Типажи и виды русского радикализма

Итак, продолжим разговор о человеческих типажах-гештальтах трех русских политических традиций.

В прошлый раз кратко было упомянуто, что главными типажами радикальной традиции, генеалогически выводящейся из Старомосковского государства, были "пуритане", "казаки" и "инородцы", тогда как новый радикализм, возникший в "исторической России" - готторпском государстве периода начала брожения русского общества, был принципиально иным. Это был типаж "разночинца", маргинала, который в силу своей беспочвенности не смог стать типологической альтернативой магистральной имперской традиции, основанной на связке "государственных людей и государственных холопов", но стал инструментом ее воспроизводства в новой форме.

Однако до того, как мы перейдем к объяснению названий и типажей, у читателя может возникнуть вопрос - ладно, пуритане и казаки, но разве большевики изначально не опирались на инородцев? Это чрезвычайно интересный вопрос, глубокие размышления над которым снова вернут нас к не раз всплывавшей теме о двойственности политики Ленина и ранних большевиков.

Итак, нет, изначально Ленин абсолютно не собирался опираться на инородцев, если понимать под ними то, что под ними понималось в Своде законов Российской империи - ее обособленные нехристианские группы. Вопреки невежественному мифу о том, что Ленин сознательно хотел строить в России какую-то "многонационалию", любому, изучавшему дискуссии внутри РСДРП и его позицию по этому вопросу, очевидно - Ленин был противником обособления инородцев по национальному признаку, то есть, противником инородчества как явления. Этот вопрос жестко встал уже на первом реальном и втором номинальном съезде РСДРП, когда Ленин и большевики отказали в создании внутри нее еврейской национальной фракции - БУНД. И абсолютно таким же было их отношение к любым иным национальным фракциям.

Да, Ленин был противником "великорусского шовинизма" и "черносотенства", но он был их противником примерно с таких же позиций, как и кадеты, считавшие, что этноконфессиональная сегрегация мешает созданию буржуазной российской нации. При этом он был не только противником федерации, как и они - только вместо этого предлагая не удерживать тех, кто ее требует, а "убираться к черту" таковым, то есть самоопределяться в форме отделения, но и в отличие от кадетов даже противником культурной автономии, разгромленной под его кураторством Сталиным в статье "Марксизм и национальный вопрос". То есть, изначально Ленин абсолютно не собирался опираться на инородцев, а по сути придерживался установок якобинского республиканского национализма, что абсолютно логично, если учесть, что Французская революция и была его ориентиром. Что же касается его интернационализма, то, как мы это разъясняли, таковой носил характер политического глобализма, а не "многонационалочки", которой бредят современные имперцы.

Но жизнь оказалась сложнее, и Ленину со Сталиным пришлось отказаться от своих первоначальных установок, чтобы переманить на свою сторону не липовых инородцев вроде Троцкого и Каменева, а настоящих, то есть, тех, кто действовал в качестве самостоятельных народов. Для этого им пришлось признать не только культурную, но и национально-территориальную автономию и согласиться на превращение России в федерацию, что вызвало горячую дискуссию на VIII съезде партии, где против такого решения выступил ряд старых партийцев.

И тут мы констатируем то, о чем писали уже не раз - оказавшись в роли не революционного теоретика, а лидера государства, то есть, государя, Ленин принимает ряд практических решений, воспроизводящих политические архетипы старого московитства, Старомосковского государства. Таким - вынужденным - решением стал перенос столицы из Петрограда в Москву. Таким - вынужденным - решением стал Карский мир с Турцией, который воспроизвел политику Ивана IV, искавшего союза с "турками" - об этом надо будет написать отдельно. Таким - вынужденным - решением стал Брестский мир с Германией с прусско-протестантской и антиримской в своей основе идентичностью с одновременным противостоянием Антанте, которую можно считать Римским клубом своего времени, подобно тому, как это делал Иван IV, воевавший с католическим миром в лице Ливонского ордена и делавший ставку на нарождающийся протестантский в лице Англии, вплоть до того, что его называли "английским царем" (как Ленина "немецким агентом").

Все это, повторим, Ленин делал не из идейных побуждений, а вынужденно - оказавшись в роль нового московитского государя, но именно такая политика нашла и отклик, и поддержку у тех, чья поддержка ей была необходима, и вызвало у чутких знатоков русской истории архетипические ассоциации - "в комиссарах дух самодержавья" и т.п.

Тем не менее, вынужденно взяв на вооружение старомосковитские архетипы и практики, коммунисты как идейные выблядки якобинства, укрепившись у власти, приспособили их к своим целям и в итоге стали стремиться проводить ту политику, которую их побуждала проводить их идеологически-цивилизационная матрица - опять же, настолько, насколько это позволяла делать действительность.

Как говорил персонаж советской комедии "Бриллиантовая рука", "на его месте должен был быть я", а если без шуток, то та политика, которую по наитию проводили большевики, могла бы проводиться партией национальной революции, великорусской народнической партией. Но не проводилась, потому что по большому габсбургскому счету такой партии не было. Эсеры лишь частично представляли эту народническую парадигму, но народность на то и народность, что должна иметь народный, то есть, в том числе и национальный характер. Из всех эсеров на этот путь в итоге вышел только Савинков, но уже тогда, когда было слишком поздно. До него же, понимания необходимости своей национальности у русских социалистов-революционеров, генеалогически развившихся из народников, не было, несмотря на то, что в ключевых пунктах их программы они соответствовали и народным чаяниям, и задачам национальной революции.

Причина этого заключается в том, что обычные крестьяне, на которых хотели опереться народнические "разночинцы", не могли быть революционным авангардом (что прекрасно понимали большевики), потому что, даже в случае успеха революции могли воспроизвести только матрицу "подданных", "государственных холопов", порождением которой они были. Действительно радикальная политика, направленная на слом государственно-холопской матрицы "исторической России", требовала привлечения в свои ряды представителей других типов - не только "инородцев", что эсеры успешно делали (раньше большевиков, отнявших у них этот козырь вместе с козырем крестьянским) и не только казаков, что бывало и на практике, и обосновывалось доктринально Савинковым, но среди самих этнических русских - "других русских".

Собственно, именно "пуританин" или "сектант", то есть, русский человек, ментально привязанный не к государству и государствообразованному народу, а к своим религии и общине, исторически, минимум со времен Никоновских реформ, и был типом такого другого или альтернативного русского - аналогом тех WASP, которые и основали Американскую республику, были и во многом остаются до сих пор опорой американской республиканской традиции. Именно такие русские и были способны создавать альтернативные социально-политические структуры - общины, но не в том смысле, в котором они были созданы крепостническим укладом, а в смысле "сообществ", community, будучи органическими носителями коммунитаризма.

Как известно, в начале XX века таких людей среди русских было предостаточно и они внесли немалый вклад в свержение имперского режима. Однако русский радикализм из-за внутренних противоречий и незрелости не сумел воспользоваться его падением и осуществить национальную революцию, которая могла бы опереться на органические для себя типы и силы. Вместо этого революцию оседлала сила, которая воспроизвела не только абсолютистско-государственническую, но и клерикальную парадигму "исторической России".