The тело

Когда я проснулся, я даже не сразу понял, что со мной происходит. Голова безвольно болталась из сторону в сторону, так, будто меня куда-то несли. То же самое происходило с правой рукой, а остальное тело я почти не ощущал. Я открыл глаза, поднял голову, но еще некоторое время потребовалось, чтобы свыкнуться с темнотой.

— Твою мать... — выругался я, поняв что произошло. — Нет! Ну, нет! Я же спать хочу! Зачем ты меня мучаешь?

Пока я спал, тело само по себе принялось расхаживать по квартире. Не знаю, как долго это происходило: может быть несколько минут, а может с того самого момента, как я уснул. Сейчас оно бесцельно слонялось по кухне, перебирая самые разнообразные предметы.

— Ну и что теперь? — спросил я сам себя.

Рука взяла солонку, повертела и небрежно отбросила в сторону, так же поступила с яблоком и немытой кружкой. Кружка при этом разбилась.

— Эй, может не будем сорить, а? Нам же с тобой потом все это убирать, — хотелось свести все на шутку, но поведение тела становилось все более зловещим. — Ну и делай что хочешь. Мне плевать.

Я закрыл глаза и снова свесил голову на грудь. Один раз мне уже удалось уснуть в подобной ситуации, но тогда надо мной всего лишь парили руки (а если подумать: хрена се "всего лишь"!). Сейчас двигалось все тело. Так и не уснув, я открыл глаза. Тем временем ноги переместили меня к раковине, где рука стала торопливо перебирать посуду, чистящие средства и столовые приборы. Тарелки со звоном летели на пол, поверх осколков падали ложки, вилки, пластиковые банки, губки для мыться посуды и кухонная прочая утварь.

— Чего тебе надо?

В этот момент рука сжала тонкий нож для резки хлеба. Я думал, что он так же отправится на пол, но этого не произошло. Тело боком подошло к окну, постояло там с пару минут, после чего целенаправленно двинулось в коридор. Все это время рука сжимала нож.

— Эй! Эй, куда ты меня несёшь! — я отчаянно дернулся, но из этого ничего не вышло. Лишь тело слегка крутанулось вокруг оси, да дернулась в сторону свободная рука. — Это уже не шутки! Довольно!

Оказавшись в коридоре тело открыло деревянную дверь и попыталось отворить железную. Не тут-то было: дверь была заперта Лехой на ключ, а ключ он унес с собой. Тело замерло.

— Хрена тебе, — язвительно прошептал я.

Так я простоял с полчаса. Не смотря на все происходящее, на меня напала дрема. Я уже почти уснул, как вдруг тело снова двинулось внутрь квартиры. Еще пятнадцать минут я бессистемно слонялся по комнатам, кухне и коридору, после чего кулем рухнул на пол. Все конечности снова принадлежали мне.

— Вот оно что... — протянул я, шокированный собственным открытием.

Потирая ушибленный локоть, я поднялся на ноги и сел на кровать. Электронный циферблат часов показывал половину четвертого, поэтому звонить Лехе я не стал.

Спать расхотелось совершенно и я принес с разгромленной кухни пепельницу, сигареты и зажигалку. Пищи для думок прибавилось основательно.

Идея рассказать обо всем Лехе пропала вместе с первыми лучами солнца.

"Нет," — решил я: "Я не буду ему ничего говорить. Он упечет меня! Упечет в дурку! Этого еще не хватало. Надо попытаться решить все своими силами. Можно еще кое-что попробовать".

И я решил так. Сначала мы сходим в больницу, где я пройду все необходимые процедуры и посещу всех специалистов. Потом я заберу у Лехи ключи, вернусь домой и закроюсь изнутри на все замки. Спрячу ножи, вилки и любые другие опасные предметы в отцовский сейф. Туда же положу ключи и закрою сейф на замок. Код знает голова, а голова в моменты приступов неподвластна телу. Руки попросту не могут знать шифр! Перед сном, на всякий случай я сам свяжу себя — руки и ноги — и лягу спать. Посмотрим, что мятежное тело придумает в такой ситуации!

"А что будет, когда вернутся родители?" — предательски шепнул внутренний голос, но я тут же его заткнул.

— Все будет нормально, — приободрил я сам себя и стал одеваться. Скоро за мной должен был зайти Леха.

∗ ∗ ∗

— Ну вот и все, мой психованный друг, — жизнерадостно проговорил Леха.

— Пошел ты.

— Эй, мог бы и повежливее с товарищем, — наигранно обиделся он. — Я весь день с тобой по казенным домам шлялся.

— Ничего себе "все", — сморщился я, потирая пах.

Мышцы явно повредились при падении на шпагат и с каждым часом болели все сильнее. Не хватало еще и с этим делом в больницу угодить.

— Может, сходим искупаемся? — предложил Леха.

— Не, не сегодня.

— А чего так?

— Не до купаний.

— Да ладно тебе, расслабься, — друг хлопнул меня по плечу. — Все ж нормально! ЭЭГ не показала серьезных отклонений, врачи спокойны, улыбчивы, таблетки на руках. Скоро все уладится.

— Надеюсь. Но купаться я не хочу.

— Ну и дурак.

"Это не я дурак, это ты всего не знаешь".

Мы неспешно прогуливались по центральному парку, а я все ждал, когда же Леха засобирается домой. С одной стороны мне дьявольски не хотелось оставаться один на один со своим телом, с другой — не терпелось привести в действие заранее продуманный план.

— Знаешь, — Леха беспечно пинал смятую консервную банку, — мне кажется, что тебе действительно надо поменьше пить.

Он дал мне пас, но я не смог его принять. Нисколько не смутившись, Леха догнал банку и продолжил игру сам с собой.

— И ты туда же, — проворчал я.

— А что я неправ?

— Мы ведь договаривались, что ты не будешь лечить меня за эту тему, забыл? Занимаешься спортом — занимайся. Меня не агитируй.

— При чем здесь спорт? — Леха метко запустил банку в кусты сирени. — Я говорю о том, что ты набухиваешься каждый день. Даже если твои странные приступы не связаны с этим, то из-за алкоголя могут возникнуть другие проблемы.

— К черту другие проблемы, — махнул рукой я. — Мне бы сейчас эти решить.

— Решишь эти — появятся другие, — настаивал Лёха. — Так ты в скором времени сопьешься. Мне что ли тебя потом по подъездам и теплотрассам разыскивать?

— Отвалил бы ты, а? — нахмурился я. — Ален Карр местного разлива.

Леха нисколько не обиделся, пожал плечами и стал насвистывать какую-то незнакомую мне мелодию. Такая была у него интересная, но в некоторые моменты надоедавшая всем вокруг, привычка. Свистел он великолепно, выдавая любые мелодии и ритмы. Помню на спор он один в один повторял различные партии песен "Prodidgy", "Slipknot" и даже "R.A.T.M", что казалось совершенно невозможным. Ей богу, Леха мог бы зарабатывать художественным свистом!

Стоял прекрасный летний вечер. Алого оттенка солнце ярко освещало и небо, и землю, и все вокруг; ни облачка на небе, ни ветерка в березовой листве. Такой чудесный вечер нечасто выдается и следовало бы им насладиться, но мне мешало одно "но".

Минут через пять мы остановились рядом с пестрым, надувным батутом в виде гусеницы. Дети с восторженным визгом резвились, прыгали, падали, сталкивались друг с другом и без конца смеялись. Родители, бабушки и дедушки, стоявшие тут же, то и дело покрикивали: "Катя, осторожней!", "Не балуй, слышишь меня!", "Мы сейчас уйдем отсюда, если баловаться будешь!". Играла музыка, не было видно ни одного пьяницы и все было классно.

Леха купил в киоске газировки, два одноразовых стаканчика и плюхнулся на скамейку. Я с кряхтением опустился рядом.

— Эх, хорошо! — Леха выпил полный стакан, утер пот со лба и с удовольствием вытянул ноги. — А все-таки надо было сгонять на пляж.

— Да ну его, — буркнул я.

Я извлек из кармана выписанные мне лекарства и без особого интереса разглядывал коробочки и рецепты.

— Чего это у тебя там?

— А-за-леп-тин, — по слогам прочитал я.

— Ого, — Леха присвистнул и вытянул у меня из рук лекарство. — Тебе нейролептики прописали?

— Получается так.

Юноша хмуро осмотрел коробочку, как-будто не веря своим глазам.

— Это очень сильное средство. Ты знал?

— Понятия не имею.

— У тебя должны были проверить сердечно-сосудистую систему.

— В моем-то возрасте?

— С твоим-то потреблением, — парировал Лёха. — У тебя кровь на анализ брали?

— Ага, — кивнул я. — В вашем алкоголе крови не обнаружено.

— Я серьезно.

— Да брали, брали. Остынь.

Леха еще некоторое время вертел упаковку в руках, после чего нехотя вернул ее мне.

— Строго соблюдай дозировки, — посоветовал он. — Тебя о побочных эффектах предупреждали?

— Конечно.

— Знать, дерьмово дело. Теперь уж точно не побухаешь.

Я не стал комментировать его последнюю фразу, дабы вновь не вступать в спор. Мы посидели еще и не спеша двинулись в сторону дома. Солнце красным ободом едва-едва выглядывало из-за горизонта, но дневной зной еще не сошел.

— Знаешь, — сказал на прощанье Лёха. — Ты пока правда посмотри, может само пройдет. Не пей лекарства.

Мы стояли на перекрестке, где мне следовало идти в одну сторону, а Лехе в другую. Забота друга тронула меня, но я не показал виду.

— Да нет уж, пожалуй что выпью.

— Ну, как знаешь. Только будь осторожен с этим дерьмом.

— Договорились. Спасибо тебе, что походил сегодня со мной.

Парень фыркнул.

— Велика услуга! Давай, не грусти. Я завтра позвоню. Держи, — он протянул мне ключи.

— Ах, точно. Совсем забыл.

— Ну, психам это свойственно...

— Да подь ты нах!

Мы вместе рассмеялись и, пожав на прощание руки, разошлись.

∗ ∗ ∗

Приступ мог начаться в любую минуту, но я все же решил еще постоять на крыльце подъезда и покурить. Рядом на скамейке сидел и раскачивался, как маятник, пьяный вусмерть мужичишка. Для своих лет (а с виду меньше шестидесяти я бы ему не дал) выглядел он весьма броско и, я бы сказал, экстравагантно: чисто выбритая голова, аккуратно стриженная бородка, круглые фиолетовые очки и жилет из коричневой кожи, надетый на голый торс. На обеих руках — золотые и серебряные перстни; на ногах — роскошные, пусть и поношенные ковбойские сапоги.

Он тщетно пытался нащупать под скамейкой опорожненную наполовину бутылку красного вина. Я сжалился, спустился с крыльца и сунул бутылку ему в руки. Мужичишка что-то забормотал.

— Тяжела-а-а... Тяжела и унизительна жизнь актёра, — разобрал я. — Старого актера, списанного в запас.

На меня он не смотрел и я поспешил подняться обратно на крыльцо.

— Внучка у меня, — бормотал тем временем актёр. — Вот такусенькая... Ох-хох-хох... Милая, девушка! — в этот момент он резко поднял голову и уставился на меня. — Актер! Знаешь что это? Ты! Знаешь?

— Дядя, иди домой, — усмехнулся я, выбрасывая окурок. — Ты очень пьян. Тебя могут обидеть.

— Оби-и-идеть?! Ха! Как меня еще можно... ох-х-х... А ведь я Данко играл! Да! Сердце из груди выхватывал и...

Не слушая более его пьяных бредней, я зашел в подъезд и прикрыл за собой дверь. А с улицы все еще доносилось:

— Вырывал сердце из груди и боли не знал! Да! А внучка у меня...

∗ ∗ ∗

На дисплее высветился номер мамы.

— Привет, мам! Как отдыхается?

— Сынок, это я.

— Папа?

— Да. У нас мама в больницу попала.

— Что-о-о? — изумился я, мгновенно став серьёзным. — Как это случилось?

— Отравление. Несвежая еда в одной забегаловке.

— Вот это да. И насколько все серьезно?

— Пока не знаю, — вздохнул отец. — Я сейчас в приемном отделении. Ей сделали промывание, сейчас она под капельницей.

Я присвистнул.

— Ты это, особо не беспокойся, — подбодрил меня отец. — Врачи говорят, что все в порядке. У нас бы в России с таким случаем не то что в больницу не положили бы, а даже без очереди на прием к врачу не пропустили.

— Да уж, — усмехнулся я. — Все равно плохо, что вам отпуск подпортили.

— Ну ничего, все обойдется. Передать ей, что у тебя все в порядке?

— Конечно, — соврал я. — Пусть поправляется. Привет ей.

— Обязательно. Я позвоню еще.

— Договорились. Сам не грусти.

— Да я-то что.

— Ну пока, пап.

— Пока.

∗ ∗ ∗

Новость об отравлении мамы сильно меня расстроила, но я заставил себя не думать ни о чем, кроме приготовлений к будущей ночи. Сейчас не было ничего важнее этого.

К наступлению темноты все было готово. Действуя точно в соответствии с планом, я закрыл двери и убрал все нежелательные предметы, включая ключи, в сейф.

— Так-то лучше, так-то гораздо лучше, — приговаривал я.

Ружья у отца уже давно не было, равно, как и патронов, а вот сейф остался. Мы использовали его, как надежный, огнеупорный ящик и хранили там документы, квитанции и мамины драгоценности. Когда сейф был закрыт, я ушел из родительской спальни, включил радио, нашел два кожаных ремня и стал сплетать каждый из них в самозатягивающийся узел. Если такой правильно сделать и затянуть, то без чужой помощи можно час выпутываться и не выпутаться. Утро меня мало беспокоило — мне необходимо было продержаться ночь.

— Даже здесь в студии я чувствую, как закипает Ваша кровь, дорогие друзья! У меня в обойме еще много пробивных хитов, которые не оставят Вас равнодушными! — распинался тем временем радио ведущий. — Лето — это свобода и веселье! И впереди у нас жаркая, танцевальная ночь! Вы готовы?

— Готов, ублюдок ты вонючий! — хохотнул я, заканчивая с ремнями. — Еще как готов!

— Тогда поехали!..

Суперхит лета, за ним еще один, за ними еще и еще. Я заканчивал с последними приготовлениями, будто к осаде готовился. Или к бою. Меня вдруг охватил злой, несвойственный мне азарт; даже захотелось кого-нибудь ударить. Но кого в этой ситуации бить?

Наконец, все было готово. Зажав сигарету в уголке рта, я сел на кровать и принялся затягивать первый ремень на ногах. Вскоре я уже не мог ими пошевелить. Я попробовал просунуть между лодыжек палец, но ничего не вышло.

— Прекрасно!

Так же я собирался поступить и с руками, а дальше хоть трава не расти. Но я вовремя остановился.

— Ч-черт, таблетки!

Таблетки лежали на подоконнике в кухне и мне пришлось бы до туда прыгать. Представив, какая при этом будет боль в поврежденном паху, я засомневался.

"А может быть завтра? Да, пожалуй что... Нет! Нужно сегодня. Именно сегодня. Крепче спать буду".

Я неловко поднялся с кровати и прыгнул первый раз.

— М-м-м-м, бля, — сдавленно простонал я, согнувшись пополам.

Я отдышался и быстрыми мелкими прыжками (так оказалось легче) добрался до кухни.

— Вот они, мои таблеточки, — я распечатал две упаковки. Совместно с азалептином принималось еще одно лекарство — циклодол. — Не бухай, не бухай, — ворчал я, вспоминая Лёху. — Вот бухал же и горя не знал, но нет — на колеса подсадили, эскулапы!

Врач в психдиспансере строго настрого запретила мне пить больше четвертушки за раз, Леха тоже советовал соблюдать дозировку, но я все же некоторое время размышлял, не принять ли сразу половину. Это бы совсем затуманило мой рассудок и даже если б выяснилось, что руки все же могут извлекать информацию из головы, то у них все равно ничего бы не вышло. Поразмыслив над этим пару минут, я решительно отдавил чайной ложкой половину таблетки, положил в рот и тщательно запил.

— А теперь пора на боковую, — удовлетворенно сказал я сам себе. — Только бы до кровати добраться.

Но последнего мне сделать так и не удалось...

— Нет! Нет! Нет, нет, нет, пожалуйста, Господи, дай мне еще минуту! Только одну минуту!

Но Бог не услышал меня. Левая рука медленно поднялась на уровень груди и запарила в воздухе, словно выискивая цель.

"Дьявол, я не успел связать руки! На кой черт я только пошел за этими таблетками!".

Ноги перестали слушаться в тот же миг, так что быстро ретироваться обратно в комнату не представлялось возможным. Выпив таблетку сильнодействующего лекарства, со связанными ногами, да к тому же еще и не владея собственным телом, я, мягко говоря, оказался в непростой ситуации. Мне ничего не оставалось, кроме как стоять и наблюдать за дальнейшими действиями мятежного тела.

— ...и наша супер-танцевальная ночь продолжается!

"Нет, друг, она только началась. Ну ничего, это еще не катастрофа. Сейф открыть все равно не получится".

Рука находилась "в размышлениях" минут семь. Мне даже стало интересно, что она "задумала". Конечность же не проявляла особой активности, только ощупала мои волосы (я испугался, что она опять примется их рвать) и снова стала бесцельно перебирать ближайшие предметы.

— Сдаешься?

В какой-то момент в руке оказался открытый пузырек азалептина. Она долго вертела его, после чего аккуратно пальцем отсчитала четыре таблетки. По спине у меня побежали мурашки, я затрясся всеми частями тела, которые еще принадлежали мне.

— Нет, не делай этого! Ты убьешь меня! И себя тоже!

Но рука была неумолима. Правой я попытался было выбить таблетки подальше, но ноги перехватили это движение, крутанулись вокруг своей оси и я с грохотом повалился на пол. В мгновение ока рука оказалась рядом со ртом. Я хотел отпихнуть ее правой, но мне не хватило сил.

— Нет! Нет, это безумие! Ты убьешь нас! Я не буду их глотать!

Я изо всех сил стиснул зубы и замотал головой из стороны в сторону. Рука ловко поймала меня: между мизинцем и ладонью она зажала подбородок, большой и безымянный палец втиснулись промеж боковых зубов, тем самым разжав челюсть, а средним и указательным пальцем рука одну за другой забросила таблетки в рот. Такой филигранной работе позавидовал бы любой картежник или фокусник. Завершив процедуру, рука крепко зажала мне рот, так, чтобы я не мог ни плюнуть, ни дернуться, и замерла в ожидании.

"Хрена я их проглочу!".

Но и здесь я провалился. Рот начал стремительно заполняться слюной, таблетки растворялись в ней. Я решил не глотать слюну, но она тонкой, горькой струйкой все же стекала по горлу. Долго я так держаться не мог. А рука готова была ждать столько, сколько потребуется.

"Это конец," — подумал я почти хладнокровно и одним глотком пустил всю слюну в желудок.

Действие лекарства началось практически мгновенно. Глаза набухли и заслезились, мысли спутались, в голове зашумело, а веки налились свинцом. Еще десять минут и я уже почти не соображал, что вокруг происходит. Спустя какое-то время сознание возвращается: я выхожу из родительской спальни, в руке нож. На последнем волевом рывке хватаюсь правой рукой за дверь и держусь. В тот же миг ее пронзает острая боль. Это левая рука, не пожалев сестру, вонзает нож в запястье. Несвязно мычу от боли, притупленной лекарством. Еще недолгое время я наблюдаю яркие пятна, слышу неясный шум и жизнерадостный голос радио ведущего:

— На этом наша программа завершается, дорогие друзья, но не спешите расстраиваться — ведь вся ночь еще впереди!

Окончательно покидаю реальность.

∗ ∗ ∗

Тошнит. Так сильно тошнит. Как раскалывается голова.

Туман окружает меня. Белый шум. Яркие круги расплываются и уходят за пределы зрения, какие-то быстро, какие-то медленно. Иные застыли перед взором, но я не могу сконцентрироваться на них.

Шорохи, звуки. Тупой удар в грудь. Чье-то дыхание. Пот. Руки окунаются во что-то мокрое и теплое, почти горячее. Приглушенный стон.

— Актер-р-р!.. Актер-р-р!.. А-а-а-а-а...

— Пей же! Пей!

— Не могу...

Чья-то рука вливает мне в горло теплую воду, желудок тут же изрыгает ее обратно. Ледяные струи; холод.

— Пей, давай.

Я в тяжелом бреду. Кто-то плачет и стонет сквозь сжатые зубы. Это я.

— Дэнс-мьюзик нон-стоп!

Озноб сотрясает все тело, я задыхаюсь и захлебываюсь собственной рвотой. Их было четыре. Четыре проклятых таблетки.

— А-х-х-х... Сердце... Я вырывал его...

На долю секунды туман рассеивается и я вижу лицо Лехи. Он чрезвычайно серьезен и очень напуган; в его глазах слезы. Щеки впали.

— Леха...

— Давай еще стакан!

— Леха...

Я снова проваливаюсь в пустоту. Эта лихорадка меня добьет. Агония.

— Сколько...

— Актер-р-р!..

— Сколько таблеток ты выпил?

— Четыре. И еще половинку сам.

— Дурак!

— Это не я.

— Дэнс-мьюзик нон-стоп!

Боль жалом пронзает тело. Судороги. Спазмы. Давящая темнота.

Продолжение>