Тот, кто живёт за дверью

<Часть 1

— То есть это всё правда. Всё это время эта история была правдой! — лишь сейчас Макс решается впервые прервать мой рассказ, и я замечаю, как он сидит, вцепившись руками в подлокотники кресла, и жадно ловит каждое мое слово. — Но если честно, большей части того, что произошло после того, как ты постучал, я не помню. Ни звезд, как ты говоришь, ни ударов, — вдруг признаётся он. — Какая-то каша в голове. Помню только, как мы бежали и пришли в себя уже возле метро. Но что было дальше? За дверью действительно исполнитель желаний?

Я мысленно ухмыляюсь. Пока что всё идет по плану.

— И да, и нет. Если честно, мне сложно подобрать подходящие слова для того, что я увидел за этой дверью. Представь, что ты находишься в колоссальных размеров пустом зале, как в каком-нибудь замке или соборе. Только без стен. Вместо них там, где заканчиваются пол и своды потолка — просто пустота. И звезды, такие же неправильные, ненормальные, будто висящие в воздухе на небольшом расстоянии от тебя. А под ними — бездна; даже если не боишься высоты, заглянув за край, волей-неволей испугаешься. В дальнем конце зала стоит трон, и на троне сидит Он. Он выглядит почти как человек, но какой-то не настоящий: с идеально гладкой кожей, с абсолютно симметричным лицом, всегда без эмоций, и с венцом на голове, будто сошёл с какой-то иконы. Вот только он совсем не святой, скорее даже наоборот. Ну про это я ещё расскажу. Кто Он такой или что Он такое? Не имею ни малейшего представления и, если честно, у себя в голове обычно просто называю его тем, кто живёт за дверью. Дальше всё просто. Ты озвучиваешь ему своё желание, а он в ответ говорит тебе цену. Вернее, не совсем говорит, — я вспоминаю наш первый с ним диалог и морщусь. — Это как телепатия: его мысли возникают прямо у тебя в голове, и ощущение, если честно, не из приятных — полная шиза.

— А цена? — Макс спрашивает с заминкой, и я чувствую дрожь в его голосе. — Он действительно может отрезать руку?

В течение одной краткой секунды я борюсь с мимолетным желанием сказать ему с сочувствующим лицом, что такой большой долг, как у него, будет стоить ему куда больше одной руки, и посмотреть на реакцию, но потом решаю обойтись без лишних глупостей.

— Нет, конечно, что за ерунда. Не тупи, посмотри, все руки-ноги целы, а ведь я загадывал у него желания уже много раз, — я машу ладонями перед его лицом, показывая, что всё на месте. — Но плата, которую он просит странная, назовем это так. Неприятная. Он заставляет делать некоторые вещи, которые… не вполне нормальны. За небольшое желание он может попросить, например, сфотографировать на улице какого-то ребенка и закинуть его фото родителям в почтовый ящик. Или, допустим, поймать и съесть мышь, — меня непроизвольно передергивает. — Живьём. Чем больше желание — тем выше цена. Например, помнишь видео с тем пацаном из параллельной группы и свиньей, которое слили в общаге?

— Фу, блять, зачем ты вообще напоминаешь…? — Макс начинает смеяться, но потом осекается, и я с удовлетворением наблюдаю, как расширяются его глаза. — Ебать. Не гони, ты хочешь сказать, что?.. Ебать.

— Вот именно. И скажу больше: снять и выложить видео скорее всего было частью его сделки, — уточняю я. — Не знаю, что конкретно он попросил, но это явно было какое-то очень масштабное желание. У меня есть гипотеза на этот счет, что тот, кто живёт за дверью, питается как бы негативной энергией. Ему абсолютно не интересен результат выполнения сделки — сам посуди, какая может быть ценность у того, что он заставил меня засталкерить чьего-то ребенка? Ему важно только то, что мы испытываем, когда выполняем поставленное нам условие: страх, отвращение или стыд. Принцип эквивалентного обмена в какой-то очень извращенной форме. За маленькие желания он чаще всего просит тебя сделать что-то, что будет неприятно тебе самому. Но за большие желания всегда приходится делать больно или плохо кому-то другому.

У Макса на лице отражается напряженный мыслительный процесс. О чем он сейчас думает? Приемлемая ли это для него цена? С учётом его текущего рода деятельности — скорее всего да. И всё же…

Наконец он собирается с мыслями и вдруг выдает абсолютно неожиданную вещь:

— А ты не можешь загадать желание за меня? — и, сообразив, как глупо это звучит после всего, о чём я рассказал, тут же уточняет. — Я ведь сам пробовал провести ритуал много раз, прежде чем пришёл к тебе. Даже собирал городской фольклор — оказывается, в разных районах ходят слегка разные версии легенды. Где-то рассказывают, что это нужно делать ровно в полночь, где-то — что чуть ли не дверь нужно рисовать своей кровью. Но это же всё чепуха, так? Я всё это пробовал, и у меня ничего не вышло.

— Э нет, за своим желанием ты полезешь сам. Дай человеку рыбу, и он будет сыт один день. Научи его ловить рыбу, и он будет сыт до конца жизни, — смеюсь я, а потом добавляю уже более серьезно. — Я не пользовался ритуалом уже почти два года и делать этого больше не планирую. Хватит с меня. Слишком большую цену я заплатил.

Макс вопросительно смотрит, и я, взвесив все за и против, решаю всё же рассказать.

— Два года назад у Саши обнаружили рак груди. К тому моменту он был уже на третьей стадии — успел распространиться в подмышечные лимфоузлы. Да, ничего не говори, регулярные чекапы, и всё такое. Задним умом мы все крепки, и тем не менее получилось так, как получилось. Если начинать лечить на этой стадии, выживаемость по статистике почти семьдесят процентов, так что прогноз в целом был хороший. Но ты же понимаешь, что семьдесят процентов выживаемости — это тридцать процентов, которыми я не был готов рисковать. Поэтому как только диагноз подтвердился, и врачи начали говорить об операции, я сразу же пошёл к тому, кто за дверью. И он назвал свою цену, — я закрываю глаза, на секунду визуализируя то, о чем собираюсь говорить дальше. — Он потребовал, чтобы я насмерть забил человека молотком.

Макс смотрит на меня недоверчиво и уточняет:

— А что будет, если не выполнить свою часть сделки?

— Без понятия, — я пожимаю плечами. — Ты уверен, что хочешь проверить на своей шкуре, что с тобой может сделать за обман существо из другого измерения, способное вылечить рак или убить абьюзивного отчима?

Макс мотает головой, но больше ничего не говорит. Я вздыхаю, понимая, что придется рассказывать до конца, и продолжаю.

— Моей первой мыслью было, что логичнее всего будет убить какого-то бездомного, которого никто и не хватится. Делать я это собрался в спальном районе на другом конце города — там и камер нет, и меня никто не знает, и подходящих локаций достаточно. Готовился долго, тщательно всё планировал, изучал укромные места, следил за тем, где они обычно ночуют. В конце концов, улучил подходящий момент, и… — когда я произношу следующие слова, мои губы непроизвольно искривляются, — Знаешь, убить спящего бомжа оказалось куда проще, чем я думал. Он лежал на матрасе в изгибе теплотрассы. Я подошёл к нему так, чтобы трубы закрывали меня от обзора со стороны, и сходу ударил молотком прямо по виску. Он открыл глаза и попробовал привстать, и тогда я снова ударил туда же, и ещё раз, и ещё. А потом просто ушёл. Следующие несколько месяцев я не мог спать. Каждую ночь лежал в постели часами и думал о произошедшем. И знаешь, что самое страшное? Если честно, я вообще не переживал насчет жизни, которую отнял. Нет, это мне даже в голову не приходило. Я боялся лишь того, что кто-то найдет его тело, и наутро полиция придет ко мне в дом, и все узнают, что я сделал. Но этого не произошло. Вообще ничего не произошло. А у Саши на следующем обследовании врачи, почесав макушку и десять раз пересмотрев снимки, вдруг сообщили, что это, вообще говоря, вторая стадия, а не третья. Затем назначили небольшую локальную операцию вместо мастэктомии, и через пару месяцев она уже и не вспоминала об этом. А я… Я убил человека и ничего не почувствовал по этому поводу. Порой я думаю: не этого ли он добивается? Уничтожения человечности внутри нас? Размытия границ между белым и черным?

Это, конечно, риторические вопросы, но я всё же ожидаю какой-то реакции на рассказанную историю: пытаюсь поймать в его взгляде хоть каплю осуждения или, наоборот, сочувствия. Не каждый же день Максу признаются в убийстве. Однако он неприятно удивляет меня и вместо ответа сам спрашивает совсем о другом:

— Но в чем твоя выгода? Зачем тебе просто так показывать мне, как работает ритуал?

Уже второй раз за день его проницательность меня поражает. И снова я думаю: так даже лучше.

— Скажем так, я работаю за комиссию, — ухмыляюсь я. — Сегодня, когда ты пройдёшь через дверь, ты попросишь не сто двадцать тысяч долларов, а двести. Это, конечно, увеличит цену, которую тебе придется заплатить, и по своему опыту скажу, что я тебе не завидую. Но ты справишься, я в тебя верю.

Макс некоторое время взвешивает свои опции в голове, и я не вижу смысла его торопить. Какие варианты он просчитывает? Оценивает, во что ему выйдут лишние восемьдесят тысяч? Или думает, как ему лучше меня кидануть после того, как я помогу ему провести ритуал? Ведь насколько ему известно, у меня и правда не останется никаких рычагов давления, и он должен понимать, что я даже не узнаю, какое желание он на самом деле загадает. В этот момент я запоздало понимаю, что Макс, вообще говоря, даже ни разу не уточнял, что хочет загадать у живущего за дверью деньги, а не, скажем, устранение своих кредиторов.

Наконец он, кажется, принимает окончательное решение и протягивает мне руку. Я жму её, и в этот момент он смотрит мне в глаза и спрашивает:

— Последний вопрос. Только откровенно, как мужчина мужчине. В тот день, когда мы сбежали из Театра, ты загадал, чтобы Саша ушла от меня?

— Нет, — отвечаю честно. — Я загадал, чтобы вы забыли то, что произошло в тот вечер. Тогда мне казалось, что этот секрет должен остаться моим и только моим.

Я загадал, чтобы Саша ушла от него ко мне, буквально через две недели, во время своего следующего визита на ту сторону, но ему абсолютно точно незачем знать об этом сейчас.

∗ ∗ ∗

Вместе с Максом мы едем в пригород на участок, который я купил ещё лет пять назад специально для этих целей. Там, на вкопанных вразнобой в землю бетонных плитах красуются десятки нарисованных мною в свое время дверей. Разной высоты, кривые и неаккуратные, они похожи на детские каракули — но я объясняю Максу, что качество рисунка всё равно ни на что не влияет.

На самом деле, секрет успешного ритуала звучит до смешного просто, но оказывается непреодолимой преградой для подавляющего большинства.

Ни на одном этапе процесса нельзя бояться — вот, казалось бы, и весь секрет. Проблема в том, что когда ты знаешь, что ритуал реален, не бояться того, что ожидает тебя за дверью, чисто подсознательно крайне сложно — страх всего непонятного и нечеловеческого записан у нас на подкорке. С другой стороны, когда ты думаешь, что ритуал — туфта, и ничего не случится, тут уже сложно не испугаться, когда тебе в первый раз неожиданно постучат в ответ с той стороны нарисованной двери. Разве что ребенок может отреагировать на это как на что-то само собой разумеющееся. Наверное, именно поэтому ритуал и продолжает жить как дворовой миф среди детей.

Нормальному взрослому человеку обычно для этого нужно находиться в такой стрессовой ситуации, когда ничто сверхъестественное уже чисто физически не может тебя напугать больше, чем окружающая реальность. Кажется, в психологии это называется атараксией.

Либо, как вариант, достаточно просто быть очень накуренным и чересчур смелым.

Все эти вещи я объясняю Максу прямо во время приготовлений к ритуалу. Тактично не произношу вслух то, что он и сам должен понимать — если когда-то раньше Макс пытался правильно провести ритуал, и дверь ему не открылась, выходит, выражаясь его собственными словами, кое-кто зассал. Поэтому сегодня для гарантии дверь всё же открою я, а уже внутрь войдет он.

Ожидаемо, ритуал срабатывает как часы. Для Макса это первый раз — во всяком случае, первый, который он запомнит. Так же, как и в ту далёкую летнюю ночь, он по-детски искренне восхищается завихряющимся вокруг нас водоворотам вселенной. Зрелище действительно завораживающее — я не пробовал психоделики, но мне почему-то кажется, что именно так должен выглядеть качественный трип. Я не мешаю Максу наслаждаться этой феерией — не в моих правилах лишать “клиентов” этого ultima cena.

Когда нарисованная дверь вдруг проступает на поверхности стены и со скрипом приоткрывается на пару сантиметров, я достаю сигарету, зажигаю её от пламени свечи, и облокотившись на дверной косяк, приглашающе указываю Максу на проход:

— Милости просим. Я подожду тебя здесь.

Он несмело делает шаг в неизвестность, и дверь сама закрывается за его спиной. Затягиваясь сигаретой, я вспоминаю свой собственный первый раз.

Вы же не думаете, что в моем рассказе Максу было хоть слово правды?

∗ ∗ ∗

Когда дверь захлопывается и глаза адаптируются ко мраку, моему взору предстаёт узкое, уходящее вдаль каменное помещение с низкими потолками, которые я почти задеваю головой. Оно навевает ассоциации с подземельем или темницей. Густую темноту едва-едва развеивает тусклый зеленоватый свет, исходящий от растущих на стенах грибов, но его хватает лишь на то, чтобы очертить общий профиль коридора.

Я делаю шаг вперед и чувствую, что наступил на что-то твердое и округлое. Из-под подошвы раздается неприятный хруст. Поднимаю с каменного пола предмет, который я только что раздавил, и тут же с отвращением отбрасываю — это обломок желтоватой кости и причем, насколько я могу судить, человеческой. Разворачиваюсь назад и пытаюсь нашарить в темноте дверь, но там, где буквально только что был проём, мои пальцы нащупывают лишь гладкую стену. С ужасом понимаю, что входа, через который я сюда попал, больше не существует.

И в этот момент у меня за спиной раздаются тяжелые шаги.

Он идёт неспешно, точно зная, что мне всё равно некуда убегать. Как только его контуры становятся видны в здешнем блеклом свете, я мгновенно понимаю, что в облике существа, которое стоит передо мной, нет вообще ни капли человеческого.

Он настолько огромен, что из-за низких сводов подземелья, ему приходится передвигаться практически на четвереньках, опираясь при ходьбе верхними конечностями об пол перед собой. Его “руки” соединяются с телом огромными перепонками, образующими крылья, как у гигантской летучей мыши, однако крылья эти, как и все его туловище и вытянутый череп, покрыты пухом и мелкими перьями.

Вжимаясь спиной в стену, я замираю в нелепой надежде, что он меня не увидит, но тот, кого я встретил за дверью, всё равно подходит ко мне почти вплотную. Его безносая морда оказывается перед моим лицом, и я чувствую гнилой запах, вырывающийся при каждом выходе из полной тонких клыков пасти. Так пахнет залежавшееся мясо, и мой мозг сам проводит цепочку между этим смрадом и костями на полу.

Тогда-то я и слышу впервые: Загадай желание.

— Что? — вырывается у меня.

— Загадай желание, — терпеливо повторяет тот, кто живёт за дверью, и я понимаю, что его рот, в любом случае не предназначенный для подобной артикуляции, никак не шевелится. Слова, которые я “слышу”, возникают сами прямо у меня в голове. — Загадай желание и заплати цену.

— Какую цену? — спрашиваю я, всё ещё находясь в оцепенении.

— Я съем кусок твоей плоти, — без обиняков отвечает существо. И, немного подумав, уточняет: — Небольшой.

Намного позже я узнаю, что телепатия не может передавать эмоции и интонации, но тогда от его абсолютно нейтрального тона сюрреализм ситуации становится ещё больше, и я, не выдержав, начинаю истерически хохотать. Он всё так же стоит напротив меня, не пошевелившись ни на сантиметр, и невозмутимо наблюдает.

— А если я откажусь загадывать желание? — сквозь слёзы всё же спрашиваю я.

— Съем тебя целиком. Больше жизненной энергии — только лучше, — молниеносно приходит ответ, и мне становится не до смеха.

Само собой приходит понимание, что он абсолютно серьезен, и внутри меня всё сжимается.

— Я просто хочу вернуться обратно. Пожалуйста, отпусти меня, я не собирался загадывать никакое желание, — начинаю тараторить я, но голос в голове меня перебивает:

— С этой стороны я решаю, кому открывать двери. Не хочешь загадывать — твой выбор.

Он упирается массивными крыльями в стену по обе стороны от моей головы, чтобы я даже не пытался бежать, и его гигантская пасть разевается почти на сто восемьдесят градусов, обнажая ряды тонких и острых, как иглы, клыков. Доносящееся оттуда зловоние становится совсем невыносимым.

Напоследок у меня перед глазами проносятся образы этого вечера. Чудовище, которое предлагает выполнить моё желание в обмен на пару пальцев. Даня с его сраной историей про грёбаный ритуал. Макс, так глупо и легко взявший меня на слабо. И Саша, которую я теперь уже скорее всего никогда не увижу.

Но постойте. Если тот, кто живёт за дверью, может позволить себе просто съесть случайного гостя вроде меня, зачем вообще предлагать сделку? Что он этим выигрывает? В чем была бы его выгода, если бы я всё же успел загадать хоть какое-то желание, и ему бы пришлось меня отпустить?

Эврика!

И когда гигантские челюсти монстра уже практически смыкаются вокруг моего лица, я изо всех сил кричу:

— Погоди! Я хочу предложить сделку…

∗ ∗ ∗

Сигарета догорает, и я отвлекаюсь от воспоминаний.

Сегодня я чуть не провалил свою легенду, когда случайно упомянул про то, что живущий за дверью помог пацану со смешным прозвищем — Фродо — разобраться с пьющим отчимом. Как можно было так глупо проколоться?! Ведь Макс, в отличие от моих обычных “клиентов”, слышал эту историю целиком ещё от Дани и мог вспомнить, что пацан заплатил за своё желание вполне физически, а не абстрактным “плохим поступком”. Мелочь? Да, но как раз из-за таких мелочей у людей и закрадываются подозрения. И тогда они начинают замечать другие несостыковки и в конечном счете соскакивают с крючка.

Легенда, которую я рассказал Максу — лишь одна из многих в моем арсенале, но она выверена годами.

Говорить кандидатам, что живущий за дверью исполнит их желания просто так, нельзя — все знают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Но зато люди на удивление охотно верят в концепцию исполнения желаний в обмен на какую-то жертву. А история про жестокие и абсурдные сделки, выходящие за пределы человеческой логики, почему-то отлично вписывается в их стереотипное представление об иррациональном мышлении потустороннего божества, якобы восседающего на троне в своем эшеровском космическом дворце. Обычно остаётся добавить лишь пару штрихов (например, выдать какую-то известную вам обоим необычную историю за пример успешно совершенной кем-то другим сделки — поверьте моему опыту, никто никогда даже не пытается проверить такую информацию), и кандидат готов к ритуалу.

Кроме того, эта легенда также помогает отбирать подходящих мне кандидатов. Нет-нет, я вовсе не о людях, которых никто не будет искать (кажется, такую формулировку я использовал в разговоре с Максом?). Как раз наоборот. В качестве своей клиентуры я выбираю людей, которые в ответ на мою отрепетированную историю про убийство бомжа просто пожимают плечами. Тех, для кого здесь вообще нет моральной дилеммы. Кто не отказывается, услышав озвученную цену. Редкие отказники уходят, так и не узнав, что только что совершили самый удачный выбор в своей жизни.

Мои клиенты обычно работают на таких же (или даже тех же самых) серьезных людей, что и Макс. Или вообще непосредственно являются одними из этих серьезных людей.

Как там было? Дай человеку рыбу, и он будет сыт один день. Научи его ловить рыбу, и он будет сыт до конца жизни.

С тем, кто живёт за дверью, за семь лет мы организовали целое рыболовное хозяйство.

Я выбрасываю тлеющий бычок, открываю дверь и захожу внутрь, подсвечивая себе телефоном. Тот, кто живёт за дверью, сидит поодаль от входа и деловито вылизывает залитые кровью перья. Прямо перед ним лежит груда свежих костей идеальной белизны. Обычно в такие моменты он больше напоминает мне здоровенного сытого кота, чем всемогущее потустороннее божество. Впрочем, разве одно мешает другому?

— Много энергии. Хорошая сделка, — звучит у меня в голове, и хотя телепатия не передает эмоций, я чувствую, что он улыбается. — Загадывай желание.

Я уже говорил, что работаю за комиссию?