. Вслед за Гришей заходит кот Фомка. С утра у него озорное настроение, и ему хочется общаться.
- Это я себе принес, - комментирует Гриша.
- Выброшу, - влюблённо ворчит Марина и принимает свою совершенно обычную белую чашку без всяких медуз и водорослей. Делает глоток. Кофе, как всегда, прекрасный. – Спасибо, родной.
- Поведу я, ладно? Ты соберись с мыслями, пока едем. Место знакомое, «Океан», третий этаж…
- Мне всё ещё странно, что он принимает в этой дыре, – перебивает Марина мужа. – Слева колбасная лавка, справа на картонке меряют джинсы, а посередине офис признанного столичного гипнолога, имя которого нигде не гуглится?
Гриша смеется.
- Наполнитель для Фомки я беру на первом этаже, и он хороший и дешевый, и табачная лавка на втором хорошая и недорогая...
- И гипнолог с третьего тоже хороший и недорогой, так?
- Он, наверное, ещё не раскрутился, а там аренда копеечная, - Гриша пожимает плечами и чешет за ухом ластящегося кота. - Коллега за него жизнью ручался. Так и сказал: «Жизнью ручаюсь». Вот ты думаешь, что я шучу, а я тогда и сам удивился. Люди так разве говорят?
∗ ∗ ∗
Марина всегда думала, что даже торговый центр – слишком громкие слова для «Океана». Лучше уж называть это крытым рынком. Так что специалист, принимающий там, почти наверняка шарлатан, но Гриша так старался ей помочь…
- Путь в тысячу ли начинается с первого шага, - бодро сказала Марина, открывая дверь на лестницу.
- И заканчивается гипнотерапевтом, - добавил Гриша.
Третий этаж оказался совсем голым, без окон, с лампами дневного света. Пустые белёные бетонные стены. Невзрачная плитка под ногами тоже вся в этой белой пыли. А вот дверь за поворотом в кабинет гипнотерапевта на удивление большая, богато выглядящая, из древесины под дуб, напротив в пыльном коридоре совершенно чистый диван из зеленого плюша. Медная вывеска роскошно блестела, возглашая:
«Александр Викторович Борменталь, профессиональный семейный гипнотерапевт»
- Лучше бы на аренду потратился, - буркнула Марина. – Это же дыра.
- Ну чего ты? Хочешь ещё раз всё обдумать?
- Надумалась уже. Ладно. По телефону секретарь сказал, что тебя вызовут вторым, там и увидимся.
- Мы всё это делаем только для тебя. Если ты чувствуешь, что тебе как-то не по себе, можешь просто перенести сеанс…
- Да-да, помню.
∗ ∗ ∗
Чего она не ожидала, так это того, что дверь на пустом этаже старого ТЦ распахнётся сразу, без приёмной, в тёмный кабинет с закрытым шторами окном и одинокой настольной лампой на длинной полусогнутой ножке. Её пальцы остановились на третьей пуговице пальто, которое она собиралась расстегнуть в дверях.
За столом в полутьме неподвижно сидел сам гипнотерапевт, положив руку на руку, и свет настольной лампы отражался в его больших роговых очках, делая радужку совершенно неразличимой. Аккуратные усы и спокойное, неподвижное морщинистое лицо придавали ему вид пожилого степенного интеллигента, который на минуту отвлёкся от домашней библиотеки, но разумом всё ещё погружён в чтение.
- Если вы ищете, где можно повесить пальто, то по левую руку можете найти вешалку для гостей, - бархатным баритоном сказал врач, приподнимая руку и показывая на кушетку и вешалку рядом. Потом опять сложил руки перед собой. - А как закончите – садитесь в кресло, Марина Семеновна.
- Да, здравствуйте, я по рекомендации, - ответила Марина, сдёргивая пальто с плеч.
Кабинет был на первый взгляд совершенно обычным, таким, каким воображение непосвященного человека рисует кабинет психоаналитика – дорогой стол, два уютных приземистых кресла по обе стороны, ковёр на полу. Парочка шкафов, забитых книгами и папками. Обои, вроде, зелёные. На стенах висят многочисленные свидетельства и дипломы за стеклами в рамочках да пара пейзажей. В углу мягкий диван, накрытый пенкой.
Но вот зачем встречать клиента с такими глухими тёмными шторами на окне? Обстановка сбила её с толку, и она не хотела это показывать.
- Вы рассказали мне о себе при телефонной записи, - со спокойной улыбкой ответил Александр Викторович.
- Я думала, что говорила с вашим секретарём…
Александр Викторович опять улыбнулся, погладил аккуратную бороду и заговорил, размеренно, как будто читал монолог:
- Я специалист старой школы, и я работаю один. Конечно, у меня есть несколько доверенных лиц, которые помогают мне вести дела, но от начала и до конца с клиентами общаюсь только я. Строгая приватность обстановки и полная конфиденциальность – никто и никогда не узнает, что вы приходили ко мне. И никто, кроме меня, больше не услышит той тайны, которую вы поведаете мне в этом кабинете. Врачебная тайна – это святая святых моей работы.
- Ясно, - сказала Марина, окончательно решив, что специалист не вполне адекватен. Фрик или шарлатан. Или фрик-шарлатан.
- Итак… Возвращаясь к конструктивному разговору, Марина, что побудило вас обратиться ко мне?
- А вы не могли бы открыть шторы? Мне тут в темноте как-то некомфортно.
- К сожалению, это невозможно, - развёл руками Александр Викторович. – Важнейшей частью моей практики является полумрак от начала и до конца терапии. За этим окном шумная улица. Шторы изолируют от звуков снаружи. Они помогут вам не обращать никакого внимания на звуки внешнего мира и значительно ускорят терапию.
- Понятно, спасибо, - Марина потянулась за пальто, которое только что повесила, чтобы уйти.
- К тому же, то, что вас тревожит, не любит ни света, ни шумных звуков, не так ли? Свет и звук отвлекают, сбивают, мешают… вы пришли ко мне, чтобы вспомнить о том, что не давало вам жить всё это время.
Марина оставила в покое вешалку и развернулась.
- А вот это, простите, вам кто рассказал?
- Это годы практики, всего лишь долгие годы практики. Я помогаю людям понять себя, принять себя, и поневоле мне тоже нужно понимать их – как можно раньше. Сразу, как только те войдут в дверь кабинета.
- Вам для этого мало быть специалистом, - Марина повернулась к гипнотерапевту и посмотрела ему в глаза сквозь бликующие очки. – Нужно быть по меньшей мере экстрасенсом.
- Где та грань, после которой очень хороший специалист становится экстрасенсом? – дружелюбно спросил Александр Викторович.
- Это риторический вопрос, - ответила Марина и впервые позволила себе улыбнуться в этом кабинете, садясь в кресло. Кресло встретило её неожиданной мягкостью и уютом, будто обнимая. Марина вспомнила, как точно так же мягко Гриша обнял утром в лифте, и ещё немного расслабилась. Гипнотерапевт внимательно молчал, профессионально молчал с готовностью слушать и слушать.
- Знаете, я пришла к вам, потому что мне очень трудно доверять людям в чём-то, - начала Марина. – Насколько я помню, так было всегда или, по крайней мере, с конца школы. Я чувствую… даже не знаю, как это описать… страх, что меня обманут или подведут. В целом, это было даже удобно. Ни на кого не рассчитывать, всё делать самой. Пока это не коснулось моего мужа.
- Вы чувствуете, что вам стало трудно доверять вашему мужу?
- Да, причём это не подозрение в неверности, это, скорее, чувство, что я не могу положиться на него до конца. Ни в чём и никогда не смогу. Это чувство всегда делало мою жизнь безопаснее, но знаете…
Гипнотерапевт смотрел внимательно. Молчал.
Настольная лампа отбрасывала блики на стёкла дипломов на стенах. Марина обвела взглядом кабинет. Что вообще на них написано? Отсюда не разглядеть.
- Мне бы хотелось уметь отключать это недоверие. Хотя бы с теми, кому я сама хотела бы доверять.
- Потому что они доказали вам, что достойны вашего доверия?
- Ну, это же нельзя доказать окончательно, правда? Доверие – это всегда вопрос веры. Я люблю своего мужа, я хотела бы… мне было бы приятно научиться этому чувству вместе с ним.
- Что он сам об этом думает?
- Знаете, он терпелив. Он понимает меня и принимает мои опасения. На самом деле у меня было странное прошлое… Нет, не так. Я была знакома с детства с одним человеком… мальчиком. Родители дружат, много общих знакомых, один двор, одна школа, параллельный класс, всё вот это вот. Потом очень многое случилось. А когда всё случилось, я вдруг будто очнулась и поняла, что о нём никто вокруг, кроме меня, не помнит, и его родители были бездетны, и везде, где мы что-то делали вместе, осталась лишь я. Или это был воображаемый друг?
Значит, всё знакомство с ним было моим фальшивым воспоминанием или далёким сном. Я много кого посетила, я даже лежала в стационаре… Сейчас я смогла, наконец, заставить себя поверить, что его не существовало. И что я при этом не сумасшедшая. Просто мой мозг несколько лет подряд глючил, а потом сам собой пришёл в норму, и теперь со мной всё хорошо.
- Расскажите об этом, но прошу. Для успеха терапии. Опишите это так, будто это происходило на самом деле.
∗ ∗ ∗
Ей двенадцать. Её приятель Тима Санников, немного позже неё отпраздновавший свой двенадцатый день рождения, сидит рядом с ней под одеялом. Маринка чувствует тёплое влажное дыхание Тими под своим ухом, ощущает жар, исходящий из-под его пижамы. Ей волнительно и щёкотно. Маринка уже знает, что в таких ситуациях принято целоваться, но сейчас ей совсем не хочется этого… может быть, позже? Тима тоже вряд ли об этом думает, он привязал на голову бечевкой карманный фонарик и светит лучом в большую детскую энциклопедию.
- Вот это камбала, - показывает Тима. – Ну, камбалы скучные, лежат на дне и ничего не делают, не будем про них читать. Лучше смотри, во, большерот пеликановидный!
- Кошмар какой, у него один рот больше, чем всё остальное…
- Большерот открывает пасть, вбирают в себя воду – и всё вокруг, что меньше, чем он, само заплывает в челюстной мешок. Они плавают так глубоко, что их пока толком не изучили. Там нет солнца, ни единого лучика, просто глухая тьма.
Маринка восторженно вздыхает.
- А хаулиоды поднимаются почти до самой поверхности, - показывает Тима на длинную страшную рыбину с настолько большими зубами, что её огромная пасть физически не может сомкнуться. – Всего полкилометра до нас. Наверное, некоторые рыбаки иногда их ловят.
- Полкилометра – это разве мало?
Она вспоминает, как измеряла шагами дорогу до хлебного магазина. Там как раз примерно полкилометра. Ей представляется, как эти тысячи шагов по пыльной летней дороге заполняет тяжёлая и тёмная океанская вода, как вода поднимается вокруг неё столпом и закрывает солнце своей непроницаемой толщей. Под одеялом становится тяжело дышать.
- А ещё они общаются пятнами света в кромешной тьме, понимаешь?..
- Ага… - вдохновленно шепчет Марина.
- А это мой самый любимый. Глубоководная рыба-удильщик. Кукловод глубин.
Маринка смотрит на иллюстрацию удильщика, на его пустые белые глаза, плоское худое тело, огромную пасть с длинными тонкими зубами. Ей представляется, как он плывёт где-то там, в бездне, на глубине нескольких километров, в абсолютной тьме, и единственный источник света вокруг – фонарик из светящихся бактерий на длинном стебельке, и всё, что есть между ним и солнечным днём, заполнено тёмной водой. Он движется во тьме, а над ним, под ним, вокруг – только вода. Страшно.
Маринка случайно прижимается к Тиме, но решает не отстраняться.
- Знаешь, какое самое глубокое место на Земле? – спрашивает Тима.
Маринка знает. Недавно мама подарила ей энциклопедию о чудесных и странных местах света, таких как Стоунхендж и Бермудский треугольник. В следующий раз они будут читать под одеялом её.
- Марианская впадина, бездна Челленджера, - шепчет Маринка.
- Да. Только представь, как там пусто. И тихо. Никого нет. Только удильщики и их пища.
По спине Маринки пробегают мурашки.
∗ ∗ ∗
- Значит, пятнадцать лет назад вы проявляли куда больше вовлечённости в неизведанный мир океанов? – усмехнулся Александр Викторович. – Когда же ваш поток фантазии начал иссякать?
- Тима начал меня сначала смущать, потом уже откровенно пугал. Он выдумал Глубину. Некий параллельный мир, существующий где-то рядом, с небольшим смещением относительно нашего. Когда мы подросли, он начал бредить Глубиной. И это серьёзно меня беспокоило.
- Как бы вы лично описали Глубину, Марина Семеновна? Конечно, со слов Тимофея.
- Со слов Тимофея? Она размером с океан. И при этом с океаном имеет мало общего. Просто человеческие чувства ограничены, вот он и видел её похожей на океан.
- Её размеры можно как-то измерить?
- Тимофей измерял её в километрах, но при этом подчёркивал, что все наши размеры мало что значат в Глубине, потому что там другая система размерностей. Относительно Глубины человечество находится ниже поверхности. Наш уровень моря – это примерно полкилометра вниз от поверхности Глубины.
- Глубина обитаема?
- Тимофей упоминал, что Глубина населена тварями, которых он называл в честь глубоководных рыб. Один раз он уговорил меня сходить с ним на прогулку в парк, и мы вместе сожгли в урне его рисунки с этими тварями, потому что они не могли передать Глубину даже примерно, а Глубина может быть описана только идеальным образом. Мне запомнилось, что он тогда заплакал. Он не плакал больше никогда, только тогда, в парке. Я ему дала платок, он в него с шумом сморкался и говорил, что человеческие глаза несовершенны, а человеческий нос – просто смешная носопырка, но при этом ко мне это не относится, потому что мой нос слишком красивый, чтобы быть человеческим. Тогда я впервые подумала, что он мог испытывать ко мне какие-то чувства.
- Значит, только в этот момент вы поняли, что были небезразличны вашему другу?
- Как девушка – да.
- Замечательно. Давайте с этого момента опустимся несколько глубже, Марина Семеновна.
Александр Викторович извлек из кармана часы на цепочке.
- Эти часы – мой верный помощник, гипнотический маятник. Следите за ним взглядом, а когда почувствуете, как сознание покидает вас - закройте глаза. Наше общение будет проходить сквозь пространство вашего сна, а разбудив вас, я буду задавать вам новые вопросы. Помните, что головокружение поначалу совершенно нормально для сеанса гипнотерапии.
Гипнотерапевт поднял часы на вытянутой руке и отпустил. Маятник качнулся раз, второй.
Марина следила за часами. Просто обычные часы на цепочке с металлической крышкой. Просто качаются влево-вправо. И это должно сработать?
- Ваше сознание опускается на один год глубже, - спокойно сказал Александр Викторович.
Марина почувствовала одолевающую дрёму. Странно, она же выпила кофе, чтобы быть со свежей головой. И гипнотерапия, о которой она читала, вроде бы, не совсем про это. Он правда специалист настолько старой школы?
- Ваше сознание опускается на два года глубже.
Становится очень сложно держать глаза открытыми.
- На семь лет глубже.
Становится сложно думать.
- На тринадцать лет глубже.
∗ ∗ ∗
Ей пятнадцать. Марина выходит с физры и видит за лестницей у батареи своего бедового товарища. Тима кутается в коричневую толстовку с капюшоном на два размера больше, как в мантию, под серыми глазами темные круги, он осунулся и колупает штукатурку, а на лбу залегла глубокая морщинка, будто он два часа подряд поднимал кверху брови. Помятый он какой-то. Его что, опять били?
- Я задремал на уроке и опять увидел халиуода, - зачарованно говорит Тима. – Ты бы знала…
- Весьма зубастая глубоководная рыбина с огоньками по бокам, - Марина показывает, что помнит, чтобы Тима не пускался в лишние объяснения.
- Нет. То есть, ты сейчас описала обычного земного халиуода. А те, кого я вижу, на самом деле, конечно, что-то другое, и халиуодами я их называю для простоты. Вот представь, что ты сидишь на истории, историчка что-то там бубнит, и у тебя слипаются глаза, поэтому ты смотришь в окно. За окном темно, потому что зима и восемь часов проклятого утра. Снег идёт. И спать хочется – всю ночь не спал. И вдруг среди деревьев за окном проплывает что-то большое, и оно сделано из зубов и света. Длинные светящиеся белые зубы переплетаются, как ветки, и мерцают то ярче, то тусклее. Халиуод движется слишком быстро, чтобы его разглядеть, но достаточно, чтобы ты запомнил световой сигнал – кажется, они как-то меняют восприятие времени. И его свет – это способ с тобой заговорить.
- Понятно… - Марина стоит в нерешительности и не знает, как реагировать. – А ты уже закончил выдумывать? А то я домашку хотела списать…
- Нет, погоди. Эти халиуоды появляются только в окнах. Неважно, ты внутри или снаружи, если смотришь в окно, можешь увидеть, как халиуод быстро проплывает за рамой. Они почти всегда светятся. Обычно они обитают на четырёх километрах, но рекордные полкилометра – это довольно близко к поверхности, вот я и могу их увидеть. Думаю, они довольно часто появляются в нашем мире. Просто не каждый обращает внимания.
«Какие ещё четыре километра, куда он их отмеряет?» - думает Марина, а вслух говорит:
- Очень интересно, напиши про это рассказ, наверное…
- Позже. Раньше они мигали непонятно как. Но неделю назад я увидел нескольких халиуодов, мигающих двоичным кодом. Один – длинный проблеск света, ноль – короткий. И вчера один мигал азбукой Морзе. Я смог запомнить и расшифровать. Пока во всех расшифровках они говорят только одно слово, и я чувствую, что это может быть ключом к чему-то по ту сторону. Знаешь, что это за слово? «Падай».
- Слушай, Тима, это правда интересно, но…
- Нет, ты меня дослушаешь. Халиуоды вообще довольно разговорчивы, но им сложно говорить на человеческих языках. Они передали мне только одно слово и больше ничего. Я хочу знать больше, я буду искать контакты. Я чувствую, что нужен там. Я должен это понять.
- Ясно, - Марина принимается определять ущерб, который её разум понёс этим утром. Тима, конечно, огромный выдумщик. Это может быть шуткой, сюжетом из книги, чем угодно, но, чёрт, она не хочет и не будет верить, что Тима сейчас был серьёзен. Потому что в этом случае ему срочно нужно уезжать в комнату с мягкими стенами, а он – вроде как не последний для нее человек, а с её товарищами такого случаться не должно, это было бы нечестно…
- Я собираюсь всё выяснить, Маришк. И рассказать тебе. Хорошо?
- Ладно.
- Я не могу доверить эту тайну никому, кроме тебя. И прошу тебя никому больше об этом не говорить. Обещаешь?
- Могила. Насчёт домашки?..
- Да, конечно. Вот упражнение…
∗ ∗ ∗
- Получается, вы только что нарушили ваше обещание, данное товарищу, Марина Семеновна. Вы же обещали больше никому не рассказывать о Глубине?..
Марина хочет оправдаться, защититься, спросить, что за тон. Она под гипнозом и плохо соображала, что говорила, не помнит, как она это говорила, и что это вообще за шутки?..
Но маятник качается так притягательно.
А глаза опять закрываются сами собой.
∗ ∗ ∗
Ей семнадцать. Они с Тимой гуляют после школы. Сколько они уже так не гуляли? Месяц, два? Маринка думает, что, наверное, всё же соскучилась. А если думать, что Тима болтает не всерьёз, то и ощущается его бред не тревожно. Почти как в старые добрые.
- Мне больше всего большероты не нравятся, - объясняет Тима. - Они едят мысли. Ты думаешь о чём-то важном, а потом всю твою голову заполняет пасть с зубами, и ты понимаешь, что весь мир – эта пасть и зубы, и больше ничего, кроме этой пасти нет, а потом всё проходит, и ты понимаешь, что твою мысль съели, и непонятно, о чём ты думал вообще. Если ты на улице, и над головою облака, на них можно увидеть огромную тень, которая очень быстро растворяется.
- Ох уж эти большероты! – поддакивает Марина.
- Киты более симпатичные. Они движутся где-то глубоко под ногами, вокруг них только Глубина. И они умеют петь порывами ветра, гудками автомобилей, шумом дождя – чем угодно. Если в шуме дождя ты слышишь далекое пение, это звуки китов из Глубины. А если в ветреную погоду спросить у ветра что-то, ближайший кит может тебе ответить на незнакомом языке. И ты его не поймёшь. Давай попробуем.
Тимофей набрал в грудь воздух и прокричал:
- Марина будет со мной встречаться?
Несколько секунд стояла неловкая тишина.
Потом ветер взвыл, прокатил что-то круглое по жестяной крыше школы, и в ушах Маринки слегка зазвенело. Тима блаженно улыбнулся, а Марина посмотрела в землю и неловко пнула ногой подвернувшийся камешек. Порыв ветра стихал, трепал деревья где-то в отдалении.
- Слышала? Это значит да.
- Нет, не значит. Это что вообще было?
- Это была песня китов. Это был знак!
- Знак, что ты дурак. Тима… Пойми, с тобой круто. И я, может, попробовала бы. Но все эти штуки с Глубиной…
Тима поджал нижнюю губу и обнял себя руками. Маринке почти захотелось его утешить, но потом, сейчас нельзя, вдруг он чего себе подумает.
- Пойми, это было здорово, пока мы были детьми. И это было бы так сейчас – но только как фантазия, как игра, игра, Тима. Мне всегда было интересно с тобой, потому что у тебя голова работает не как у остальных людей, ты необычный и очень умный, ты мне этим нравился.
- Так я тебе нравился?..
- Ты нравишься мне и сейчас, но не как мой парень. Потому что ты не умеешь жить реальным миром, Тима. Потому, что ты ещё вчера говорил мне, что хочешь стать удильщиком и уйти на глубину. Потому что ты так серьёзно говоришь об этих странностях как о чём-то реальном, что меня это пугает.
- Значит, тебе нравится кто-то ещё?
- Нет. Стоп, остановись, пожалуйста, не значит. Я не буду встречаться с парнем, который на вопрос «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» ответит, что станет удильщиком.
- Я уже вырос…
- И не каким-то там простым удильщиком, который никому не нужен, а Удильщиком из Глубины.
- И это не повод для смеха.
- Да, Тима, это не смешно. И тебе бы ко врачу по-хорошему. Это ненормально.
- Довольно жестоко с вашей стороны, Марина Семеновна, - слышен голос гипнолога. - Вы уверены, что ни за что на него тогда не злились?
Марина не успевает ответить.
Маятник качается.
∗ ∗ ∗
- Киты поют ветром. Халиуоды разговаривают светом. Большероты едят мысли. Конечно, они не киты, не халиуоды и не большероты. На самом деле там что-то совершенно иное. Просто я их так вижу и описываю, потому что мои чувства и память пока всего лишь человеческие.
Маятник качается.
∗ ∗ ∗
Ей снова семнадцать. Она стоит на крыше недостроенной больницы. Одиннадцать этажей лабиринтов из пустых комнат и большая платформа крыши, на которой так любят пить пиво молодые парочки. Сейчас поздний вечер, и крыша пуста.
Маятник качается…