The тело
Я открыл глаза и прислушался к тишине. Тикали часы. По стеклам окон сбегали капли дождя, я видел небо, затянутое тучами.
— Лёха, — в пол голоса позвал я. Стоит ли описывать свое состояние? — Лех!
Из родительской спальни показалась серая фигура и я не сразу распознал в ней своего старинного друга. Как же изменился он за то время, что я находился в бреду!
— Очнулся? — голос его звучал глухо и не приветливо. — Тебе родители звонили.
Я попытался приподняться на локте, но не смог.
— Ты им ответил?
— Да. Сказал что ты забыл у меня телефон.
— Спасибо. Леха, скажи...
Он резко вскинул руку, тем самым заставив меня оборваться на полуслове, тяжело опустился в кресло и зарылся ладонями в волосах.
— Леха...
— Помолчи немного!
— Лех...
— Я сказал заткнись! — рявкнул он и посмотрел на меня взглядом, полным ненависти и отвращения. — Заткнись! Хочешь воды? Я принесу тебе. Хочешь курить? Дам и сигарету. Только умоляю, не разговаривай со мной. Молчи, молчи если считаешь меня другом.
Я втянул голову в шею и спрятал нос под одеяло. Я даже немного обиделся на товарища за такую реакцию, но еще больше я был напуган. Что должно было произойти, чтобы крепкий духом, жизнерадостный Леха превратился в затравленного зверя, прячущего взгляд? Не смея дышать, я свернулся под одеялом в клубок и постарался ни о чем не думать. Леха закрыл лицо руками и сидел так около часа, лишь время от времени содрогаясь всем телом. Я не шевелился и испуганно ждал, что будет дальше. Наконец, он встал и, немного помедлив, ушел на кухню. Оттуда он вышел со стаканом воды, сигаретами и спичками.
— Пей, — он протянул стакан. Я послушно выпил. — На, кури.
Он бросил сигареты на одеяло и собирался отойти, но я остановил его, схватив за рукав.
— Не прикасайся ко мне! — взвизгнул Леха почти девчачьим голосом и отдернул руку. — Никогда больше ко мне не прикасайся!
— Помоги мне сесть! — взмолился я. — Я не смогу сам. Я слишком слаб.
Некоторое время Леха молча смотрел на меня. В его взгляде читалось все: и презрение, и гнев, и животный ужас. А еще усталость.
— Это ты сейчас слаб, — проговорил он. — Но иногда... Иногда ты бываешь сильным. Очень сильным.
— Я прошу...
Я пытался встать сам, но ничего не получалось. Руки разъезжались в стороны, тело мотало, как при сильной качке, мышцы онемели. На глаза навернулись слезы.
— Пожалуйста. Мне больно. Пожалуйста...
Я упал на подушку и заплакал от бессилия и страха. В этот момент руки товарища подняли меня за плечи.
— Леха, я... Я не знаю... Прости... Я не знаю, что мне...
— Перестань реветь, — проговорил он сухо. Руки его по прежнему сжимали мои плечи. — Смотри на меня и слушай. Невероятным усилием я заставил себя успокоиться и посмотрел на друга.
— Старик, — почти сочувствующе сообщил Лёха, — позапрошлой ночью ты убивал людей...
Я вздрогнул. На тело накатила волна жара. Перед глазами все поплыло и я, кажется, снова отрубился.
∗ ∗ ∗
— Леха, расскажи, что случилось, — попросил я.
Я так и лежал на кровати, когда сознание вернулось. Друг сидел рядом, скрестив пальцы в плотный замок. Дождь усилился и, кажется, вечерело. Только сейчас я обратил внимание, что на Лехе моя одежда. А на моем правом запястье тугая повязка с проступающими пятнами крови.
— Нет.
— Прошу тебя.
— Вряд ли ты захочешь это услышать.
— Я готов ко всему.
Тот с сомнением помотал головой.
— Не думаю, что ты готов к такому.
Но все же, спустя несколько минут, он заговорил; медленно и шепотом.
— Два дня назад я пришел навестить тебя. Тем утром я проснулся с дурным предчувствием и оно не подвело меня. Входная дверь была распахнута. Я вошел внутрь и позвал тебя, но ты не отозвался. В какой-то момент я обнаружил, что весь коридор буквально залит кровью. Пол, стены, мебель — все. Представь, что я почувствовал в тот момент. Я быстро захлопнул дверь и забежал в комнату. Квартира оказалась перевернута вверх дном. Под ногами валялась битая посуда, кухонный шкаф повален, шторы сорваны с гардин, кровать не заправлена, цветочные горшки сброшены с подоконников. Ужас! Меня охватила паника. Я звал тебя снова и снова, искал в спальне, на кухне, даже в шкафах. Знаешь, мне почему-то очень не хотелось заходить в ванную комнату. Очень.
Леха помолчал, переводя дух.
— Но ты оказался именно там, — продолжил он. — Я услышал твой стон и всплески воды. Мне пришла в голову идиотская мысль, что ты принимаешь ванную и... так оно и оказалось. Я медленно зашел к тебе... то что я увидел... это... ты...
Парень снова остановился. Его губы задрожали, а из глаз медленно потекли слезы. Он был бледен, как сама смерть. Глаза заморгали вразнобой: то левый, то правый.
— Продолжай, — тихо попросил я.
— Я убежал. Схватил ключи и убежал на хрен отсюда. Напился водки и завалился спать, но уснуть мне не удалось. Только к вечеру я смог заставить себя снова зайти в эту квартиру. Ты все еще лежал в ванной. Без сознания.
— Что там было в ванной?
— Там? — Леха посмотрел на меня и усмехнулся. Это была не та усмешка, к которой я привык. — Ты набрал воды вот-так, — он поводил рукой на уровне груди, — и вся она была красной от крови. Потому что... Потому что там плавали куски человеческих тел. Много кусков. Кисти рук, ступни, ляжки, просто мясо...
Я не поверил своим ушам и отшатнулся в сторону от друга.
— Замолчи! Замолчи сейчас же! Хватит! Ты врешь!
— ...кишки, печень, нос, пальцы. И все это синее, жилистое, липкое.
— Не надо! Не надо больше! Я не верю тебе! — меня тошнило и вырвало бы, если б в желудке еще что-то оставалось.
— Я нашел там срезанный скальп и куски мозгов, — Леха говорил с каким-то маниакальным спокойствием. С нижней губы его капала слюна. — В раковине лежали желтые ломти человеческого жира. А в руках, браток, ты держал жопу...
В этот момент он улыбнулся, а спустя еще секунду захохотал в полный голос, да так, что аж согнулся пополам. Он смеялся и смеялся и никак не мог остановиться.
— Жопу, понимаешь? Обыкновенную человеческую жопу! Такую же, как твоя или моя. Не было ни ног, ни туловища, ничего — только жопа! — он задыхался и икал от смеха. Я спрятался под одеяло, заткнул уши и закричал, но все равно слышал его сумасшедший смех и кошмарные слова. — И ты трахал эту жопу! Трахал! Засунул в нее член, вот так вот! Вот так вот! Ты... ты трахал ее, милый друг. И член твой стоял вот так! Колом!
Я сжался под одеялом и молил Бога о глухоте, о сумасшествии, о чем угодно, что смогло бы оградить меня от всего этого, будь то даже смерть. Леха вскочил с кровати и теперь его хохот доносился с кухни. Мне казалось, что я нахожусь в кошмарном сне. Так оно и было. Самое страшное, это когда кошмар становится явью. И это случилось.
— Этого не может быть. Не может, — шептал я одними губами.
А Леха никак не унимался и все кричал: "Пальцы!", "Жопа!", "Стоял колом!", "Кровавый компот!". Но вот он, судя по звукам, обильно проблевался в раковину, умылся и вернулся в комнату.
— Вылезай. Ты не ребёнок, — приказал он.
— Это-го-не-мо-жет...
— Вылазь к черту из-под одеяла! — крикнул он и сам сорвал его с меня.
— Ребенок... Именно так я себя и чувствую.
— Дети не трахают отрезанные задницы, — кинул он презрительно. — Мне продолжать?
— Не хочу.
Леха ударил меня по щеке и рывком посадил рядом с собой.
— Придется. Потому что это еще не все. В твоем холодильнике я нашел голову, два члена и несколько килограмм мелко нарубленного мяса, расфасованного по пакетам. Ты запасся мяском, дружище. Тебя тошнит сейчас, да? Но представь, как тошнило в тот момент меня! Я заблевал всю кухню, весь пол. Я блевал и блевал и казалось, что через горло вот-вот полезут кишки. Я плохо помню, сколько метался по квартире. Я просто не знал, что делать и как поступить. Потом...
— Не надо, — я никак не мог унять слезы.
Леха, помедлив, положил мне руку на плечо и ободряюще потрепал.
— Кое-как я собрался с мыслями. На дворе было уже темно. Несколько часов мне потребовалось, чтобы хоть как-то прибраться в доме и собрать все эти... все это в мешки. Их набралось три. Три чертовых мешка из-под картошки. В течение этого времени ты оставался в ванной и не приходил в себя. Знаешь, — Леха сильнее сжал плечо, — я так надеялся, что ты умрешь, друг. Я никогда не думал, что когда-нибудь пожелаю тебе смерти, но в ту ночь...
Я посмотрел на друга, но из-за слез смог разглядеть лишь овал его лица.
— Прости меня. Леха, я...
— Тихо, — прошептал он и продолжил. — Я вывез все останки за город и закопал в лесу, недалеко от своей дачи. Это было непросто, старина. Очень непросто. Даже не знаю, как мне удалось провернуть все это незамеченным. Вернулся я уже утром. Ты все еще был жив. Ты вывалился из ванной, прижался к унитазу и что-то бормотал про таблетки. И ты весь был в блевоте. Я понял, что произошло. Ты наглотался колес и...
— Это не я!
— Какая к черту разница? Ты или не ты... Короче... Я раздел тебя, как мог отмыл от крови и перенес сюда. Потом я выбросил всю одежду — твою и свою — на помойку. Быть может, это ошибка и если ее найдут, то... Да что теперь думать.
— Леха...
Он тяжело вздохнул и опусти голову на колени. Казалось, только сейчас рассудок начал возвращаться к нему. До этого момента Леха не был похож на себя. Даже внешне.
— Со вчерашнего дня я промываю тебе желудок. Тебе повезло, что ты жив. Но последствия могут остаться, — закончил он, не поднимая головы. — Все оставшиеся таблетки я смыл в унитаз. Вот такие дела.
Леха замолчал. Я лег обратно под одеяло, словно оно могло меня оградить от всего происходящего и защитить. Так шли минуты. Слез у меня уже не осталось. Я впал в прострацию, в этакий коматоз, при котором невозможно отделить одну мысль от другой. В ушах стоял гул, будто внутрь головы залетела пчела. Я с трудом разлепил ссохшиеся губы.
— Скольких я убил?
— Как-минимум троих. Не знаю точно, не до подсчетов было. Скажу только, что ты где-то припрятал еще части тел. Это точно.
— Ты не оставишь меня, Леха? Ты ведь не оставишь меня?
Он медленно выпрямился и устало потер лоб.
— Хотел бы — давно оставил, — только и сказал он.
∗ ∗ ∗
На дворе ночь. Дождь никак не перестает. Кто-то под подъездом мерно кричит: "Э-э-э-й! Эй! Э-э-э-й!". Тихо бормочет телевизор. На ночном телеканале "Культура" джазовый концерт.
"Пум! Пум-пум-пум! Пум! Пум-пум-пум!" — задает ритм контрабас.
"Тру-у-у! Тру! Тру! Тру!" — хрипло отзывается сакс.
"Тытц!" — врывается в беседу хэт.
Я разглядываю свои руки и вижу под ногтями кровь. Все тело болит, особенно пах, живот и пробитая рука. Меня никогда не били ножом и я тоже никогда никого не бил ножом. Ха, два в одном! Два в одном, да... Мне плохо так, что даже становится смешно. Интересно, я уже сошел с ума?
Краем глаза я вижу Леху. Он сидит возле компьютера и сосредоточенно ищет чей-то номер в своем сотовом. Компьютер не включен, лампы тоже и кроме телевизора комнату ничто не освещает.
У меня под ногтями кровь.
— Алле! — раздался в комнате чужой мужской голос.
— Отец? — это отозвался Лёха. — Батя, привет.
— Леша?
— Да, это я.
Я медленно повернул голову. Леха разговаривал по громкой связи, коротко поглядывая на меня.
— Ты давно не звонил мне. У тебя что-то произошло?
— Да, пап. У меня большие проблемы.
На том конце трубки помолчали.
— И ты звонишь мне?
— Мне больше не к кому обратиться.
— Почему это?
— Потому что.
— Ладно, — вздохнул на том конце мужчина. — Говори.
— Я не могу рассказать всего по телефону. Приезжай в город.
— Нет уж, дружок. Сначала расскажи, что у тебя стряслось.
— У моего близкого друга проблемы, — осторожно подбирая слова объяснил Лёха. — И у меня тоже.
— Какого плана помощь тебе нужна?
Леха надолго замолчал, по-видимому собираясь с мыслями.
— Алле, Леш, ты меня слышишь?
— Да, папа. Я думаю, что в моего друга вселился бес.
— Что? Что ты несешь?
— Это так, батя.
— Бред какой-то! Что еще за бес?
— Тебе лучше знать.
— Ты напился что ли?
— Нет, я трезв. Приезжай, папа. Завтра же.
— Но... — отец Лехи споткнулся. — Ты уверен, что все именно так?
— Нет, не уверен. Но я не знаю, что думать.
— Что в его поведении не так?
— Он совершает ужасные вещи. Просто кошмарные.
В трубке послышался тяжелый вздох.
— Дай ему поцеловать распятие.
— Что?
— Крестик. Твой нагрудный крестик. Дай ему его и пусть поцелует.
Леха немедленно поднялся с кресла, подошел ко мне и стянул с шеи цепочку. Я поцеловал.
— Ну что?
— Целует.
— Значит, нет в нем беса. Вот и вся математика.
— Папа, — взмолился Лёха. — Я тебя умоляю, прошу, приезжай! Мне как никогда нужна твоя помощь!
— Э-х-х... Ладно, завтра приеду на утреннем автобусе. Ты будешь дома?
— Нет. Я встречу тебя на автовокзале.
— Добро. Только не опаздывай.
— Не опоздаю. Спасибо тебе, папа.
— Не за что пока. Как мать?
— В порядке.
— Это хорошо. Ты заботься о ней, хорошо?
— Да. Да, я забочусь.
— Мы с тобой договаривались в тот день, помнишь?
— Я помню, папа.
— Молодец. Увидимся завтра. И ни о чем не волнуйся.
— Хорошо. До завтра.
Леха положил трубку и втянул носом воздух. Этот звонок дался ему непросто, уж я-то знал.
"Пум-пум-пум! Пум! Пум! Пум-пум-пум-пум!".
Отец Лехи когда-то имел церковный сан и служил в небольшой часовне неподалеку от города. Потом ушел в миряне, но жить остался в том же селе. Черти что творилось в голове у этого сумасбродного попа, но я точно я мог сказать одно: он любил Леху, а еще сильнее его мать.
Касается ли это каким-то образом меня? Нет.
У меня под ногтями кровь.
∗ ∗ ∗
Я не сразу заметил, что Леха склонился надо мной и с первого раза не разобрал его слов.
— Все будет нормально, — повторил он. — Завтра приедет отец. Он что-нибудь придумает. Обязательно что-нибудь придумает.
— Когда в тот вечер пришел ты, — слабо отозвался я, — я так же подумал. Что ты что-нибудь придумаешь.
— Ничего, — Леха постарался улыбнуться. Улыбка вышла натянутой, глаза не улыбались. — Прорвемся, старина. Только вот что...
От меня пахло мясом. Сейчас я это явственно ощущал. Этакий специфический душок мясной лавки: кровь, жир и смерть. Вся квартира сейчас воняла мясом.
— Что нам теперь делать, Леха? Что мне делать?
— Думаю, что когда все это закончится, нам обоим снова придется топать в псих диспансер, — усмехнулся он. — А сейчас поступим следующим образом. Отец приедет завтра утром, а приступы у тебя в основном случаются по ночам. Мне придется... Понимаешь, я вынужден...
— Связать меня? — хмыкнул я. — Конечно. Я не против.
— Я замотаю тебя так, чтобы ни ты, ни тот второй не смогли выпутаться. Тебе придется пролежать так всю ночь. Ты выдержишь?
Леха говорил, что желал мне смерти позапрошлой ночью. Возможно так оно и было, но он не представлял, насколько сильно хотел умереть я сам.
— Конечно. Конечно выдержу.
— Тогда начнем...
— Подожди, — остановил я его. — Мне надо в туалет. Поможешь мне дойти? Я сам не смогу.
— О чем разговор.
Леха помог мне подняться и повел в ванну (санузел у меня совмещенный). Я кое-как ковылял, все время норовя повалиться на пол, но Леха надежно держал меня за оба плеча.
— Сможешь сам стоять? — спросил он, когда подвел меня к унитазу и осторожно отпустил.
— Думаю, да.
— Смотри, я могу помочь.
— Подержишь что ли?
Леха пожал плечами:
— Недавно мне уже приходилось держать в руках члены. Так что еще разок переживу, — он улыбнулся.
В этом весь Леха: рано или поздно он начнет шутить над чем угодно. Вот только глаза его по прежнему не улыбались. Думаю, я уже никогда не увижу в них улыбки.
— Спасибо, конечно, но я как-нибудь сам.
— Как знаешь. Я подожду тебя в коридоре.
— Закрой дверь с той стороны на всякий случай. На шпингалет. И не открывай, пока я не позову.
— Лады.
Леха вышел и вскоре по ту сторону двери раздался его свист. Было удивительно, насколько быстро восстанавливался этот человек после пережитого.
Справляя нужду, я повернул голову на ванну. То тут, то там по-прежнему виднелись следы недавней бойни — пятна крови и мелкие жилки.
Я попытался представить себе картину, описанную Лехой, но не смог. Фантазия попросту отказалась воображать этот кошмар.
"Я лежал в этой в ванной миллион раз. И вот... Господи...".
Вскоре мочевой пузырь наполнился приятным теплом и звук струи прервался.
— Леха, я все!
— Ага, иду.
Я опустил глаза, чтобы натянуть брюки и...
— Нет! Нет, Леха! Закрой дверь! Не открывай!!!
Но было поздно: тот уже заходил в дверь.
— Ты чего кричишь...
В этот же миг он получил по голове фаянсовой крышкой сливного бачка и с коротким стоном отлетел в темноту коридора.
∗ ∗ ∗
Обливаясь кровью и уже не в силах подняться, мой лучший друг полз на локтях в сторону кухни. За ним тянулся широкий кровавый след. Я медленно шел следом. Ни руки, ни ноги не принадлежали мне больше. То, что еще оставалось моим протестовало и силилось вырваться из плена, а то недоброе, чужое и чуждое неспешно продолжало преследование, словно смакуя момент триумфа.
— Уходи, Леха! Прошу тебя! — я кричал из последних сил, не зная, чем помочь другу. — Кухня, Леха! Закройся там и держись! Закрой дверь и сиди там!
— Чувак... — прохрипел он.
Шаг, еще шаг. На кухонном столе лежит нож, который на всякий случай приготовил сам Леха. Зачем? Зачем, старина? Я прекрасно знал, что сейчас будет происходить и жаждал только одного: смерти.
— Попытайся встать и убей меня, Лёшка! — процедил я сквозь зубы. От нервного напряжения я уже не мог разжать челюсти. — Останови это все! Убей, а потом уходи!
Но тщетно я пытался докричаться: бедняга не слышал меня. Он заполз на кухню и обессилено уронил голову на пол; вокруг нее в тот же миг бордовым нимфом стала расползаться лужа крови. Дверь на кухню осталась открытой.
— Дружище, пожалуйста... — я застонал и рыдания вырвались из меня протяжным криком.
Я включил свет на кухне, взял со стола нож и, наклонившись над другом, рывком перевернул его на спину. Леха хрипел, взгляд его обезумел; рот открывался и закрывался, издавая бессвязные, булькающие звуки. Руки ловко сорвали с него рубашку и отбросили в сторону, после чего снова взялись за нож.
— Не делайте этого! Ну не делайте! — взмолился я. — Не трогайте его! Что он сделал вам? Зачем он нужен?
Рука с ножом оттянулась назад в замахе. В этот момент Леха пришел в себя и почти осмысленно посмотрел мне в глаза.
— Эй, браток... Что... Что ты делаешь?
— Прости, — проговорил я сквозь слезы. — Прости меня.
И рука резко всадила Лехе нож в область печени. Всадила беспощадно и умело, по самую рукоятку. Леха широко открыл рот и немой крик отразился на его окровавленном лице. Он пытался дышать, но никак не мог поймать и глотка воздуха своими белыми, как мел губами.
— Умоляю, прости, дружище. Чтобы не случилось.
Я смотрел ему в глаза и не видел осуждения. Только боль и что-то еще. Что-то, чему еще не придумали названия. Его взгляд угасал до поры до времени, но потом вдруг ожил вновь. Ожил, и я увидел то, с чем попрощался немногим ранее — улыбку. Напряженные до предела скулы оттянули уголки его губ вниз, но глаза Лехи улыбались. Это был он.
— Пр... Пф... Ан... Ан... Ты...
Леха пытался что-то сказать, но мог — только хрипел и булькал. Кровь бежала ручьем из раны, но рука продолжала безжалостно орудовать ножом в Лехином боку. Такими движениями вырезают черную точку из только что очищенной картофелины. Другая рука тем временем стянула с меня брюки и начала неспешно стимулировать член. Не веря своим глазам, я скривился от отвращения и задышал чаще.
— Нет, Боже. Что ты делаешь? Зачем? Не надо! Только не это!
Я не мог понять в этой ситуации, владею ли собственным членом и закрыл глаза.
"Только не это, только не это, только не это...".
Нужно было думать. Думать о чем-нибудь отвратительном и мерзком, о таком, что даже самого последнего извращенца не приведет в возбуждение. И я думал: думал о дерьме с кровавыми прожилками, о вскрытых, подгнивших свиных тушах, о сколопендрах, слизняках и тараканах, о вонючих гнойниках на теле бомжа. Ничто не помогало, ничто не могло сравниться с умирающим другом, которого ты вот-вот трахнешь в окровавленный бок.
А руки продолжали работать и та, что ласкала меня, знала свое дело. Член наливался кровью и поднимался сантиметр за сантиметром.
— Прошу, не надо...
Но тело и в этот раз не послушалось меня. Я не мог остановить его, ничего не мог поделать. Вскоре все было готово. Я закрыл глаза и стал ждать, когда все это закончится. С плотно зажмуренными глазами я почувствовал, как наклонился над другом и уже через секунду член обдало теплом и сыростью. Что-то пульсировало рядом и сжималось. Что это? Мышцы пресса или уцелевшая ткань печени? Ноги принялись ритмично двигать меня вперед и назад.
"Расслабься и получай удовольствие!" — прошептал внутри головы голосок того, кто уже давно сошел с ума.
Леха продолжал хрипеть, но с каждой секундой все тише, реже и слабее. Я решил открыть глаза, но, опустив их вниз, тут же проблевался. Струя попала на развороченную рану и частично на лицо умирающему. Значит что-то во мне еще оставалось.
"Мало тебе, дружище, так вот еще," — горько подумал я.
Я решил про себя, что могу сделать для друга сейчас только одно — смотреть ему в глаза. До конца. И я стал смотреть, не моргая и не отрываясь и видел, что улыбка не покинула его. А тело мое двигалось все быстрее и быстрее. Уже через минуту скорость стала такой, что я не мог удержать голову и она болталась, как волан на шапке первоклассника. Резкий, будоражащий спазм огненной волной прокатился по телу, и я откинулся назад. Все было кончено.
— Леха... Леха... Лешка... — звал я.
Я подавился рвотой и закашлялся.
— Ле-ха...
Но он не слышал меня. Его взгляд потух, но легкий оттенок ироничной улыбки сохранялся в нем даже после смерти.
Да уж, ирония...
∗ ∗ ∗
— Алле, пап, привет!
— Привет, сынок!
— Мама? Фух, как я рад тебя слышать! Как ты?
— Гораздо лучше. Приятного, конечно, мало, но зато посмотрела европейские больницы.
— И как они?
— Лучше наших.
— Вы уже в России?
— Да, ночью в Москву прибыли. Скоро будем дома.
— Слава Богу. Я уж успел соскучился.
— Ой, врать-то! Соскучился он...
— Нет, правда. Я уже очень хочу вас увидеть.
— Ну ладно, скоро увидимся. Надеюсь, ты у нас дома еще не устроил бардель?
— Нет, конечно. Только небольшое питейное заведение. Леха вот в гостях.
— Леша? А, ну привет ему передавай.
— Обязательно. Магнитик-то ему взяли?
— Всем взяли. А уж сколько тебе сувениров накупили!
— Здорово. Возвращайтесь скорее. И передавай папе привет.
— Хорошо. До встречи, сынок.
— До встречи, мам.
∗ ∗ ∗
Уже несколько суток голый сижу я перед компьютером. Часа два, как ломятся ко мне соседи, видать кровь просочилась между плит у кого-то на кухне. Но они не смогут попасть в квартиру без ключей — дверь хорошая, финская, ее можно открыть только ключами, да, пожалуй, болгаркой. Ключи я выбросил в окно, как только до них дотянулся.
Руки вернулись ко мне в тот же вечер, а ноги нет. И слава богу, они не нужны мне больше. У меня есть телефон, нож и... табуретка.
— Ты больше никому не причинишь вреда. Ты просто не сможешь, тварь!
Я весь взмок от непереносимой боли. Я обезумел, но безумие спасало. Теперь спасало.
— Получи, с-с-с-сука! — в который раз я опустил уголок табуретки на колено.
Уголок воткнулся в кровавое месиво, чуть слышно при этом хлюпнув. Мои ноги — распухшие, изуродованные, покалеченные — походили на несвежий мясной рулет. Я бил их так давно и так сильно, что из открывшихся ран на пол капала кровь. Не ноги, а жюльен с костями.
— Посмотрим, как ты теперь побегаешь! А-а-а-а-а...
Я поднял табурет над головой и снова ударил. Хрустнула кость, но боли не добавилось. Может ли ее стать еще больше? Не думаю. Безумие. Безумие спасает.
— Так вот! Походи-ка теперь! А? Походи-ка теперь!
В дверь продолжали барабанить. В подъезде слышались десятки обеспокоенных голосов, а на улице выли сирены.
— Прости, Лешка. Извини меня, — я похлопал по отрезанной ноге, лежавшей рядом. — Ты же знаешь, я не со зла. А ты! — я опустил взгляд на свои ноги. — Тебе мало? Мало да? А?
Я отбросил табуретку в сторону и схватил нож, лежавший рядом. Тот самый, которым недавно был расчленен мой друг.
— На-ка! На!
Двумя резкими движениями я перерезал ахиллесово сухожилие сначала на правой, а затем и на левой ноге. Крови на полу прибавилось. Сколько может быть крови, спросите Вы? Много, отвечу я Вам.
— Откройте! Немедленно откройте! — донеслось снаружи.
— Ну да, сейчас... Без ключей вы не...
В этот момент в подъезде кто-то закричал:
— Расступитесь! Расступитесь! Это они!
"Кто "они"? Ах, мама... папа...".
Настало время сделать то, на что мне хватило смелости еще несколько дней назад. А следовало бы, следовало. Быть может, всего этого и не случилось бы.
Послышался звук торопливо вставляемого в замочную скважину ключа. Еще несколько секунд и все.
— С возвращением, дорогие мои! Я ждал вас... Теперь надо успеть... Пока никто не вошел... Надо...
Левой рукой я схватил себя за волосы и откинул голову назад. Правую с ножом занес над горлом. Мои руки снова слушают меня и это прекрасно! И все прекрасно. Просто прекрасно.
Ля-ля.